-- Заказное письмо -- штука опасная, а с простым я всегда справлюсь.
-- Как же ты справишься?
-- А это смотря по тому: если мне его посылают или если я?
-- Ну если ты?
-- Ага... Видишь ли: я его совсем не посылаю. Ты ведь знаешь -- нет ничего труднее, как написать письмо. Ты можешь несколько часов потерять на чтение глупейшей книжонки, можешь ночь проиграть в шахматы; наконец, можешь просто, сидя в кресле и уставившись бессмысленным взором в ковер, размышлять целый час, есть ли рифма к слову "барышня"? Но у тебя никогда не найдется двадцати минут, чтобы ответить на письмо. В манере отвечать на письма есть какая-то особая психология: получив письмо, ты думаешь: "Эге, уж на это-то письмо я отвечу. Обязательно нужно немедля написать!" И вот, если ты не присел сейчас же, сию минуту, сию секунду к письменному столу -- ты на это письмо никогда не ответишь. Ни-ког-да! Конечно, тебе и в голову не придет отвечать в ту же минуту... Ты думаешь: "Успеется завтра!" И кладешь письмо в боковой карман, где уже лежат несколько сиротливых "безответных" писем, края которых истерлись и бумага на сгибах разваливается. "Положу, -- думаешь ты, -- поближе, чтобы завтра вспомнить". Но у "завтра" есть свой рок. У всякого "завтра" есть свое "завтра", такое уютное, спокойное, отодвигающее на один день проклятую каторжную работу писания ответа на письмо. Проходит три-четыре "завтра", и тебя начинают грызть упреки совести. Они могут тебя грызть, как тигры, но письма ты все-таки не напишешь. Почему? Какое проклятие сидит в этом правиле? Постепенно ты начинаешь ненавидеть письмо, которoe причиняет такие муки твоей совести. Перебирая завалявшуюся в кармане пачку, перемешанную со сбившимися в комок шерстинками твоего суконного пиджака, -- ты думаешь: "Отвечать на это проклятое письмо уже поздно... Выброшу-ка я его, чтобы оно не смущало моей душеньки..." Письмо вместе с другими, уже отслужившими свою странную службу -- мучить адресата укорами совести, -- выбрасывается, и пустой карман пиджака жадно раскрывает свою пасть для новой серии безответных писем.
-- Как же ты оправдываешься перед человеком, пославшим письмо?
-- Заказное или простое?
-- Все равно...
-- Э, нет! Тут целая пропасть. Заказное письмо -- вещь предательская, пославший его всегда спокоен, если у него в кармане имеется расписка. Правда, расписки эти иногда теряются, но на это рассчитывать рискованно. А тут еще завели моду посылать важные письма с обратными расписками. От такого письма никак не отопрешься.
-- А от простого?
-- Сколько угодно. Встречаешься ты спустя три-четыре месяца со своим корреспондентом. Развязно радуешься: "А, здравствуйте! Как поживаете? Что это о вас ни слуху ни духу?" Он смотрит на тебя с негодованием и сурово говорит: "Свинья вы, свинья! Я вам три письма послал, и хоть бы на одно был ответ! Простая вежливость должна бы..." Ты моментально делаешь лицо человека, не могущего в себя прийти от изумления и ужаса: "Вы?! Мне?! Три письма?!!" "Да-с. Я. Вам. Три письма". Тут требуется, чтобы в голосе твоем дрожала обида: "Слушайте... Вы, конечно, знаете, как я люблю своего покойного отца. Так вот клянусь вам его жизнью, что ни одного вашего письма не получал!" -- "Но этого не может быть! -- говорит пораженный простак. -- Я ведь три письма послал!.." Горькая улыбка старого либерала искажает твои черты. "Ах, русский почтамт... Вы же знаете... Разве на него можно положиться? Вообще, наш режим"... Яд сомнения уже влит в его душу. Он думает: "Черт его знает -- может быть, в самом деле на почте крадут. Человек отцом клянется, что не получал, да и физиономия у него честная". Лед сломан... Вы дружески садитесь на диван и принимаетесь взапуски ругать русские почтовые порядки.
-- Ну да. Это понятно. Ну а как же ты поступаешь, если тебе не ответ нужно было кому-нибудь написать, а просто этакое какое-нибудь важное извещение или справки, которые ты клятвенно обещал выслать уезжающему человеку через три дня.
-- Как я поступаю? Я собираюсь их ему выслать, потому что я честный человек и люблю держать слово... Но в первый день я не высылаю, потому что есть второй и третий день, на второй день у меня есть в запасе третий, третий распадается на утро, день и вечер, а вечер распадается, в свою очередь, на две части: когда еще можно послать письмо, но я не успеваю, и когда уже нельзя послать письмо -- и я его поэтому не посылаю. Вот почему мой адресат не получает письма.
-- Понимаю; когда он возвращается из поездки, ты начинаешь прятаться, избегать встречи...
-- Наоборот! Я еду прямо к нему и, смело глядя ему в глаза, первым долгом бросаю саркастическое: "Нечего сказать! Хорошо... Очень хорошо!" Конечно, он уже приготовился обрушиться на меня целой тучей упреков и брани, но мой тон сбивает его с толку. "В чем дело, -- беспокойно говорит он, -- что такое хорошо?" -- "Да вы-то... Хоть бы открыточку забросили мне с благодарностью за исполненное поручение..." Негодованию его нет пределов. "Вам? Благодарность? За то, что вы проманежили меня зря несколько дней, справок не выслали, данных не сообщили и вообще подвели меня самым жестоким образом?" Тут уж вскипаю и я: "Как? Вы осмелитесь утверждать, что не получили моего письма с подробными справками? Голубенького конверта в четверть листа с письмом, написанным на бумаге, окаймленной сиреневым бордюром? Еще у меня не было десятикопеечной марки и я наклеил несколько копеечных..." Эти подробности ошеломляют его. "Вы говорите, голубенький конверт и копеечные марки?.." -- "Ну да. Желтенькие такие. Зубчики по краям". Бьет себя в грудь: "Ну ей-богу же не получал! Честное слово". Я немного успокаиваюсь: "Вы даете честное слово, что не получали?" -- "Даю!" -- "В таком случае, ничего не понимаю. Сам написал ответ, не доверяя прислуге, и опустил в почтовый ящик. Еще желтые такие ящики... Правда?" -- "Ну да, желтые", -- устало говорит он. "Ну вот видите! Ох, эта наша российская почта! Вот оно, всеобщее разгильдяйство и неуважение к чужой собственности. Вы подумайте: из-за того, что какой-нибудь там почтальон, зайдя в трактир, забыл под столом сумку с письмами, -- я должен волноваться, подозревать вас в том, что вы скрыли из каких-то целей получение письма... Прямо холодный ужас!.." После этого ему уже не до укоров и нападок на меня -- впору хоть самому оправдаться и извиниться передо мной.
-- Гм... да! Я вижу -- это целая наука. И ты со всеми письмами так делаешь?
-- Увы!
-- Вот оно что! Теперь я понимаю, куда пропало письмо, которое ты, по твоим словам, писал мне в прошлом году.
-- Ей-богу, писал! Уж тебе-то я, брат, написал. Я честный человек и даром честного слова не дам. Других -- это верно, надувал -- но тебе как раз написал. И если уж оно пропало, то в этом не в шутку, а самым серьезным образом виновата почта. Правда, это было не год тому назад, а четырнадцать месяцев. Еще помню, бумага не подходила к конверту и пришлось край бумаги срезать. Да вот тебе смешная подробность, которая до сих пор у меня в памяти: срезывая край бумаги, я отрезал и несколько слов письма, так что получилась курьезная фраза: "Прижимаю тебя"... а "к груди" -- отрезано. Хи-хи. И еще помню, чтобы подшутить над тобой, я в адресе написал: "Его превосходительству". Нет уж, это письмо, брат, верное, обещал написать и написал.
Человек, упрекавший своего друга в том, что он обманул его, как и других, с помощью своей системы, -- посмотрел -- на этого друга, улыбнулся и сказал:
-- Ну успокойся. Ты мне никакого письма не обещал написать год тому назад и о пропаже его мне не говорил. Я это сейчас только придумал...