Я, Аркадий Аверченко, русский писатель, стою сейчас перед тобой, выпрямив свою вообще тугосгибающуюся спину, и, заложив руки в карманы, задумчиво разглядываю тебя, русский буржуй.

Что ты такое? Яви мне лицо твое.

Русский ты человек, человек ли ты вообще или ты просто тугой, великолепно все переваривающий желудок на двух ногах -- без глаз, без сердца и без мозга...

На экзаменах ты проваливался бесконечное число раз, и вот в это воскресенье тебе дается переэкзаменовка -- может быть, последняя -- не провалишься ли ты и в этот последний раз?

Я ведь кое-что о тебе знаю. Я видел твое бледное, растерянное лицо и отвислую трясущуюся челюсть, когда ты бежал в апреле этого года из Севастополя перед приходом большевиков.

Ты не глуп -- о, крыса с корабля -- этого у тебя нельзя отнять, и ты прекрасно учел, что ежели ты останешься в Севастополе к моменту прихода большевиков, то они все твои достатки изымут у тебя и обратят в свой жульнический доход, а тебя поставят к стенке и лишат животишка. И поэтому, забрав все свои капиталы, ты бежал, бледный от ужаса, наталкивающийся на людей, думающий, что Россия вконец погибла.

Теперь ты вернулся обратно в Севастополь. Благодаря кому? Кто дал тебе возможность снова спокойно зажить в благословенном Севастополе?

Были среди вас и такие, которые остались в Севастополе, когда все почти уехали, остались вы неизвестно почему -- то ли из мужества, то ли из жадности, чтобы не потерять оставляемого имущества, то ли просто будучи в уверенности, что советская власть победила и что, дескать, плетью обуха все равно не перешибешь.

Я и вас видел, вот этих, оставшихся.

Жалкий вы народ были тогда, братцы... Когда наложили на вас многомиллионную контрибуцию, вы, как соленые зайцы, забегали, чтобы как можно скорее и тщательнее исполнить эту приятную обязанность. Я понимаю вас -- вы боялись тюрьмы, боялись смерти, но все-таки противно было видеть вашу готовность и угодливость.

Вы все делали с готовностью: тащили ли неизвестно почему затребованные с вас узлы с бельем, рояли, сапоги -- или же, пойманные красноармейцами во время прогулки на Приморском бульваре, -- покорно брели вы в своих мило сшитых костюмах грузить на станцию уголь.

Да что там долго говорить -- миллионов в пятьдесят вскочила вам советская власть, да и нервов она истрепала на столько же.

Итого сто миллионов. И если бы большевики продержались еще 2-3 месяца -- они вам стоили бы еще столько же.

Но тут вышел этакий курьез: пришла Добровольческая армия и в пух и прах разметала грабителей ваших, угнетателей ваших, разбойников ваших...

Сколько миллионов осталось в ваших карманах благодаря Добровольческой армии? Правда, она свой подвиг совершила не только ради вас -- великолепных, туго набитых желудков, но -- все равно -- вы на этом свои достатки и животишки спасли.

И вот наступает воскресенье -- День Добровольческой армии... Что вы дадите ей? Отделаетесь ли какой-нибудь сотней тысяч рублей или вдруг неожиданно явите красное, человеческое, радостно бьющееся сердце в складках желтого непроходимого жира? Отдадите ли ей жалкие гроши, завалявшуюся мелочь в кармане или отделите десятую, десятинную -- больше и не надо -- часть спасенных вами благодаря Добровольческой армии капиталов?

Клянусь вам, что Добровольческая армия бескорыстна -- она не уполномочивала меня писать вам это "открытое письмо", но я просто сам хочу раскусить вас: что же вы такое -- русские ли, порядочные, платящие свои неоплатные долги люди или сытые коровы в стойлах, которые, конечно, не принесут сами своему усталому хозяину в согнутом копыте ведро надоенного из собственного вымени молока -- на то они и глупые, жирные коровы.

Коров доят, но их не уважают; корову, если она брыкается при этом, угощают пинком ноги, но за человеческий стол ее рядом с собой не посадят...

Итак -- не хочу пока до понедельника, до вторника -- одним словом, до результата подсчета думать о вас, дорогие буржуи, плохо. Прижимая руку к сердцу, умоляю вас: докажите, что вы прежде всего дети измученной, страдающей России, а потом уже -- богатые буржуазные человечки.

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Юг, 1919, 27 июля, No 3. Печатается впервые по тексту газеты.

...когда ты бежал в апреле этого года из Севастополя перед приходом большевиков. -- С 28 апреля по 26 июня 1919 г. в Крыму существовала Крымская Советская Социалистическая Республика. Аверченко стал очевидцем эвакуации из Севастополя бывших министров кадетского Краевого правительства, буржуазии, гражданского населения.

Теперь ты вернулся обратно в Севастополь. Благодаря кому? -- 18 июня 1919 г. в районе Коктебеля высадился добровольческий десант под командованием Я.А. Слащёва. Через неделю советская власть в Крыму пала.

Когда наложили на вас многомиллионную контрибуцию... -- Писатель имеет в виду налог на буржуазию, введенный в Севастополе в соответствии с Декретом Совнаркома "О единовременных чрезвычайных революционных налогах, устанавливаемых местными Советами депутатов" от 31 октября 1918 г. Налог, согласно декрету, должен был взиматься деньгами и шел на удовлетворение нужд местных Советов.