У околоточного надзирателя Рукосуева сидел петербургский обыватель Смяткин и, прихлебывая чай, говорил:
-- Чистое разорение, Никанор Иваныч, с этой вашей чрезвычайной охраной... Куда ни повернись -- обязательное постановление, штраф.
Рукосуев солидно молчал.
Смяткин робко заглянул ему в лицо и прошептал:
-- Сняли бы вы ее... А?
-- Не могу, Смяткин! Странно вы, ей-Богу, рассуждаете... Сними, да сними! Ежели бы все успокоилось, ну, можно бы... А то -- сами знаете!
Смяткин вытер лицо красным платком и сказал:
-- Что же я знаю, Никанор Иваныч?.. Ничего я не знаю. Мир, тишина и в человецех... это самое... произволение! Ни бомб, ни экспроприации.
-- Да? Тишина, мир?.. Ха-ха! -- сардонически захохотал Рукосуев. -- А ежели человека гуляющего встретят, да пулю ему всадят в спину -- это человеческое произволение?!
Рукосуев нервно забегал по комнате, поскрипывая лакированными сапогами.
-- Господи! Где же вы такое видели? Чтобы гуляющего, да встретили, да пулей...
-- А Герценштейн [Экономист, депутат I Гос. Думы Михаил Яковлевич Герценштейн, убит черносотенцами в 1906 г.], покойник... мало вам?
-- Никанор Иваныч! Побойтесь вы Бога!.. Да когда же это было? В 1906 году, да и то не в Петербурге, а в Териоках. Вы бы сюда еще Стеньку Разина на Волге приплели.
-- Положим, оно верно... в 1906 году. Да оно и теперь, если правду сказать, не лучше. Вчера вон у студента Будкина обыск делали, две оболочки нашли.
-- От бомб?
-- От нелегальной литературы.
-- А литературу нашли?
-- Литературы не нашли. Одни оболочки остались.
-- Так неужто из-за каких-то паршивых оболочек, да охрану держать? Сняли бы вы ее, Никанор Иваныч, а?
-- Не просите, г. Смяткин. Мне даже странно -- такой солидный человек, а такого пустяка понять не хочет...
Рукосуев отошел к окну и стал протирать пальцем стекло.
-- Снимите... Это легко сказать. А ежели человека поймают, обдерут ему физиономию, обрежут голову -- вы тоже скажете -- снимите!?
-- Где это так?..
-- В Лештуковом. Вот вам и снимите!
-- Это уголовное дело, Никанор Иваныч.
-- Положим, уголовное. А вчера какой случай был: привозят к нам в участок человека -- вместо руки, кулдышка какая-то. Трамваем перерезало.
-- При чем же здесь чрезвычайное положение?
-- Да оно, конечно, ни при чем.
-- Нет, Никанор Иваныч... Мы, право, говорим с вами на разных языках. Я вам о чрезвычайном положении, а вы, извините, черт знает о чем: о каких-то кулдышках! Ведь, по закону, дело ясное: чрезвычайное положение вводится во время каких-либо волнений и беспорядков. А нынче -- какие теперь беспорядки?
Рукосуев сделал напряженное лицо, подумал и нерешительно сказал:
-- В монастыре икону украли.
-- Никанор Иванович! -- воскликнул плачущим голосом Смяткин и даже всплеснул руками. -- Ведь, это в Ченстохове [Ченстохов -- город в Польше.]! Понимаете -- чуть не за тысячу верст! А мы говорим о Петербурге.
-- Ну, Петербург ваш тоже хорош: кражи разные, грабежи.
-- Где? Где, Никанор Иваныч? Ежели жулик с чердака мокрое белье стянет...
-- Ну, не только белье... Проволоку, вон, пишут, воруют все, телефонную.
-- Господи! Проволоку... Да это, ежели бы и я был вором, и я бы ее воровал... Подумаешь -- важное кушанье -- проволока! Нет, я понимаю, если бы вы сказали мне прямо: Смяткин! Я не могу снять чрезвычайной охраны, потому что в народе волнения и на каждом шагу динамит.
-- Выпейте еще чаю.
-- Знаю я ваш чай! Когда вам нечего сказать, вы мне чай предлагаете.
-- Мне нечего сказать?! Господи, Боже Ты мой! Сколько угодно. Вчера, например, приводят к нам в участок мальчишку. Малыш, этакий, лет двенадцати. "Что такое?" -- спрашиваю,-- "Гаврилюк?". Городовой это, который его привел -- Гаврилюк по фамилии.
-- Ну?
-- "Что такое?", спрашиваю, "Гаврилюк?". "Пымал", говорит, "ваше благородие. У дамы с руки рудюкуль оборвал". Каков народец? Ридикюль с руки! Да куда ж вы? Посидите!!
Смяткин, молча, с трясущимися от обиды руками, искал шляпу и палку.
-- Благодарю вас за чай, за приятные разговоры. Спасибо, что научили меня, дурака, государственным делам.
Он оделся, сухо пожал Рукосуеву руку и вышел в переднюю.
Потом приоткрыл дверь и, просунув голову, спросил:
-- Так не снимете?
-- Ей-Богу, вы меня удивляете... Кажется, человек солидный, бакалейную торговлю имеете, а рассуждаете, как какой-нибудь интеллигент! Мальчишка десяти лет обрывает у прохожих ридикюли, а вы...
Смяткин хлопнул дверью и ушел.
-----
На улице к нему подбежал оборванный мальчишка и захныкал:
-- Холодно, господин! Дайте копеечку, на кушанье...
-- Пошел прочь, мерзавец! -- свирепо закричал Смяткин. -- Из-за вас, чертей, чрезвычайную охрану держат, а вам, негодяям, хоть бы что!!!
Впервые: Одесские новости. 1914. No 7955.