На свете можно встретить много несообразностей, но одна из величайших несообразностей -- это способ писателей всего мира сочинять романы.
Самые знаменитые романисты не могли уберечься от того, чтобы не попасть впросак самым позорным образом.
Иной такой господинчик сидит-сидит, пишет-пишет, и, наконец, вздохнув с облегчением, выводит крупными буквами:
-- Эпилог.
Знаете ли, чем он заканчивает роман?
"Наконец-то, после долгих несчастий и злоключений, эта влюбленная парочка соединилась. Закончим же наш роман немногими словами: свадьба происходила в скромной деревенской церковке; венчал старый священник с дребезжащим голосом -- после чего молодожены уехали за границу".
"Закончим же наш роман"... О, Боже ты мой! Да ведь с этого начинать роман нужно.
Скромная церковка и дребезжащий священник -- это пролог, а не эпилог.
Подумаешь, большая важность, что девушка до свадьбы претерпела много злоключений (корыстолюбивый опекун заточил ее в свой мрачный дом на краю города, откуда отважный жених выкрал заключенную и, переодев в мужское платье, увез к своему другу, жена которого, будучи тайно влюблена в отважного молодого человека, пыталась отравить невестку, но по ошибке яд выпил муж и т.д.). Это не роман. Настоящий роман всегда должен начаться после свадьбы.
Когда я захлопывал книгу, дойдя до заключительного венчанья в деревенской церковке при помощи дребезжащего священника -- тут-то моя голова и начинала работать.
Как они поехали за границу? Что с ними было через год? Не было ли так, что отважный молодой человек, вступив во второй год супружества, таскал по кабинету за волосы предмет своих былых стремлений, а она, бедняжка, уже два раза навещала квартиру молодого графа, прожигателя жизни, с которым познакомилась тайком от мужа...
Может быть, через три месяца после свадьбы он говорил с еле скрываемым отвращением:
-- Послушай, если ты будешь целовать в морду свою паршивую собачонку, я вышвырну ее за окно.
-- Да? А то, что ты по целым дням сосешь свои зловонные сигары -- это ничего? Я думала, что люблю человека, а не дымовую трубу!
-- Сигара не собака -- от нее не заразишься какой-нибудь накожной болезнью.
-- А зато от моей собаки не идет дым и не отравляет моих легких, которые и так, кажется, не особенно крепки.
-- Подумаешь, страдалица какая! Умирающая Травиата.
-- А ты дымишь и остришь одинаково -- как самоварная труба... и т.д.
Наивные романисты забывают, что они описывают жизнь своих героев только на протяжении двух -- много трех -- лет, -- именно, те годы, когда характер еще не сложился.
Характер же не сложился потому, что героям некогда -- они, как сумасшедшие, носятся друг за другом на протяжении десятков и сотен страниц.
Три года молодого, доверчивого человека и наивной пылкой влюбленной в мечту дурочки -- какой это пустяк в сравнении с долгими годами последующей жизни, десятками лет, громадным необозримым полем...
Пусть брак счастливых любовников -- это фундамент их будущей жизни; но надо войти в положение читателя: бредет он по городу, и видит -- рабочие в яме возятся, фундамент кладут. Ясно -- дом строят. Но что будет в этом доме? Поглазев на работу и отойдя к своим делам, читатель никогда этого не узнает, что это за дом? Касса ссуд, сиропитательный приют, полицейский участок или притон разврата?
-----
Такое большое предисловие мне понадобилось для маленького диалога, который без вышенаписанного, может быть, показался бы читателю чудовищным, невероятным, лживым.
Дело в том, что мне посчастливилось присутствовать при возникновении, развитии и конце романа между двумя моими друзьями -- Синицыным и Картошевской -- женой одного писателя.
Конечно, другой менее ленивый человек, чем я, сделал бы из нижеприведенного очень недурной толстый роман. А я ограничиваюсь тем, что из этого воображаемого романа выбираю всего несколько фраз, связанных героями моего рассказа на протяжении года.
Может быть, было бы лучше каждый отрывок этого диалога, пометить числом, месяцем и выделить в отдельную главу; но я, по присущей мне безалаберности, сваливаю все в одну кучу, сохранив только хронологическую постепенность.
Вот что слышал я на протяжении года:
--... Нас сейчас познакомили, но я, простите, не расслышала вашей фамилии.
-- Синицын, Андрей Николаевич.
-- Спасибо. А я Картошевская, Евгения Евгеньевна.
--...Опять я вас встречаю, Евгения Евгеньевна. Здравствуйте! Я вас очень рад видеть.
-- Серьезно? Это не фраза? Почему вы меня рады видеть?
-- Тот разговор, который мы вели в день первого знакомства, произвел на меня очень сильное впечатление.
-- Однако вы со мной тогда спорили. За это вам ничего бы не стоило говорить, ну, да Бог с вами -- я тоже очень рада, очень рада видеть вас.
-- Очень?
-- О-чень!
-- ...Знаете, что? Вы не примете моих слов в дурную сторону? Который это раз мы сегодня с вами встречаемся?
-- Четвертый.
-- О, Боже! А я думала, что мы уже давно-давно знакомы... Так вот что: нам лучше не встречаться!
-- Но это невозможно! Я никогда не соглашусь на это.
-- И тем не менее, это необходимо. Так будет лучше для вас и... для меня!
-- Но я сойду с ума! Евгения...
-- Тссс! Прощайте. Поцелуйте руку -- и конец. Сюда идут. Прощайте.
-- ...Наконец-то ты пришла!. Разве можно запаздывать на целых восемь минут!
-- Но я боялась войти... Мне казалось, что около твоих дверей ходит кто-то похожий на моего мужа.
-- Сокровище мое! Снимай скорее шляпу и рассказывай, что делал вчера?
-- Были на вечере у Бремерова.
-- Кто был из мужчин?
-- Кто? Гм... Ха-ха-ха! Ты можешь представить -- я ведь не помню! Так это меня интересует, что я даже не запомнила.
-- А о ком же ты думала?
-- О ко-о-ом? Догадайся.
-- Моя бесценная! За... знаешь, когда ты меня целуешь -- сердце мое обливается теплой кровью, и я лечу в какую-то глубокую, преглубокую, сладкую пропасть.
-- Смотри-ка! Я тебе, кажется, поцеловала руку! Никому из мужчин я этого не могла бы сделать.
-- А я... мне хочется сейчас умереть.
-- Живи!!!
-- ...Ну как живешь, мой Андрей Первозванный?
-- Был вчера на вечере у Бремерова.
-- Кто был из знакомых?
-- Кто? Гм... Если не ошибаюсь, Мохначева, Петкевичи...
-- Ха-ха-ха!!.. Ох, не могу!
-- Что такое?
-- Моя радость, ведь Мохначева была у нас, а Петкевичи уже месяц, как за границей.
-- Да? Ну, черт с ними. Я, признаться, ходил, как помешанный. Подумай -- ты не была у меня целых 26 часов.
-- ...Милая! Почему это ты вздохнула?
-- Ах, знаешь! Я боюсь тебя потерять.
-- Почему? Разве я давал повод?
-- Нет... но когда ты целовал вчера Мохначевой руку, я чуть не упала в обморок... Что это за дурацкий обычай -- целование рук!
-- Однако, ведь тебе же целуют руки!
-- Да, но это принято.
-- ...Женя! Ты опять вздыхаешь? Почему?
-- Почему? Эта Мохначева... опять...
-- Женя, стыдись! Официальный поцелуй руки...
-- Я не о поцелуе говорю; но ты вчера с ней говорил минут восемь...
-- Ах, но не виноват же я, что она завела длиннейший разговор о своей коллекции вышивок.
-- Скажи, у тебя с ней нет... связи?
-- Боже... каки-и-е мы глу-у-упенькие...
--... Послушай, Женя! Я должен с тобой серьезно поговорить. Может быть, для тебя это незаметно, но я видел, как ты за за ужином определенно кокетничала с Бремеровым.
-- Я? Кокетничала? Ну, знаешь, во всяком случае, я по три раза рук ему при прощаньи не целовала и зацепившуюся за кресло юбку не отцепляла.
-- Вероятно, потому, что у него нет юбки.
-- Не остри! Шуточкой легко отделаться. Знай, что если ты не оставишь эту тварь...
-- Женя!
-- Если ты ее не оставишь в покое, я сегодня же поеду кататься с Бремеровым! Слышишь?
-- Да? Как это ясно: просто тебе хочется поехать с этим дураком кататься и ты почему-то выискиваешь предлог... Обливаешь грязью безвинную женщину...
-- Заступайся, заступайся! Может быть, ты еще прибьешь меня? Конечно, раз она тебе дороже... для тебя -- все...
-- Куда?!!
-- Это не ваше дело!
-- Не к нему ли ты сейчас летишь? Условились?
-- Вас это совершенно не касается; я женщина свободная...
-- А муж?
-- Ха-ха! Не будете ли вы теперь защищать его интересы? Знаете -- вы комик! Надеюсь, после всего, что вами сказано...
-- ...А-а! Пришли!
-- Женя! За что ты меня мучаешь?
-- Я? Вас? За мою-то любовь...
-- О, Боже! Значит, ты меня любишь? Я так истосковался по твоим губкам, щечкам... Еще раз! Поцелуй крепче!
-- Мой ненаглядный! Я так страдала... Думаю, сидит там у своей Мохначевой.
-- Женя! Опять? Я же ничего не говорю о твоем Бремерове.
-- Мой Бремеров? Во всяком случае, он в тысячу раз порядочнее этой развратной бабенки... Симпатичный, воспитанный...
-- Ах, так? Почему же ты не пойдешь к нему, если он такой гениальный... Мохначева, конечно, не блещет такими достоинствами, но...
-- "Но, но"...?! Если ты так ее восхваляешь, так знай же: Бремер мне вчера присылал цветы! Розы!
-- Ну, что ж... Мохначева получит их завтра! И розы и хризантемы...
-- Да? Ну, знаешь ли... Едва ли ты достанешь такие хризантемы, какие присылал мне в прошлом году Ростковский...
-- Я тебя уже просил этого имени не упоминать!! Я ведь не вспоминаю о Верочке Кребс!
-- Верочка Кребс? Да у нее нога величиной с мою шляпу. Ростковский стройный, изящный и иногда посмотрит так, что...
-- Да, милая? Так зачем же дело стало? Пиши ему, телеграфируй, чтобы он приехал... Боже! Как я не оценил Катерины Михайловны! Это был ангел...
-- Не такой, во всяком случае, как Ростковский...
-- И поцелуйся с ним!
-- Я уже поцеловалась. Он, вероятно, лучше целуется, чем твоя Катерина Михеевна!
-- Михайловна!
-- Не прикажешь ли мне помнить имена всех твоих любовниц? Знаешь что? Мне это смертельно надоело...
-- Ну, и ладно. Чего же лучше!
-- Ах, так? Не будете ли вы добры вернуть мне мои карточки? Они вам теперь ведь не нужны.
-- Конечно. Прикажете вам их вернуть или прямо переслать тому счастливцу, который...
-- Стыдитесь! Глаша, проводите Андрея Николаевича...
-----
Как приятно глядеть на сверкающий белоснежной скатертью красиво сервированный стол. Цветы в вазах так свежи, закуски так чисто и аккуратно разложены и наполненные вином бутылки так содержательны, имеют такой изящный солидно-опрятный вид. Электрический свет дробится на бокалах и пышно освещает нетронутые салфетки...
Посмотрите на тот же стол, когда гости насытились. -- Культурные гости, а кажется, будто по столу прошел отряд печенегов. Тарелки измазаны, скатерть облита соусом и вином. Увядшие цветы роняют лепестки на развороченные, скомканные закуски, и электрические лампы заливают беспощадным светом всю эту мерзость...
Приходят лакеи и -- доедают остатки.
Любовь -- ау! Где ты?