1
Член Союза 17-го октября Кроликов встретил кадета Хмурова и весело сказал ему:
-- Поздравьте! Получил разрешение побеседовать с избирателями. Устраиваю собрание...
-- Зачем? -- угрюмо спросил кадет.
-- Побеседовать с избирателями.
-- С какими?
-- Которые почтили меня избранием в Думу.
-- А много их?
-- Да кое-кто есть... -- смущенно, потупив глаза, сказал Кроликов.
Хмуров посмотрел на Кроликова исподлобья и проворчал:
-- Эх, ты... Третье июня! [3 июня 1907 г. был издан царский указ о роспуске II Государственной Думы в нарушение Манифеста 17 октября 1905 г. Инициатором указа явился П. А. Столыпин, начались аресты и ссылки думской социал-демократической фракции; был издан новый закон о выборах в III Гос. Думу, сокращалось представительство крестьян (с 42 до 22%) и рабочих (с 4 до 2%). Этим актом было положено начало политической реакции.]
Он пошел дальше, а Кроликов побежал за ним и, забегая вперед, спрашивал:
-- Что такое третье июня? Почему вы так говорите?
-- Потому что -- третье!
Кроликов засмеялся насильственным смехом и сказал:
-- Я вас не понимаю... Почему -- третье? Почему не десятое... не двадцать пятое августа... не восьмое ноября? Что вы хотели этим сказать?
Он долго бежал за Хмуровым и все спрашивал, но потом устал и, повернувшись, побрел домой, недоумевающий, обиженный...
2
Кроликов приехал на собрание жизнерадостный, совершенно забыв о встрече с кадетом.
Выйдя на эстраду, он изящно поклонился и начал:
-- Милостивые государи! То доверие, которым вы облекли меня, дает мне право, как представителю русского народа...
Из-под пюпитра послышался слабый вздох и тихий, как шелест, голос:
-- Третье ию-ня...
Кроликов в недоумении остановился, бросил косой взгляд себе под ноги, заглянул под пюпитр и продолжал, немного сбитый с толку:
--... Того народа, который доверил мне защиту своих интерес...
И опять Кроликов услышал где-то -- не то снизу, не то сбоку -- тихий шелест:
-- Треть-е и-ю-ня...
Оратор закрыл рот и подозрительно посмотрел на своих избирателей. Но они также сидели с закрытыми ртами, молча, важные, серьезные, и слушали Кроликова, ничего постороннего не замечая.
--... И будучи ни от кого не зависящим представителем...
-- Трет-е и-ю-ня...
Бледный, растерявшийся Кроликов схватился за голову и крепко сжал ее. Это было вверху, внизу, сбоку, может быть, даже просто в ушах Кроликова, но он непрестанно, назойливо слышал все тот же тихий шелестящий звук, который нес в себе одни и те же странные, необъяснимые два слова: третье июня.
--... Я надеюсь, что плодотворность нашей работы может быть засвидетельствована...
-- Треть-е и-ю-ня...
Кроликов с искаженным от ужаса потным лицом, подошел к первому ряду и жалобно пролепетал:
-- Извините меня, господа, но мне что-то нездоровится. Разрешите объявить собрание закрытым и созвать его вновь в ближайшее время, так как в качестве народного представителя...
-- Треть-е и-ю-ня...
3
На воздухе Кроликов пришел немного в себя. Он сел в пролетку и сказал извозчику:
-- Поезжай, любезный, по этой улице... Я хочу немного освежиться.
-- Ну, ты! -- крикнул извозчик и стегнул по лошади.
Кроликов пустив голову и, обвеваемый ветерком, печально задумался. Неожиданно его размышления были прерваны сильным толчком и каким-то криком.
-- Что такое? -- очнулся он.
Из-под колес выполз неизвестный человек и, прихрамывая, отскочил в сторону.
-- Я тебе покажу, черт собачий, как на людей наезжать! -- закричал он. -- Ездить не умеете, вороны разнесчастные.
-- Как же ты этак, братец, -- укоризненно сказал Кроликов. -- Нужно быть осторожнее. Вероятно, недавно начал ездить?
-- Да, недавно, -- вздохнул извозчик.
-- А как недавно?
-- Да с третьего июня.
Кроликов задрожал мелкой дрожью, глаза его округлились от ужаса, и он, остановив извозчика, прошептал:
-- Я на тебе дальше не поеду. Вот ресторан -- в ресторан и зайду.
4
В ресторане Кроликов заказал холодного пива, майонез из омаров и, сжав кулаками пылающую голову, задумался.
Когда подали то и другое -- пиво показалось Кроликову горьким, а омары -- несвежими.
Он, пересилив отвращение и позвав буфетчика, спросил:
-- Что это у вас за омары?
-- Консервы-с.
-- Они, кажется, несвежие?
-- Как будто не должно быть, -- задумчиво сказал буфетчик. -- Как будто мы не так давно их и выписали... Да позвольте -- когда мы их получили? Вспомнил! Вот когда: третьего июня!
5
Кроликов не помнил, как он очутился дома. Нижняя челюсть его отвисла и все тело дрожало мелкой дрожью. Когда он, не снимая пальто, еле переступая на ослабевших ногах, вошел в комнату, его поразило, что жена не спросила его, где он был так долго, а отвернулась к стене и заплакала.
-- Что с тобой? -- встревожено спросил Кроликов и опять задрожал мелкой дрожью.
-- Жан, -- плача сказала жена. -- Я нарушила супружеский долг! Прости меня. Совесть давно меня мучает, и я решила признаться тебе во всем. Это было еще летом...
-- Когда? -- замирая спросил Кроликов.
-- Я хорошо помню этот день... -- прошептала жена. -- Это было третьего июня.
-- Ха-ха-ха! -- леденящим душу хохотом закатился Кроликов и рухнул, обессиленный, на пол.
Несколько неизвестных людей посадили члена Союза 17 октября Кроликова в черную карету и привезли в странный дом, в коих Кроликову раньше не приходилось бывать.
В приемной его подвели к столу, за которым сидел господин в очках, и сказали:
-- Новый больной. Его нужно записать в книгу.
-- Хорошо, -- сказал господин, разворачивая большую книгу. -- Запишем. Какое у нас сегодня число?
Кроликов засмеялся счастливым смехом и, захлопав в ладоши, воскликнул:
-- Я знаю! У нас всегда, всегда, всегда третье июня.