I
Считается признаком дурного тона писать о частной жизни лиц, которые еще живы и благополучно существуют на белом свете.
То же самое можно применить и к городам.
Мне бы очень не хотелось поставить в неловкое положение тот небольшой городок, о котором я собираюсь написать. Именно потому, что он еще жив, здоров и ему будет больно читать о себе такие вещи.
Поэтому, я полагаю, самое лучшее -- не называть его имени. Жители сами догадаются, что речь идет об их городе, и им будет стыдно. Если же жители других городов, которых я не имел в виду, примут все на свой счет, я нисколько не буду смущен... Пусть! На воре шапка горит.
В том городке, о котором я хочу писать и который не назову ни за какие коврижки, мне нужно было пробыть всего один день.
Подъезжая к нему, я лениво поинтересовался у соседа по месту в вагоне: что из себя в сущности представляет этот город?
-- Скверный городишко... Мог бы быть красивым и интересным, но городская дума сделала из него черт знает что...
-- А почему?
Сосед ехидно подмигнул мне.
-- Покрали деньги.
-- Кто покрал?
-- Да члены думы. А первый вор -- городской голова... Такого вора, как ихний городской голова, и свет не производил! Не только все деньги из кассы покрал, но даже самую кассу на куски разломал и домой к себе свез.
-- А чего же ихняя полиция смотрит?
-- Ихняя полиция? Ха-ха!.. Ихняя полиция... В этом городе такая полиция, что с живого и мертвого взятки дерет...
-- Ну уж и с мертвого... -- усомнился я.
-- А ей-Богу. Собираются родственники хоронить покойника, а их сейчас за шиворот: "Стой -- куда? Хоронить? А разрешение от департамента торговли и мануфактур имеешь?" -- "Нет". -- "Ну вот видишь... Давай десять рублей поспектакльного сбору -- тогда волоки".
И дают.
-- Ну, это вы, кажется, слишком...
-- Нет, не слишком! Не слишком... С жидов взяли все, что можно было взять. Теперь русских стали ловить. Поймают: "Ты жид?" -- "Нет, не жид!" -- "Нет, жид". -- "Сколько?" -- "Десять". -- "Подавись!" Всего и разговору.
-- Но как же при таких порядках могут существовать жители?
Он опять ехидно подмигнул мне.
-- Жители? А вот увидите.
В этот момент поезд подошел к городку, имени которого я упорно не хочу назвать... Так как вещей у меня с собой почти не было, я решил до ближайшей гостиницы дойти пешком. Взял ручной сак и пошел.
II
Впереди меня шел человек простоватой наружности и вел энергичную беседу с бабой в платке.
-- Да ты говори толком -- сколько хочешь?
-- Да двадцать же рублей! Слепой, что ли? Чистое золото.
-- Мало что чистое. Небось, украла -- дешево досталось! У меня только десятка и есть -- хочешь за десятку?
Я приблизился.
-- Да вот спросим у барина, -- сказал простоватый человек. -- Нешто за краденую вещь можно столько просить?
Баба подозрительно оглянулась на меня и спрятала золотые часы под платок.
Простоватый человек дружелюбно нагнулся ко мне и шепнул:
-- Дура баба! А не хотелось бы вещицу выпускать... Часы рублей двести стоют, а она двадцать просит. Десятки только у меня и не хватает... Эх, жалость!
И сказал бабе громко:
-- Так не отдашь за десять? Ну и шут с тобой.
Он махнул рукой и отошел. А я, оставшись с бабой, решил купить дешевые часы.
-- Вот что, сударыня, -- сказал я. -- Если эти часы действительно ваши и если вы считаете для себя возможным отдать за такую цену...
Я вынул бумажник...
Какой-то человек, видом похожий на дворника, спешно приближался к нам, размахивая руками и крича:
-- Постойте! Обождите, господин... Вы, верно, приезжий?
-- Приезжий, -- робко отвечал я.
-- Оно и видно. Ах ты, старая ведьма! Пошла вон, пока я тебя в участок не отправил. Ну и жулье же, прости Господи!..
Старая баба запахнулась в платок и испуганно убежала, а мой новый знакомый сострадательно посмотрел на меня и сказал:
-- Эй вы! Вот бы и влопались, если бы купили часики. Ведь они медные.
-- А как же тот человек сам хотел купить...
-- Да он ее муж. Вместе работают, по уговору. О-о... Тут нужно держать ухо востро!
Я горячо поблагодарил своего спасителя, а он добродушно махнул рукой и сказал:
-- Ну чего там! Вы где думаете остановиться?
-- Я... еще не знаю.
-- У нас во дворе хорошая гостиница. Чисто и безопасно. А в других гостиницах -- не только обворуют, а еще и придушить могут.
Я затрясся от ужаса и еще раз пожал руку моему новому знакомому.
-- Пойдем, я вас провожу.
Когда мы вошли в арку под воротами, с нами столкнулся солидный изящный господин в цилиндре.
Он перевел взгляд с моего провожатого на меня и с неподдельным ужасом всплеснул руками:
-- Боже мой! Боже мой! Послушайте, господин... На одну минутку...
Он схватил меня за руку и отвел в темный угол.
-- Извините, что я так... не будучи представленным... Вы, конечно, приезжий? Я это вижу. Скажите, -- не приглашал ли вас этот человек в его "гостиницу" и не сулил ли он вам разных благ?
-- Да... А что?
-- Мой долг, долг порядочного человека, предупредить вас: знаете ли вы, что вас хотели затащить в гнуснейший притон и, напоив, обобрать, избить и выбросить. О, я такие сцены наблюдал неоднократно!.. И всегда при участии этого негодяя, который вас поджидает у ворот.
-- Господи! -- застонал я. -- Какой ужас! Кому же после этого верить?..
-- Совершенно верно. Для приезжего человека
-- здесь прямо гибель. Всякая гостиница -- клоака...
-- Ах! Но что же мне делать?
-- Если бы мое предложение не показалось вам назойливым... я пригласил бы вас к себе. У меня семейная квартира... Правда, нет той роскоши, как в гостиницах, но моя жена хорошая хозяйка...
-- Я не знаю, -- горячо воскликнул я, хватая его руку,
-- чем и отблагодарить вас за такую любезность к почти незнакомому человеку. Спасибо!
-- О, не стоит благодарить, -- полусмущенно, полусмеясь покачал головой мой спаситель. -- Интеллигентный человек должен помогать интеллигентному человеку. Это как масоны... Не правда ли?
Мы зашагали по улице, и я, чувствуя искреннюю признательность к этому господину, взял его под руку.
На углу двух улиц к нам приблизился молодой, бледный человек в жокейской шапочке, уперся руками в бока и сказал, обращаясь к моему спутнику:
-- Здравствуй, карточный шулер Арефьев! Здравствуй, мерзавец Арефьев, обыгравший меня в своем притоне. Что я вижу? Ты поймал приезжего и тянешь его на буксире в свою шулерскую компанию, которую ты выдаешь за свое семейство... По-прежнему ли ты, Арефьев, торгуешь своей любовницей, выдавая ее за жену, и по-прежнему ли ловишь доверчивых простачков вроде этого? Ха-ха-ха!
И бледный человек разразился саркастическим хохотом. Мой спаситель выдернул свою руку из моей и принялся улепетывать вдоль по улице, сопровождаемый свистом и улюлюканьем бледного человека.
-- Ах, мерзавец... -- прошептал он, когда господин в цилиндре скрылся из глаз. -- Впрочем, этот город полон негодяями.
Потом бледный господин печально улыбнулся.
-- Вероятно,-- сказал он, -- вы и меня считаете таким же? О, не протестуйте... Вероятно, около вокзала с вами уже пытались проделать фокус с помощью медных часов или подкидки бумажника? И, вероятно, вас уже заманивали в какие-нибудь притоны? Я вас понимаю: это город мошенников, и поэтому вы должны бы и ко мне отнестись недоверчиво.
III
Он сел на ступеньки подъезда и, опустив бледную голову, тяжело закашлялся.
-- Конечно!.. -- сказал он откашлявшись. -- Вы вовсе не обязаны верить незнакомому человеку. И у меня нет никаких доказательств в пользу моей порядочности. Но я доволен уж и тем, что вырвал вас из когтей этого негодяя Арефьева! Я не буду приглашать вас ни в гостиницу, ни к себе, но очень прошу вас -- не доверяйте и мне! Вы не имеете права доверять мне, неизвестному вам, в городе, где все построено на обмане! Предположим, что я тоже жулик. Но, откровенно говоря, я хотел бы, чтобы вы скорее уехали из этого города!
-- Почему? -- спросил я.
-- Три года тому назад я приехал сюда такой же наивный, доверчивый и простой. Через пять минут я уже был обобран, раздет и вот с тех пор не могу выбраться из этого города, перебиваясь с хлеба на квас. О, ради Бога, не доверяйте мне! Но все-таки мой вам совет -- проваливайте из этого города.
-- Да я приехал, в сущности, по делам...
-- Дела? В этом городе? Изумительно!
-- Мне нужно устроить сделку с купцом Семипядевым по покупке оптом ста бочек масла и сговориться с адвокатом Бумажкиным по поводу одного взыскания.
-- Что?!! Вы... без шуток? Скажу заранее, что они вам сделают: от Семипядева вы действительно получите сто бочек масла, но в бочках вместо масла будут кирпичи, а Бумажкин -- взыскать-то он взыщет, но деньги эти немедленно растратит. Вы их и не понюхаете... Господи! Сколько с ними уже было этих примеров.
-- Что же мне делать?
-- В память того человека, каким я был три года тому назад, хочу спасти вас. Кажется, ведь в моем предложении нет подвоха -- идите сейчас же на вокзал и немедленно уезжайте.
Слова бледного молодого человека заставили меня призадуматься... Действительно, не лучше ли поскорее убраться из города, где все так входят в положение приезжего, хлопочут о нем -- и так конкурируют в этом, что приезжий может через час остаться без сапог.
-- Так Семипядев и Бумажкин действительно такие? -- переспросил я.
-- А то какие же. Такие. Что мне за расчет врать вам?
-- А вы меня проводите до вокзала?
-- Так и быть. Провожу. Если бы вы не подумали, что я способен сейчас же убежать с вашим саком -- я попросил бы у вас его донести до вокзала, чтобы облегчить вас. Но вы, конечно, должны подумать, что я такой же, как и другие, что я убегу...
В словах бледного человека слышалась затаенная горечь...
Я вспыхнул, смутился, как школьник, пойманный учителем.
-- О, что вы! Как можно говорить так... Чтобы доказать, что я этого не думаю, на-те, возьмите сак... Хотя мне и неловко затруднять вас...
Бледный человек взял сак, покачал печально головой и вдруг бросился опрометью бежать по пустынной улице, стараясь избежать, как можно скорее, моего растерянного взгляда...
* * *
Когда я брал на вокзале билет, кассир обсчитал меня на двугривенный.
Едучи обратно, я задумался о судьбах этого города, который только и можно встретить на святой Руси...
Как кончит этот город? Плохо кончит.
Будет, вероятно, так: чужестранцы перестанут туда ездить, а туземцы украдут друг у друга все, что у них было, сдерут один у другого кожу взятками, поборами и обманом, а потом, когда проживут все это, поумирают с голоду.
Неприятно говорить людям правду в глаза. И меня сначала смущало то, что жители этого города получат книгу с моим рассказом, прочтут -- и будут чрезвычайно обижены.
Но потом я успокоился. Наверное, ни одна книга с моим рассказом не дойдет до них, так как будет утащена почтовыми чиновниками на ихней же городской почте.