(Лекция, прочитанная Никандром Хлаповым на собрании Колпинской комячейки)

Дорогие товарищи и те вот, что позади семечки лускают!

Я скажу несколько слов за пролетарскую музыку.

Как я четыре года проторчал сторожем при уборной в консерватории, то будучи назначен спецом.

И еще я скажу, что нигде нету такого буржуазного засилья, как у музыке.

Товарищи! Почему нам, пролетариату, они всучили балалайку об трех струнах, а себе позабирали рояли, где этих струнов натянуто столько, сколько у этого рыжего, что сидит супротив мене -- и волосьев на голове нет?!

Почему?!

Да и то я вам скажу, товарищи, что с этими роялями у них одно жульничество. Как известно, у всякой музыке есть семь нот, так называемая гамма, а они, черти не нашего Бога, столько там нот понаделали, что другой -- шустрый-шустрый -- а еле двумя руками управляется! Да еще ногой чего-с жмет у низу. Где ж тут справедливость?!

Да ежели одно пианино поперек распилить, так из его для народа восемь штук узеньких можно наделать.

Нам, товарищи, этих Шубертов-Мубертов не нужно, а ты нам давай это самое наше, настоящее, пролетарское!

Опять же черненькие, которые сквозь по роялю пересыпаны! Нам три струны, альбо, как у гитаре, семь, а себе и черненькие, и беленькие?

Говорят -- это полутоны. А что нам с их шубу шить, что ли? Как говорится -- ни шерсти, ни молока.

Я онадысь пробовал по одним беленьким подбирать и "Понапрасну мальчик ходишь" и "Ой, не плачь, Маруся, ты будешь моя" -- и одних беленьких совершенно предовольно! Здорово выходит. Для чего ж черные? Только зря затуманивать классовое самосознание пролетариата?!

Нам-то небось балалайки липовые или с какого-нибудь ясеню, а себе на слонячьей кости чуть не сто клавишей закатывают.

Ей-Бо, право. Убьют слона и делают из его клавиши. За что? А может слон такой же человек, как и мы с вами?! Одно зверство и безобразие!

А возьмите ихние ноты? Нарочно там такого напутано, что на стену полезешь, разбирамши!

И все ни к чему, все ни к чему.

Почему они свои закорючки пишут на семи линейках? Почему не на одной? Все от пьянства.

Потому пьяному по пяти половицам легче пройти, чем по одной -- вот они и шпарют свои крючки, то вверх, то вниз -- один смех. Прямо, как курица лапой по бумаге ходила. А ты мне на одной линейке все изобрази -- вот тогда я посмотрю, какой ты музыкант!

Опять же диезы и бемоли... Он, сволочь, их семь штук с левого боку насует, а я это имей в виду? А если я не желаю? Вот буду жарить без бемолей -- и конец!

Так этого им, видите, еще мало: бекары выдумали! "Какие такие бекары, позвольте вас спросить?!" -- "Это, говорит, отказ". Почему отказ? Трудящему пролетариату ни в чем отказу быть не должно.

И все-то они, черти собачьи, крутят, все вертят как бы понепонятнее.

Видали, ребята, скрипичный ключ, что с левого боку стоит?

Этакую глисту закрутили, что ей ни начала, ни конца не видать? Нечто это ключ? Не видал я таких ключев!

А по-моему, так -- ежели уж тебе нужно какую штуковину для блезиру поставить -- так зачем заковыристый ключ? Ставь простую отмычку! И понятней, и легче. Правильно я говорю, товарищи? То-то и оно.

А ихние паузы! Ежели ты уж взялся играть -- так играй честно, без жульничества, подряд, а нечего зря лапой по полу стучать, а то другого можно так стукнуть, что и свет замакитрится.

Заканчивая свою лекцию, я могу только одно сказать: русский пролетариат уже просыпается и, когда он проснется окончательно и без остатка -- он такую музыку покажет, что все эти Чайковские, Маяковские, Мечниковы и Бечниковы -- у гробах переворотются!

(Бурные аплодисменты комячейки.)

КОММЕНТАРИИ

Впервые опубликована в константинопольском журнале "Зарницы" 19 февраля 1921 г.

Премьерное чтение в "Гнезде перелетных птиц" состоялось 4 марта 1921 г. (Presse du soir, 1921, 4 mars, No 52)

Печатается по тексту газеты.