-- Далеко изволите ехать?
-- И не спрашивайте.
-- Что так?..
Мой спутник огляделся с видом самого беспросветного отчаяния и сказал:
-- Вы, вероятно, потому разговариваете со мною, что не знаете, кто я такой?
Я инстинктивно отодвинулся.
-- А кто вы такой?
-- Член третьей Государственной Думы [III Гос. Дума созывалась в 1907-1912 гг.] -- вот кто я такой.
У него был такой угнетенный вид, что я попытался утешить его.
-- Ну, что ж делать -- мало ли с кем встречаешься в пути. Я в таких случаях не особенно разборчив.
-- Спасибо! Вы первый...
-- Что первый?
-- Отнеслись ко мне по-человечески. А то -- просто хоть вешайся. Хотите, я расскажу вам, почему я уезжаю из родного города?
-- Ну?
-- Из Петербурга выехал я в хорошем, веселом, душевном настроении. Доехал до места, вылез из вагона и говорю носильщику: "Кликни, братец мой, Игната, кучера члена Государственной Думы Семинядева". Он, носильщик-то, осмотрел меня с ног до головы и спрашивает: "Это вы и есть член третьей Думы? -- "Я". Ка-ак расхохочется. -- "Хорош", -- говорит. "И как не стыдно приезжать было". "Да ты как смеешь?! Пойдешь ты кучера моего позвать или нет"? -- "И кучера, говорит, не позову и, вообще, с вами мне даже разговаривать не желательно. Потому -- не заслуживаете вы того, чтобы вам услуги оказывать". -- "Как так, не заслуживаю?" -- "Да так. Много чего вы для нас сделали, пять лет-то проторчамши? Хороши, нечего сказать. Ступай сам, зови своего Игнашку несчастного". Выругался я, пошел искать Игнашку. Нахожу... "Здорово, Игнат. Как поживешь?" -- "Садитесь уж, -- сурово отвечает Игнашка. -- Нечего вам юлить. Глядеть на вас тошно! -- "Да ты что -- с ума сошел"? -- "Было бы с чего", -- отвечает. -- Другим-то и сходить не с чего". -- "Да как ты смеешь"? Обернулся он ко мне, оглядел и таково скверно процедил: "Вернулись? Прохороводились? Пять лет-то где? Псу под хвост брошены. А толку много? Сидите уж лучше! Сижу... Едет он, словно молоко везет. "Ты бы подогнал, Игнашенька". -- "Подогнать... А вы подгоняли? Небось, закону-то никакого подогнать не могли... Туда же -- подгони, да подгони... Слякоть этакая"! Слушаю и молчу. Приезжаю домой. Въезжаем это, значит, во двор, детишки мои резвятся -- гимназисты, двоечка. Сердце мое заколотилось... "Деточки, кричу я, деточки! Сюда! Папенька ваш приехал"! Обернулись они, поглядели. "В самом деле, -- говорит Борька, -- кажется эта старая кляча притащилась". -- "Милые мои! Да что с вами?! -- "Никакие мы тебе не милые! Если бы были милые -- ты бы старался учебное дело лучше поставить... А то все только по министерским передним бегал -- подлиза паршивая". Побледнел я, к жене бросаюсь, к матери ихней. "Катенька, что же это такое"? -- "Ах ради Бога, не лезь ты ко мне с поцелуями! Что это за депутатская привычка, -- сейчас же лизаться! Тебе чего нужно? Чего ты приехал"? Она кричит и я кричу: -- "Прежде всего я прошу объяснить! Почему это дети встретили меня так сухо? Почему не поцеловались?" -- "А тебя мокро нужно было встретить? Поцеловать тебя нужно? Я б тебя так поцеловала!.. Ты что для нас, женщин, в Думе свой сделал? Чего добился? Что для учеников сделал? С Кассы [Лев Аристидович Кассо (1865-1914) -- министр народного просвещения с 1910 г.] под ручку гулял? Разозлился я: -- "А ну вас, к бесу! Пойду к дяде Коле"! -- "Пойди-ка! Ты ему что, неприкосновенность личности принес? Или свободу союзов [Здесь и далее упоминаются проблемы, которые обсуждались Думой, но не были никак решены.]? Пойди-ка! Он тебя так примет, что до зеленых веников не забудешь. Ему как раз кружок для самообразования закрыли, обыск делали -- иди, иди! Он-те поблагодарит". Схватился я за голову, побежал в редакцию газеты. "Объясню, думаю, в чем дело, какие мы законопроекты сделали, чего добились. Пусть знают"! Прибегаю. "Кто такой? Что такое?" -- "Так и так, -- говорю. Я такой-то, миссия печати и прочее... Поддержите". -- "Вас поддерживать? А законы о печати провели? А пять лет что делали? Рыболовство на Амуре обсуждали? Вон отсюда"!
Лицо рассказчика было искажено страданием.
-- Поделом, -- засмеялся я. -- Так вам и надо. Куда ж вы теперь едете?
-- Да, на этот Амур же! К рыболовам. Эти, по крайней мере, благодарны будут... Потому что законопроект-то о правильной постановке рыболовства на Амуре мы действительно провели, хоть что-нибудь сделали. Далеконько ехать, да что ж делать!.. Там я думаю приютиться.
Поезд стоял... В открытое окно донесся звук чьих тяжелых шагов и разговор:
-- Помять бы ему бока хорошенько -- знал бы!
-- Да уж следовало бы. Отвести бы в уголочек, да... Не посмотреть на то, что хозяин!
Депутат побледнел и схватил меня за руку.
-- Это они обо мне! Ей-Богу, обо мне.
-- Ну, что за вздор! Какие-то неизвестные рабочие о хозяине беседуют.
-- Нет, это обо мне! Хозяин -- это обо мне. Нас и в газетах называли "хозяевами положения". Это обо мне! Спасите меня!
Но спасать его не понадобилось, потому, что поезд вздрогнул и тронулся.
При этом, паровоз загудел и свистнул так, что мы вздрогнули.
-- Это меня, -- простонал несчастный депутат, хватая меня за руки. -- Это он меня освистал!
-- Господи! Да за что же?
-- Я знаю, за что... За то, что мы рабочим вопросом не занимались... О, спасите меня!
-- Отстаньте, -- сурово сказал я. -- Пусть вас полиция спасает!
-- О, Боже! Но ведь мы и для нее... ничего не сделали!!
Дешевая юмористическая библиотека "Сатирикона". Выпуск 61. - Вышедший впервые в Петербурге в 1912 г., данный выпуск здесь воспроизводится по первому изданию.