Радостный трезвон праздничных колоколов -- самая предательская вещь... Я не знал ни одного самого закоренелого злодея, который устоял бы против радостного перезвона праздничных колоколов... Были случаи, когда такого закоренелого злодея пытали, мучили, желая вырвать у него хотя бы словечко правды о его преступлении -- он молчал, будто воды в рот набравши... Но стоило только радостно и празднично зазвонить над его ухом, как он вспоминал свою молодость, каялся, плакал и, рассказавши всю подноготную, обещался вести новую жизнь.
Иногда его даже и за язык никто не тянул -- признаваться. Но стоило только потянуть за язык колокола -- преступник, без промедления, вспоминал свою молодость и каялся во всем, разливаясь в три ручья.
Таково уж странное свойство праздничного перезвона.
* * *
Старый провокатор, носивший партийное прозвище -- Волк, сидел в своей большой неуютной комнате и тревожно прислушивался к радостному перезвону праздничных колоколов.
Он вспомнил свою молодость, мать, ведущую его, маленького, чистенького, в церковь, и этот перезвон -- мучительно радостный и ожидательно-праздничный. И когда он подумал о своем теперешнем поведении, о своем падении в пропасть предательства -- сердце его сжалось и на глазах выступили слезы... А колокола радостно гудели:
-- Бом-бом! Бом-бом!
-- Нет! -- простонал провокатор. -- Больше я не могу!.. Сердце мое разрывается от раскаяния!.. Довольно грешить! Пойду и признаюсь во всем -- пусть делают со мной, что хотят. Никогда не поздно раскаяться в своих грехах.
Он оделся и вышел из дому.
* * *
Идя по улице, Волк бормотал себе под нос:
-- Пойду прямо в полицию и расскажу все начистоту: как выдавал революционерам ее тайны и как я однажды стянул со стола полковника предписание об обыске у своего знакомого эсера. Все выложу! Пусть сажает в тюрьму, пусть делает со мной, что хочет!..
-- Бом-бом! Бом-бом! -- радовались колокола.
По мере приближения к дому полковника шаги Волка все замедлялись и движения делались нерешительнее и нерешительнее.
Новое чувство зажигалось в груди старого Волка.
-- Куда я иду? -- думал он. -- Разве мне сюда нужно идти каяться? Кому я делал тяжкий вред? Кого продавал? Товарищей? А они мне доверяли... Ха-ха! Туда и иди, старый Волк! Перед ними и кайся!
Взор его просветлел.
Он решительно повернулся и зашагал в обратную сторону, по направлению конспиративной квартиры товарища Кирилла.
-- Приду и прямо скажу: так и так, братцы! Грешник я великий, за деньги продавал вас -- простите меня или сделайте со мной, что хотите.
Он всхлипнул и вытер глаза носовым платком. Ему самому было жаль себя. Вдали показались окна квартиры товарища Кирилла.
-- Приду и скажу, -- бормотал Волк. -- Обманывал я вас!.. И полицию обманывал, и вас обманывал. Полицию даже больше.
Он замедлил шаг, остановился и задумался.
-- Гм... Ведь если я полицию больше обманывал, я перед нею и должен каяться. Ей я и должен признаться, что вел двойную игру. Она не виновата в том, что она полиция, -- она исполняет свои обязанности. Бедненький полковник... Сидит теперь, дома и думает: "Вот придет Волк, парочку сведений принесет". А я-то!
-- Бом-бом! Бом-бом! -- разливались колокола.
Волчьи глаза увлажнились слезами.
Он решительно повернул и пошел назад.
-- ...Сидит он и думает: "Придет Волк, принесет парочку сведений". Хорошо у него, уютно. Лампа горит, на стенах картинки... Тепло. Это не то, что те, которые недавно влопались. Сидят по камерам и скрипят зубами. Поддедюлил вас Волк!
Он вздохнул.
-- А ведь им теперь, поди, холодно, голодно, в камерах каменные полы. Они мне доверяли, думали -- свой, а я... Эх, Волк! Глубока твоя вина перед ними, и нет ей черты предела.
"Бом-бом! -- ревели колокола. -- Покайся, Волк! -- Бом-бом!"
Схватившись за голову, застонал несчастный и побежал к товарищу Кириллу.
-- Все скажу! Руки их буду целовать, слезой изойду. Где моя молодость? Где моя честность?
* * *
К Кириллу Волк не зашел.
Долго стоял он на улице, раздираемый сомнениями и обуреваемый самыми противоположными чувствами. Ему смертельно хотелось покаяться, никогда так, как теперь, не жаждал он очищения, умиротворения мятущейся души своей, и долго стоял так Волк на распутье:
-- Куда идти?
И не знал.
Мимо него быстро прошел человек, лицо которого показалось Волку знакомым. Отложив на минуту раскаяние, Волк подумал:
-- Где я видел этого человека? Да, вспомнил! Это Мотя. Я его частенько встречал в полиции!
В Волке проснулись профессиональные привычки.
-- Куда это он идет? Ба! Да ведь это подъезд товарища Кирилла!..
Неужели...
Волк догнал Мотю и положил ему руку на плечо. Мотя обернулся, сконфузился и растерянно сказал:
-- А, Волк! С праздником вас.
Но сейчас же он оправился, и его пронзительные глаза устремились на Волка.
-- Вы... тоже сюда?
-- Да, -- сказал Волк, а про себя подумал: -- Не думает ли он на меня донести, червяк поганый! Хорош бы я был перед Кириллом.
Он переступил с ноги на ногу и сказал:
-- Видите ли, Мотя. Мне почему-то хочется быть с вами откровенным: я, в сущности, партийный работник, а в полицию хожу так себе... для пользы дела!
-- Вот и прекрасно! -- обрадовался Мотя. -- Тогда и я буду откровенен: ведь я, признаться, проделываю то же самое!
Но в глазах Моти Волк заметил странно блеснувший огонек, который слишком поспешно был потушен опустившимися веками.
-- Эге! -- подумал Волк и, рассмеявшись, дружески хлопнул Мотю по плечу.
-- К черту уловки и хитрости! Я вижу -- вы парень ой-ой какой! Ведь я насчет партийности-то подшутил над вами. Ну, какой я, к черту, партийный работник, когда на днях типографию провалил.
-- Xa-xa! -- закатился хохотом Мотя. -- То-то! Сообразили.
Но смех его показался Волку фальшивым, а глаза опять блеснули, погасли.
-- Господи! -- подумал, растерявшись, Волк. -- Ничего я не разберу. Зачем бы ему являться к Кириллу, если он гласно работает на отделение? С другой стороны... Гм...
Мотя раздумывал тоже.
Так они долго стояли, в недоумении рассматривая друг друга.
-- Пойди-ка, влезь в его душу, -- думал растревоженный Волк. -- Ну, времечко!
-- Черт его знает, чем он, в сущности, дышит, -- досадливо размышлял Мотя. -- Ну, времена!
Постояв так с минуту, оба дружески улыбнулись друг другу, пожали руки и разошлись. -- Мотя наверх, по лестнице, а Волк на улицу.
Выйдя на воздух, Волк вздохнул и прислушался: колокола перестали звонить.
-- Ага! -- облегченно подумал Волк. -- То-то и оно. А то -- каяться!
Не размышляя больше, зашагал он к полковнику и, вызвав его, сообщил, что Мотя очень подозрителен, что он шатается по конспиративным квартирам и что за ним надо наблюсти.
А Мотя в это время сидел в квартире Кирилла и говорил, опасливо озираясь:
-- Подозрителен ваш Волк... Шатается к полковнику и, вообще, не мешало бы за ним наблюсти!..