I
Встретившись утром с Натальей Сергеевной, я услышал от нее следующее:
-- Забыли меня? Нечего сказать -- хороши! Вероятно, новый "предмет", как говорят, кажется, военные писаря, завелся?
-- Я? Забыл вас? Тебя... Наташа?
-- Тесс... Без фамильярностей. Что мы делаем сегодня вечером?
-- Что угодно! Хотите, отправимся в театр?
-- А что там?
-- Новая пьеса "Цепи любви". Интереснейшая штучка! Сюжет новый и захватывающий: молодой граф живет счастливо с женой, но это счастье обманчиво... Представь себе... гм... те!.. -- представьте, говорю я, что у этого графа есть на душе грех: любовница, которую он покинул с ребенком и которая в один прекрасный день приезжает в дом, случайно, как гувернантка. Ребенка она выдает за младшую сестру, граф, конечно, догадывается, в чем дело, но не может сказать, у жены какие-то странные предчувствия... Очень интересно! Масса драматических коллизий, захватывающий лиризм некоторых мест...
-- Ну, поедем.
Я обещал заехать за Натальей Сергеевной к 8 часам; в тот же день около 5 часов вечера явился на обед к Марусиной. Обедал.
-- Как вы думаете, -- спросила за жарким Марусина. -- Хорошая эта пьеса "Цепи любви"?
-- А что? -- осторожно прищурился я.
-- Я бы хотела сегодня посмотреть ее.
-- Сегодня? Хотите, лучше завтра поедем?
-- Нет, именно сегодня. Только вот не знаю -- интересная ли это пьеса?
-- Дрянь. Страшная чепуха... Сюжет старый, как мир, и захватанный всеми горе-драматургами... Какой-то идиотский граф (конечно! Без графа подобная галиматья не обойдется...) женился, и вот он якобы счастлив, а на самом деле у него есть старая любовница с ребенком, которая является в дом под видом гувернантки... Очень жизненно, не правда ли? Ну и так далее... Весь этот вздор пересыпан глупыми коллизиями, неуместным лиризмом и залит целым морем одуряющей скуки.
-- Ну, а я все-таки хочу пойти.
-- Автор, как мне говорили, прегорький пьяница. Вероятно, все эти дикие "Цепи" написаны в алкоголическом бреду.
-- А я все-таки пошла бы.
-- Что ж, пожалуйста. Кстати, вы не подвержены грудной жабе?
-- Нет. А что?
-- Это удивительное помещеньице в смысле сквозняков и грудной жабы. Как будто бы архитектор именно и строил все здание с расчетом исключительно на грудную жабу.
Мы помолчали.
-- Фойе неуютное... Капельдинеры грубияны.
-- Вы пойдете со мной?
-- К сожалению, я уже обещал одному человечку быть там. Но тем не менее в театре прошу разрешения побыть немного около вас.
-- Что это за человечек еще?
-- Просто одна знакомая. Напросилась, ну, сами понимаете, неловко было отказать... Согласился...
-- А-а... Вот как... Новая привязанность?
Я фальшиво расхохотался.
-- Вечно вы надо мной подтруниваете... Нельзя быть такой злой... Новая привязанность... Ха-ха-ха! И это говорите вы!..
-- Пустите мои руки, фальшивая душа!.. Так вы не оставите меня в театре одну?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
II
Когда мы ехали в театр, Наталья Сергеевна была весела и болтлива; я молчал.
-- Чего вы молчите?
-- Разве я молчу?
-- Да вы же не сказали ни одного слова.
-- Нет, сказал... целых три: "разве я молчу"?.. А теперь даже еще больше.
-- Спасибо. Вы безумно щедры. Если так будет продолжаться, я прогоню вас от себя и буду сидеть одна.
-- О, если бы ты, милая, это сделала... -- подумал я, сочувственно пожимая самому себе холодную руку.
Первое действие уже началось, когда мы приехали и вошли в ложу. Пьесу я не смотрел, сидел молчаливый, бросая редкие взгляды в партер и отыскивая в рядах высокую фигуру в золотистом платье с пышными белокурыми волосами.
...Я вздрогнул. Марусина сидела в третьем ряду и, отвернувшись от сцены, упорно разглядывала в бинокль меня и мою соседку.
Я украдкой поклонился.
-- Кому это вы там еще кланяетесь? -- сухо спросила Наталья Сергеевна.
-- Одна знакомая.
-- Какая там еще знакомая?
-- Так, деловое знакомство. Кстати, хорошо, что она здесь. Мне нужно ей слова два по делу сказать...
-- Начина-ается! Какое такое еще дело?
-- Продажа мельницы. Я устраиваю тут одному помещику ее мельницу на Днепре.
-- Вот как? С каких это пор вы комиссионерством занялись?
-- Вам не дует?
-- Нет. Я спрашиваю: с каких это пор вы комиссионерством занялись?
-- Миленькая, -- захихикал я. -- Да вы, кажется, меня ревнуете?
Она презрительно пожала плечами и замолчала. Когда кончился акт, я поднялся и сказал:
-- Вы разрешите на минутку отлучиться? Я скажу только слова два-три и вернусь.
-- Пожалуйста! Можете хоть совсем не возвращаться.
-- Милая! Вы... сердитесь?
-- Ничего я не сержусь... За что? Я серьезно говорю: если у вас есть такое срочное дело, которое нельзя отложить даже в театре, вы не стесняйтесь... Только едва ли вежливо оставлять женщину одну в незнакомом месте, где мужчины такие нахалы.
-- Господи... но ведь вы же в ложе!
-- А что ему стоит взять да перелезть из соседней ложи через барьер...
-- Ну хорошо... Я останусь!
-- Нет, идите, идите... Мне так неловко, что я затруднила вас, заставив сопутствовать мне...
-- Фи... Стыдитесь...
С тяжелым чувством спустился я в партер. Марусина очень обрадовалась.
-- Здравствуйте еще раз! Вы знаете, какая прелесть: около меня есть свободное место. Хотите посидеть со мной один акт?..
-- Я... был бы счастлив... Но там дама...
-- Да? Я видела ее. Недурна, только мажется, кажется, неимоверно. Впрочем... простите... вам, может быть, неприятно?..
-- Нет, ничего. Кх... кх... Ну, как поживаете?
-- Спасибо. Если бы я знала, что вы не можете покинуть вашу даму даже на минутку, я бы ни за что сюда не приехала. А у меня как раз жажда -- пить очень хочется -- только что ж... не буду вас затруднять.
-- Пойдем! -- грубо проворчал я.
-- Нет, что уж... Потерплю...
-- По-ойдем!
Я встал, взял ее под руку и потащил в фойе, чувствуя на своей спине раскаленный взгляд одинокой Натальи Сергеевны...
III
-- Ну, как мельница? -- спросила меня Наталья Сергеевна, когда я с видом побитой собаки вполз в ложу.
-- Какая вы злая! Если бы вы знали, что она говорила о вас, вы не были бы такой...
-- Интересно: что она могла там сказать... -- скривилась Наталья Сергеевна.
-- Она нашла вас очаровательной! Будь я, говорит, мужчиной -- непременно бы в нее влюбилась... Эти губы, этот цвет лица... Она уверена, что я влюблен в вас и совершенно искренно поздравляла меня с хорошим вкусом.
-- Ну да... нашли красавицу! Я думаю вы наполовину выдумали.
-- Ей-Богу, нет. Чего мне выдумывать...
Я неожиданно замолк и глубоко задумался.
-- А что если... их познакомить сегодня? Идея во всех отношениях хорошая... Можно перетащить Марусину в нашу ложу, и мне уже не придется в антрактах носиться как угорелому из ложи в партер и обратно... Кроме того, они, вероятно, разговорятся и перестанут терзать и мучить меня своими словечками и шпильками... Кроме того, мне, конечно, предстояло провожать Наталью Сергеевну домой, а Марусина просила свезти ее в ресторан, -- теперь можно обеих свезти в ресторан... А после развести по домам на автомобиле... И кроме того, -- о, черт возьми! -- почему бы им и в самом деле не подружиться? Бабы, в сущности, хорошие, сердечные, если отбросить в сторону неуместную ревность и разные женские штучки...
-- Вы ей так понравились, -- сказал я вслух, -- что она мне даже надоела просьбами: познакомить вас.
-- Да? -- открыла широко глаза Наталья Сергеевна... Ну что ж -- если она приличная женщина -- отчего же? Пригласите ее в нашу ложу.
Скрывая радость, я встал и отправился вниз к Марусиной.
-- Поздравляю вас, -- сказал я. -- Вы произвели на мою даму ошеломляющее впечатление... Она все допытывалась: кто эта красавица, с которой я выходил в фойе? Утверждает, что я влюблен в вас до безумия.
-- Она мне тоже нравится. У нее в глазах есть что-то симпатичное.
-- Конечно, конечно! Она ко мне все приставала, чтобы я познакомил ее с вами. Просто влюблена в вас.
-- Да? Я с удовольствием познакомлюсь с ней.
-- Прекрасно! Какая вы милая... Пойдемте в нашу ложу.
Она удивленно взглянула на меня.
-- Как... в нашу ложу?.. Но я думала, что она спустится сюда.
-- Зачем? Будем втроем сидеть в ложе.
-- После -- пожалуй. Но сейчас, если ей хочется познакомиться, -- пусть она сюда и придет. Неудобно же мне тащиться в ложу к незнакомой женщине...
Я потоптался на месте и сказал:
-- Ну ладно. Пойду приведу ее сюда.
IV
Я не думал, что дело так осложнится: Наталья Сергеевна наотрез отказалась спуститься в партер.
-- Если ей так хочется познакомиться -- пусть придет сюда.
-- Да она стесняется! Говорит: ваша дама такая ослепительная, что мне даже страшно.
-- Ну, а я к ней тоже не пойду!
-- Обождите, -- с наружной жизнерадостностью сказал я. -- Одна минута -- и все будет устроено. Пустяки!
Я побежал вниз.
-- Она боится показаться вам навязчивой и стесняется прийти сюда. Отчего бы вам не зайти в нашу ложу?
-- Глупости! С какой стати?.. Посидите лучше со мной этот акт... если, конечно, я вам не безразлична...
Я взглянул на нашу ложу. Женская рука делала мне оттуда какие-то знаки. Я напряженно засмеялся.
-- Ну ладно... Тогда вот что: выходите в фойе, а я приведу туда свою даму... На нейтральной, так сказать, почве!
-- Это другое дело! Ну, проводите меня.
Я привел ее в фойе, посадил на диван и хотел помчаться в ложу, но был остановлен.
-- Позвольте... Как же вы меня оставляете одну, в фойе. Это неудобно.
-- А... как же я приведу свою даму?
-- Ну... можно послать за ней кого-нибудь...
-- Помилуйте, это неудобно... Она светская женщина...
Марусина сухо сказала:
-- Я тоже светская женщина. Впрочем, делайте как знаете. Все равно сегодняшний вечер уже испорчен...
Через минуту я уже был в ложе.
-- Хотите прогуляться в фойе? -- простодушно спросил я.
-- Надо было предложить это раньше, -- сумрачно проворчала Наталья Сергеевна. -- Впрочем, пойдем...
Я привел ее в фойе, сделал полкруга, наткнулся, как будто нечаянно, на сидевшую на диване Марусину и воскликнул:
-- Вот как кстати! Позвольте, господа, познакомить вас: Наталья Сергеевна Боровитина -- Елена Ивановна Марусина.
Дамы подали друг другу руки, а я, усталый, в изнеможении, оперся о косяк двери и затих...
-- Нравится вам пьеса? -- спросила Марусина.
-- Не особенно. А вам?
-- Так себе. Длинноватая...
"Слава Богу, -- подумал я. -- Наладилась, завертелась мельница!" Вслух попросил:
-- Разрешите мне, пожалуйста, пойти в буфет, выкурить папиросу.
-- А кто же... отведет меня на место?
-- Не желаете ли в нашу ложу сесть?-- любезно предложила Наталья Сергеевна.
-- Молодец баба! -- подумал я. -- Умница. Недаром я тебя так люблю...
-- Спасибо... Если вас не стеснит...
Я потихоньку убежал в курительную.
V
Шел последний акт...
-- Куда бы нам, mesdames, отправиться после спектакля поужинать? -- несмело предложил я.
-- К Контану, -- сказала Марусина.
-- Если вы, дорогая Елена Ивановна, ничего не имеете -- я бы предложила Донона. Там лучше кормят.
-- О, мне все равно. Только у Контана прекрасный оркестр. Я предлагаю к Контану.
-- К Контану так к Контану. Только я так привыкла к Донону... Отправимся лучше туда.
-- Хорошо. Можно к Донону. Только Контан, по-моему, лучше. Если ехать -- так к Контану.
В это время кончился спектакль.
-- Я раздевалась внизу, -- сказала Марусина. -- Не проводите ли вы меня?
-- А как же я?-- спросила Наталья Сергеевна. -- Впрочем, конечно, если вам удобнее проводить Елену Ивановну...
-- Нет, что вы, -- сказал я с нервной дрожью в голосе.-- Мне все равно.
-- Все равно? -- тонко улыбнулась Марусина. -- Тогда, конечно, принесите раньше платье Натальи Сергеевны. Не беспокойтесь... Я сама отыщу свое...
-- Я не допущу этого! -- горячо воскликнул я.
-- Я сейчас провожу вас вниз...
-- Кажется, уже поздно, -- мило улыбнулась Наталья Сергеевна. -- В ресторан не стоит ехать. Не правда ли? Я поеду домой. Надеюсь, вы меня проводите, милый друг?.. Вы меня так часто сегодня покидали, что теперь, надеюсь, не покинете.
Я растянул лицо в беззаботную улыбку и весело сказал:
-- Сейчас! Сейчас все это будет сделано. Не беспокойтесь! Одну минутку... Только одна минутка -- и готово.
Я оставил их в ложе вдвоем. Выбежал... Отыскал свободного капельдинера, сунул ему в руку пять рублей и сказал:
-- Пойди в ложу номер третий. Там две барыни. Скажи им, что я сейчас шел по коридору, а меня схватили два агента сыскной полиции и, несмотря на сопротивление, куда-то потащили. Вырази надежду, что это недоразумение, которое дня через три разъяснится, что меня, вероятно, смешали с кем-то другим. Не забудь сказать, что я очень сопротивлялся, отбивался...
Отыскав свое пальто, я оделся и уехал.
Сидел весь вечер в скромном ресторанчике, попивая вино, -- и никогда мне не было так хорошо, тихо, светло и радостно...
Вообще, я люблю одиночество.