Наклонившись ко мнѣ, сверкая черными глазами и страдальчески искрививъ ротъ, Воздуходуевъ прошепталъ:
-- Съ ума ты сошелъ, что ли? Зачѣмъ ты познакомилъ свою жену со мной? !
-- А почему же васъ не познакомить? -- спросилъ я удивленно.
Воздуходуевъ опустился въ кресло и долго сидѣлъ такъ, съ убитымъ видомъ.
-- Эхъ! -- простоналъ онъ. -- Жалко женщину.
-- Почему?
-- Вѣдь ты ее любишь?
-- Ну... конечно.
-- И она тебя?
-- Я думаю.
-- Что жъ ты теперь надѣлалъ?
-- А что?!
-- Прахомъ все пойдетъ. Къ чему? Кому это было нужно? И такъ въ мірѣ много слезъ и страданій... Неужели еще добавлять надо?
-- Богъ знаетъ, что ты говоришь, -- нервно сказалъ я. -- Какія страданія?
-- Главное, ее жалко. Молодая, красивая, любитъ тебя (это очевидно) и... что жъ теперь? Дернула тебя нелегкая познакомить насъ...
-- Да что съ ней случится?!!
-- Влюбится.
-- Въ кого? !
Онъ высокомѣрно, съ оттѣнкомъ легкаго удивленія поглядѣлъ на меня.
-- Неужели, ты не понимаешь? Ребенокъ маленькій, да? Въ меня.
-- Вотъ тебѣ разъ! Да почему же она въ тебя должна влюбиться?
Удивился онъ:
-- Да какъ же не влюбиться? Всѣ влюбляются. Ну, разсуждай ты логично: если до сихъ поръ не было ни одной встрѣченной мною женщины, которая въ меня бы не влюбилась, то почему твоя жена должна быть исключеніемъ?
-- Ну, можетъ быть, она и будетъ исключеніемъ.
Онъ саркастически усмѣхнулся. Печально поглядѣлъ вдаль:
-- Дитя ты, я вижу. О, какъ бы я хотѣлъ, чтобы твоя жена была исключеніемъ... Но -- увы! Исключенія попадаются только въ романахъ. Влюбится, братъ, она. Влюбится. Тутъ ужъ ничего не подѣлаешь.
-- Пожалѣлъ бы ты ее, -- попросилъ я.
Онъ пожалъ плечами.
-- Зачѣмъ? Отъ того, что я ее пожалѣю, чувства ея ко мнѣ не измѣнятся. Ахъ! Зачѣмъ ты насъ познакомилъ, зачѣмъ познакомилъ? ! Какое безуміе!
-- Но, можетъ быть... Если вы не будете встрѣчаться...
-- Да вѣдь она меня уже видѣла?
-- Видѣла.
-- Ну, такъ при чемъ тутъ не встрѣчаться"?
Лицо мое вытянулось.
-- Дѣйствительно... Втяпались мы въ исторію.
-- Я жъ говорю тебѣ!
Тяжелое молчаніе. Я тихо пролепеталъ
-- Воздуходуевъ!
-- Ну?
-- Если не ее, то меня пожалуй.
Въ глазахъ Воздуходуева сверкнулъ жестоюй огонекъ.
-- Не пожалѣю. Пойми же ты, что я не господинъ, a рабъ своего обаянія, своего успѣха. Это -- тяжелая цѣпь каторжника, и я долженъ влачить ее до самой смерти.
-- Воздуходуевъ! Пожалѣй!
Въ голосѣ его сверкнулъ металлъ;
-- Н-нѣтъ!
Въ комнату вошла молодая барышня, хрупкаго вида блондинка, съ разъ навсегда удивленными сѣрыми глазами.
-- Анна Лаврентьевна! -- всталъ ей на встрѣчу Воздуходуевъ. -- Отчего вы не пришли ко мнѣ?
-- Я? Къ вамъ? Зачѣмъ?
-- Женщина не должна спрашивать: "зачѣмъ?". Она должна идти къ мужчинѣ безъ силы и воли, будто спящая съ открытыми глазами, будто сомнамбула.
-- Что вы такое говорите, право? Какъ такъ я пойду къ вамъ ни съ того, ни съ чего.
-- Слабѣетъ, -- шепнулъ мнѣ Воздуходуевъ. -- Послѣднія усилія передъ сдачей.
И отчеканилъ ей жесткимъ металлическимъ тономъ:
-- Я живу: Старомосковская, 7. Завтра въ три четверти девятаго. Слышите?
Анна Лаврентьевна бросила взглядъ на меня, на Воздуходуева, на вино, которое мы пили, пожала плечами и вышла изъ комнаты.
-- Видалъ? -- нервно дернувъ уголкомъ рта, спросилъ Воздуходуевъ. -- Еще одна. И мнѣ жалко ее. Барышня, дочь хорошихъ родителей... А вотъ, поди жъ ты!
-- Неужели придетъ? !
-- Она-то? Побѣжитъ. Сначала, конечно, борьба съ собой, колебанія, слезы, но, по мѣрѣ приближенія назначеннаго часа -- роковыя для нея слова: "Воздуходуевъ, Старомосковская, 7м -- эти роковыя слова все громче и громче будутъ звучать въ душѣ ея. Я вбилъ ихъ, вколотилъ въ ея душу -- и ничто, никакая сила не спасетъ эту дѣвушку.
-- Воздуходуевъ! Ты безжалостенъ.
-- Что жъ дѣлать. Мнѣ ее жаль, но... Я думаю, Господь Богъ сдѣлалъ изъ меня какое-то орудіе наказанія и направляетъ это орудіе противъ всѣхъ женщинъ. (Онъ горько, надтреснуто засмѣялся). Аттила, бичъ Божій.
-- Ты меня поражаешь! Въ чемъ же разгадка твоего такого страшнаго обаянія, такого жуткаго успѣха у женщинъ?
-- Отчасти, наружность, -- задумчиво прошепталъ онъ, поглаживая себя по впалой груди и похлопывая по острымъ колѣнямъ. -- Ну, лицо, конечно, взглядъ.
-- У тебя синее лицо, -- замѣтилъ я съ оттѣнкомъ почтительнаго удивленія.
-- Да. Брюнетъ. Частое бритье. Иногда это даже надоѣдаетъ.
-- Бритье?
-- Женщины.
-- Воздуходуевъ!.. Ну, не надо губить мою жену, ну, пожалуйста.
-- Тссс! Не будемъ говорить объ этомъ. Мнѣ самому тяжело. Постой, я принесу изъ столовой другую бутылку. Эта суха, какъ блескъ моихъ глазъ.
Слѣдующую бутылку пили молча. Я думалъ о своемъ непривѣтливомъ суровомъ будущемъ, о своей любимой женѣ, которую долженъ потерять, -- и тоска щемила мое сердце.
Воздуходуевъ, не произнося ни слова, только поглядывалъ на меня да потиралъ свой синій жесткій подбородокъ.
-- Ахъ! -- вздохнулъ я, наконецъ. -- Если бы я пользовался такимъ успѣхомъ...
Онъ странно поглядѣлъ на меня. Лицо его все мрачнѣло и мрачнѣло -- съ каждымъ выпитымъ стаканомъ.
-- Ты бы хотѣлъ пользоваться такимъ же успѣхомъ?
-- Ну, конечно!
-- У женщинъ?
-- Да.
-- Не пожелалъ бы я тебѣ этого.
-- Безпокойно?
Онъ выпилъ залпомъ стаканъ вина, со стукомъ поставилъ его на столъ, придвинулся, положилъ голову ко мнѣ на грудь и, послѣ тяжелой паузы, сказалъ совершенно неожиданно:
-- Мой успѣхъ у женщинъ. Хоть бы одна собака посмотрѣла на меня! Хоть бы кухарка какая-нибудь подарила меня любовью... Сколько я получилъ отказовъ! Сколько выдержалъ насмѣшекъ, издѣвательствъ... Били меня. Одной я этакъ-то сообщилъ свой адресъ, по обыкновенію гипнотизируя ее моимъ властнымъ тономъ, a она послушала меня, послушала, да -- хлопъ! А самъ я этакъ вотъ назначу часъ, дамъ адресъ и сижу дома, какъ дуракъ: a вдругъ, молъ, явится.
-- Никто не является? -- сочувственно спросилъ я.
-- Никто. Ни одна собака. Вѣдь я давеча при тебѣ бодрился, всякіе ужасы о себѣ разсказывалъ, a вѣдь мнѣ плакать хотѣлось. Я вѣдь и женѣ твоей успѣлъ шепнуть роковымъ тономъ "Старомосковская, семь, жду въ десять". А она поглядѣла на меня, да и говорить: "Дуракъ вы, дуракъ, и уши холодныя". Почему уши холодныя? Не понимаю. Во всемъ этомъ есть какая-то загадка... И душа у меня хорошая, и, наружностью я не уродъ -- a вотъ, поди жъ ты! Не везетъ. Умомъ меня тоже Богъ не обидѣлъ. Наоборотъ, нѣкоторыя женщины находили меня даже изысканно-умнымъ, остроумнымъ. Одна баронесса говорила, что сложенъ я замѣчательно -- прямо хоть сейчасъ лѣпи статую. Да что баронесса! Тутъ изъ за меня двѣ графини перецарапались. Такъ одна все время говорила, что "вы, молъ, едва только прикоснетесь къ рукѣ -- я прямо умираю отъ какого-то жуткаго, жгучаго чувства страсти". А другая называла меня "барсомъ". Барсъ, говоритъ, ты этакій. Ей Богу. И какъ странно: только что я съ ней познакомился, адреса даже своего не далъ, a она сама вдругъ: "Я, говорить, къ вамъ пріѣду. Не гоните меня! Я буду вашей рабой, слугой, на колѣняхъ за вами поползу"... Смѣшныя онѣ всѣ. Давеча и твоя жена "Отъ васъ, говорить, исходитъ какой-то токъ. У васъ глаза холодные, и это меня волнуетъ"...
Послѣ долгихъ усилій я уловилъ-таки взглядъ Воздуходуева. И снова читалось въ этомъ взглядѣ, что Воздуходуевъ уже усталъ отъ этого головокружительнаго успѣха, и что ему немного жаль взбалмошныхъ безвольныхъ, какъ мухи къ меду, льнущихъ къ нему женщинъ...
Съ нѣкоторыми людьми вино дѣлаетъ чудеса.