Однажды Леонид Андреев затосковал.
Сначала его забавляли неизвестные молодые люди, приезжавшие к нему по два и по три раза в день, -- а потом надоели.
Каждый из них, явившись к Андрееву, уводил писателя в угол и, судорожно вцепившись в пуговицу его бархатной тужурки, подавленным шепотом спрашивал:
-- Что вы скажете о мессинском землетрясении?
И он смотрел на Андреева такими испытующими глазами, что тому делалось ясно: неизвестный молодой человек подозревает его в организации и устройстве этого бедствия.
-- А что? -- тоже подавленным шепотом спрашивал испуганный Андреев. -- Я в то время был у себя на даче... и, клянусь вам...
-- Нет, я хочу знать, как вы находите это землетрясение?
-- Оно... ужасно... неприятно, -- неуверенно отвечал Андреев.
-- Да? Очень вам признателен. Я так и напишу: Леонид Андреев в дружеской беседе высказал свой ужас и возмущение перед загадочными силами природы, который... Очень вам благодарен! Бегу.
И он убегал, уступая место другому молодому человеку, такому же симпатичному и юркому.
Второй молодой человек тоже цеплялся за Андреева, как утопающий за соломинку, и с истерическим любопытством спрашивал:
-- Какое ваше мнение о Толстом?
-- О Толстом? Великий старик, сделавший...
-- Благодарю вас. Очень рад был с вами побеседовать! Я так и напишу: Недавно Андреев в тесном семейном кругу высказал не лишенное оригинальности мнение о Толстом. Толстой, -- сказал писатель, -- хотя и велик, но его старость и сопутствующие этой поре жизни немощи лишают его возможности дать вещи, подобные незабвенным прежним: "Анне Карамазовой" и "Братьям Карениным". Мерси. Лечу.
Третий молодой человек, стоявший в затылок за вторым, ловким движением ноги отбрасывал второго, уже насытившегося, в сторону и спрашивал Андреева в упор:
-- О Метерлинке [Метерлинк Морис (1862--1949) -- бельгийский писатель-символист; его произведения пользовались успехом в России в начале XX в., а его пьеса-сказка "Синяя птица" (пост. 1908) не сходит со сцены до сих пор.]! Что скажете?
-- Метерл...
-- Благодарю вас! Я так и сообщу нашим читателям! Я очень рад, что ваше мнение совпадает с моим. Лечу. Привет супруге.
Постепенно все это приелось Андрееву.
-- Ах, как бы я хотел развеселиться! -- говорил он.
-- Господи! -- удивлялась жена. -- Что же может быть легче! В передней есть еще три молодых человека. Позвать? Может, они тебя развеселят...
* * *
Однажды Андрееву пришла в голову лукавая мысль: потихоньку, инкогнито, уехать в Москву и там повеселиться вовсю.
Он остриг волосы, надел черные очки и, взявши чемоданчик, поехал в Москву.
Умылся в номере гостиницы, радостно ухмыльнулся и, довольный собой, зашагал на Тверскую.
Навстречу ему шли две московские барышни.
-- Вот Андреев, -- сказала одна.
-- Леонид, -- добавила вторая.
Они остановились и повернули за писателем, смотря на него с изумлением и страхом.
-- Идет по улице... -- прошептала одна с остолбенелым лицом.
Другая всплеснула руками:
-- Смотри, смотри! В калошах... Андреев в калошах!
-- Что вам угодно, барышни? -- со вздохом спросил Андреев.
-- Ай-ай-ай! -- взвизгнули обе. -- Разговаривает!
И, обезумевши от ужаса, бросились врассыпную.
На Тверскую Андреев не пошел. Накупил газет и, печальный, побрел в свой номер.
В первой газете, которую он развернул, было написано:
-- "Передают из достоверных источников, что Леонид Андреев находится в настоящее время в Антверпене. Писателю город очень понравился. Целыми днями его видят гуляющим по набережной и в гавани".
-- А надо будет, в самом деле, когда-нибудь, -- подумал Андреев, -- проехаться в Антверпен. Вероятно, любопытный город.
Отложил первую газету и взял другую.
-- "На днях в дружеской беседе Леонид Андреев, -- сообщалось во второй газете, -- восхищался немецким поэтом Бирбаумом. Он считает его одним из лучших представителей немецкой поэзии".
-- Бирбаум... -- прошептал Андреев, -- странная фамилия. Надо будет почитать что-нибудь Бирбаума...
Встал и, потянувшись, взглянул на часы.
-- Ужасно однообразные газеты нынче... Восемь часов... Пойду-ка я куда-нибудь в театр повеселиться.
Вышел, сел на извозчика и сказал:
-- Вези меня, братец, в какой-нибудь театр. Смерть, хочется повеселиться. Хе-хе...
-- В Художественный? -- спросил извозчик.
-- Можно и в Художественный. Впрочем, нет, брат. Там идет моя "Анатема" ["Анатема" ("Анатэма") (1909) -- одна из самых известных пьес Леонида Андреева; далее приводятся названия пьес писателя, поставленных примерно в одно и то же время в разных театрах: "Дни нашей жизни" (1908), "Анфиса" (1909), "Жизнь человека" (1907), "Черные маски" (1908).]. Вези куда-нибудь в другое место. К Коршу, что ли.
Приехав в Коршевский театр, Андреев купил билет и на цыпочках вошел в зрительный зал.
На сцене стоял актер в студенческом мундире, страстно взывая к актрисе:
-- Оль-Оль! Я люблю тебя! Посмотри на эти Воробьевы горы...
-- "Дни нашей жизни", -- разочарованно прошептал Андреев. -- Экая незадача!
Неприятная горечь накоплялась в груди и комком подкатывала к горлу.
Он встал, вышел на улицу и сел на другого извозчика.
-- Вези меня, голубчик, в какой-нибудь театр, кроме Художественного и Солодовниковского.
-- Пожалуйте!
Подойдя к кассе третьего театра, Андреев взял билет и спросил кассиршу:
-- А что сегодня идет?
-- "Анфиса", Леонида Андреева. Очень хорошая вещь.
Андреев скомкал билет и со стоном выбежал на улицу.
-- Есть еще один театр, -- сказал он сам себе, -- но у меня и пьеса еще одна есть: "Жизнь человека". Я уверен, что наткнусь именно на нее. И еще один есть театр. Но туда не стоит и показываться: там, я знаю, -- "Черные маски".
Во взоре его светилось отчаянье.
Громадный равнодушный город катил перед ним тысячные людские волны, громадный город заключал в себе массу развлечений, но -- все они были не для него.
-- Для всех, кроме него! Ха-ха!
Чем дальше, тем все больше и больше ему хотелось повеселиться... Взгляд его упал на гигантскую огненную вывеску:
-- "Синематограф "Moderne".
-- Пойду я хоть в синематограф, -- подумал несчастный и уныло побрел в иллюминованный подъезд.
Через минуту публика в ужасе шарахнулась от какого-то невысокого черного человека, который со страдальческим воем, расталкивая всех, бросился к выходу.
В синематографе демонстрировали сенсационную картину: "Леонид Андреев у себя на даче. Только самое короткое время! Леонид Андреев на моторной лодке. Редкое зрелище! Леонид Андреев и Оскар Норвежский за чаем! Леонид Андреев говорит в граммофон. Невозможное стало возможным! Спешите смотреть!"
На лице Андреева застыла мертвенная скука; в глазах виднелось страдание. Он махнул рукой и пошел на вокзал написать жене письмо, -- что завтра выезжает обратно.
-- Открыточку? -- спросила его продавщица в вокзальном киоске. -- Вот, пожалуйста... Не желаете ли: Леонид Андреев, последний выпуск.
Андреев, шатаясь, отошел от киоска, опустился на колени и, воздев руки кверху, заплакал:
-- Господи! За что ты меня проклял?!