Разговор мы вели самый незначительный... Что-то, кажется, о затонувших пароходах и о способах их вытаскивания из воды. Тысячи таких разговоров ведут незнакомые люди, случайно встретившиеся друг с другом.
Выбор же сюжета объясняется тем, что мы в то время сидели на берегу реки на покосившейся скамейке.
Собеседник мой был старый, серый, износившийся человек... Заботы и огорчения безжалостно исковеркали его лицо, избороздив целым десятком крупных морщин лоб, щеки и губы.
Разговаривали мы вяло. Улучив минуту молчания, он, с не свойственным ему оживлением, внезапно повернулся ко мне грудью и задал вопрос:
-- А занимались вы когда-нибдуь шантажом?
-- Не приходилось. Конторщиком был, гравером, писателем, а заняться шантажом -- этого не было.
-- Не подвертывалось случая?
-- Нет, так просто... А что?
-- А я пробовал.
-- Выгодно?
-- Вот вы послушайте... Вы человек молодой, и вам это может пригодиться... Нынче свет стал совсем иной, все меняется с головокружительной быстротой, чуть ли не с каждым годом, -- и кто этого не учитывает, тот дурак.
-- Неужели?
-- Уверяю вас. Так вот как... Дело было четырнадцать лет тому назад летом на курорте, где я немного лечился и очень много бездельничал. Шантажом я в то время не занимался, мне и в голову это не приходило. А может быть, просто не подвертывалось случая, вот -- как вам.
Я открыл рот, желая возразить ему, но он сделал успокоительный жест:
-- Хорошо, хорошо. Это ваше личное деликатное дело. А со мной случилось вот что: бродя однажды утром по пустынному пляжу, я увидел у самого берега на песке девочку лет восьми-девяти, которая сидела в непринужденной позе и внимательно рассматривала пойманного ею микроскопического краба. В пылу этого занятия простодушное дитя совершенно не обращало внимания на свой костюм. Короткое платье сбилось кверху, обнажило голые ножки, и, когда мой рассеянный невнимательный глаз скользнул по ним, я увидел на левом бедре выше колена родимое пятно. Оно было большое, величиной в полтинник, и резко выделялось коричневым цветом на фоне белой кожи.
Я прошел мимо, и -- представьте себе, -- машинально мысль моя заработала около девочки и этого родимого пятна. Теперь, подумал я, невинное дитя природы не стесняется своей наготы и всякий может увидеть ее родимое пятно, а когда дитя превратится в девушку и жену -- об этом пятне будет знать только муж... И сейчас же явилась другая мысль: "или любовник"... А третья явившаяся мысль была уже самого шантажного свойства: "Человек, который будет знать об этом родимом пятне, может держать обладательницу его всецело в своих руках"... Тут же мысль эта приняла определенные формы, и решил узнать, кто ее родители и будет ли она богата, когда вырастет? Терпение у меня было дьявольское... Цель была на расстоянии двенадцати -- пятнадцати лет от меня, но я мог ждать.
-- Это очень нехорошо, -- нравоучительно возразил я.
-- Конечно! Я и сам теперь это вижу. Но тогда идея шантажа всецело захватила меня. Я в тот же вечер выведал, кто ее родители, -- и результаты сыска были самые великолепные: она оказалась единственной дочерью графа К., обладателя нескольких миллионов и десятка громадных имений. Было из-за чего терпеливо выжидать!
-- Чем же это кончилось? -- заинтересованный, нетерпеливо спросил я.
-- Вот чем... Ждал я четырнадцать лет... Дела мои пришли в упадок -- я мало интересовался ими! Часто приходилось голодать, но я не смущался этим, видя впереди блестящую, полную довольства и сытости жизнь. За молодой графиней К. я внимательно следил, не теряя ее из виду, знал, что она делает, как развивается, когда и чем болеет (ее смерть разорила бы меня)... Знал я также, когда она вышла замуж за великолепного хлыща барона фон Кука, блестящего красивого малого. Брак, очевидно, состоялся по страстной любви, и это было мне на руку. Тут-то я и мог ее прижать. Ха-ха!
-- Это отвратительно! -- с гримасой возразил я.
-- Конечно! Возмутительно, безобразно. Слушайте же, что было дальше: родимое пятно молодой баронессы сделалось моей манией, моим помешательством, оно снилось мне во сне... Иногда являлась даже страшная мысль: а вдруг пятно исчезло? А имейте в виду, молодой человек, что родимые пятна не исчезают! Хорошо-с! На прошлой неделе... да! Это было именно на прошлой неделе -- я не мог дольше ждать! Почва для шантажа уже созрела, и медлить было бы глупо. Не забывайте, что я четырнадцать лет ждал... Ха-ха! Поехал я к баронессе, узнав заранее, когда у нее никого нет. Приняла она меня с недоумением... "Что нужно?" -- "Сударыня!-- сказал я. -- Баронесса! Я знаю, пятьдесят тысяч вас не разорят... Дайте их мне. Если вы мне откажете -- я потребую сто!"
-- Однако! -- сказал я, качая головой.
-- Не перебивайте! Она, конечно, пожала плечами: "За что же я вам дам? С ума вы сошли?" -- "Вы дадите, баронесса, когда я сообщу вам, что завтра же муж ваш может узнать о родимом пятнышке на левом бедре выше колена. О таких вещах, баронесса, знают только мужья и... любовники!" Вы знаете, как я в мечтах рисовал себе последующее? Она побледнеет, закроет лицо руками и тихо, дрожа, спросит: "Это... шантаж?" "Да, -- скажу я, -- шантаж". Всякий зарабатывает, как он находит удобным". А вышло вот что: когда я пригрозил ей раскрытием тайны, она широко открыла глаза, потом упала на диван и залилась таким хохотом, которого я никогда в жизни не слыхал... Она тряслась, выгибалась, кашляла, охала и хохотала так громко, что я стал бояться -- как бы ее визг не собрал веего населения дома. Я постоял, спросил: "Какой же ваш ответ, баронесса?" Она снова взглянула на меня, откинула голову на спинку дивана и снова закорчилась от страшного, невыносимого приступа смеха... "Все погибло, -- подумал я. -- Она не испугалась!" Теперь у меня оставалась, по крайней мере, месть! Я повернулся и пошел... Прямехонько к ее мужу, великолепному барону.
-- Это отвратительно! -- снова, не сдержавшись, сказал я.
-- Не спорю: это хуже, чем отвратительно. Ну, слушайте. Прихожу к нему. "Чем могу служить?" -- "Барон! Могу сообщить вам тяжелую новость!" Он молчит, сидит. "Относительно вашей жены". Молчит. "Вы уверены в ее верности?" Барон молча скривил голову, слушает. Мне сделалось жутко. Эх, думаю, скажу сразу. Наклоняюсь ближе и -- шепчу, пронизывая его глазами: "Мне известно о родимом пятне на левом бедре, величиной с полтинник. Как вы на это посмотрите?"
Барон скривился, как будто лимон проглотил, и вдруг замямлил: "Ох уж это мне пятно на левом бедре! Вот оно где у меня сидит... Все мои приятели прожужжали о нем мои уши... Скучно, глупо... надоело. Бросьте, милейший. Стоит ли об этом говорить? Курите?"
Рассказчик умолк, повеся голову.
-- Чем же кончилось?
-- Сигарой! За четырнадцать лет ожиданий, беспокойств и тревоги -- одна сигара! Скажите -- стоит ли после этого заниматься шантажом?
Я поднялся, поблагодарил за рассказанную историю и повернулся уходить.
-- Слушайте! -- несмело удержал он меня за рукав. -- К черту шантажи, не правда ли? Гм... Нет ли у вас какой-нибудь другой работы: переписки бумаг, корректуры или места конторщика рублей на тридцать...