САЗОНОВ

I

Рукавов собирался пить чай.

Он налил стакан, посмотрел его на свет и неодобрительно поджал губы.

-- Чаишко-то, кажется, мутноватый... Ох уж эти меблированные комнаты! Ох уж эта холостая жизнь!

Дверь скрипнула. Рукавов оглянулся и увидел прижавшегося к притолоке и молча на него смотревшего Заклятьина.

-- А, здравствуйте! -- равнодушно сказал Рукавов. -- Вот приятный визит. Входите... Ну, как дома? Все благополучно? Чаю хотите?

Заклятьин отделился от притолоки и сделал шаг вперед.

-- Я пришел только сказать вам, Рукавов, -- держась рукой за сердце, сказал Заклятьин, -- что людей, подобных вам, нужно убивать без милосердия, как бешеных собак. И, клянусь, я убью вас!

Рукавов отставил налитый стакан. Брови его были нахмурены.

-- Слушайте, Заклятьин... Я не знаю, на чем вы там помешались и каким вздором сейчас наполнена ваша голова... Но об одном прошу вас: обдумывайте, что говорите! Даже в пылу гнева. Есть такие слова, о которых потом жалеешь всю жизнь. Садитесь. Что случилось?

-- Рукавов! Вы меня поражаете!

-- Чем? Наоборот, вы меня поражаете. Хотите чаю?

-- Рукавов! Берегитесь!

Рукавов улыбнулся.

-- Хорошо. Только скажите: от чего. Тогда, может быть, я и буду беречься.

Заклятьин скривил лицо и, взявшись руками за спинку стула, внятно отчеканил:

-- Я узнал, что вы находитесь в связи с моей женой, Надеждой Петровной.

-- Есть ложь смешная, есть ужасная, есть глупая. То, что вы, Заклятьин, говорите, -- ложь третьей категории.

Рукавов снова взялся за свой стакан и, размешивая сахар, бросил холодный взгляд на бледное, искаженное злостью лицо Заклятьина.

-- Это не ложь! Когда я уезжал в Москву, вас видели однажды выходящим от моей жены в восемь часов утра.

-- И это все? -- сурово спросил Рукавов. -- Стыдитесь! Извольте, я скажу вам: да, в восемь часов утра выходил от вас, но вошел я к вам в восемь без четверти. Просто забыл накануне вечером свою палку и зашел за ней. Уверен, что Надежда Петровна спала в это время сном праведницы.

-- Знаете ли вы, -- злобно прошипел Заклятьин, -- что я нашел у нее в столе записку от вас, правда, прямых указаний не дающую, но вы там называете мою жену на ты!

Рукавов пожал плечами:

-- Какой же в этом ужас? Просто как-то в шаловливом настроении я назвал ее "ты" и теперь постоянно дразню ее этим. Мне было забавно, как она сердится.

-- Рукавов! -- потупившись, тихо сказал Заклятьин.

-- Сегодня жена сама сказала мне, что вы ее любовник.

Рукавов поднял одну бровь.

-- Вы... можете поклясться в этом?

-- Даю вам мое честное слово.

-- Ох, эти женщины, -- усмехнулся Рукавов, качая головой. -- Никогда не знаешь, как с ними держаться... Впрочем, вы не подумайте, что я отрицал давеча все только потому, что боялся вас. А просто не в моих правилах разглагольствовать о своих победах.

-- Еще бы, -- угрюмо сказал Заклятьин. -- Это так понятно! И тем не менее еще раз повторяю: берегитесь! Я убью вас.

Рукавов пожевал губами.

-- Можно вам задать вопрос, но только совершенно серьезно? И вы отвечайте так же.

-- Да.

-- За что вы хотите меня убить?

-- Вы разбили мою жизнь. Все мое счастье было в этой женщине -- вы отняли ее!

Рукавов погрузился в задумчивость.

-- Вот что, Заклятьин... Я вам сейчас возражу, но не потому, что желаю сохранить свою жизнь... Я понимаю -- слишком глупо для меня было бы плакать и восклицать, прячась за стол: ах, не убивайте меня, ах, пощадите меня!.. В конце концов, жизнь -- не такое уж важное кушанье. И на помощь я звать не буду... и из комнаты не выйду. Можете убить меня во всякую минуту. И тем не менее еще раз спрашиваю: чем я виноват?

-- Вы обманули меня. Вы отняли у меня жену.

Голос Заклятьина звучал торжественно и громко.

-- Я жену вашу не отнимал. Она сошлась со мной по своей воле.

-- Если бы не вы -- мы были бы с ней по-прежнему счастливы.

-- А какая у вас гарантия -- что не явился бы другой?

-- Рукавов! Вы ее оскорбляете!

-- Чем? Что вы, помилуйте... И в мыслях не имел. Только смотрите: мы оба рискуем стать в смешное положение. Говоря о другом любовнике, я хочу подчеркнуть, что я -- человек, не блещущий никакими талантами и красотой, что я -- самый заурядный человек. Не начнете же вы сейчас опровергать меня, доказывая, что я человек особенный, ошеломляющий, человек такого сорта, перед которым женщина устоять не может! Человеку, которого хотят убить, не говорят комплиментов!..

-- Хорошо! -- поморщась, перебил его муж. -- Допустим, что вы самый ординарный человек. Что же из этого следует?

-- А то, что ординарных людей тысячи. Не будете же вы всех их убивать.

-- Не буду. Но они ведь и не любовники жены.

-- Если один ординарный человек -- любовник, то почему и другой не мог быть любовником? Лотерея!

-- В которой муж всегда проигрывает, -- громко усмехнулся Заклятьин.

-- Утешьтесь! Если я женюсь -- я тоже проиграю.

-- А вдруг не проиграете? Ведь это цинизм -- так думать! Неужели не может быть семьи без измены?

Рукавов встал, протянул вперед руку и взволнованно и быстро заговорил:

-- Нет! Прочной любви нет. Верности нет. Опровергайте меня примерами! Скажите мне: "Жена Петрова всю жизнь была верна мужу! Жена Сидорова так и умерла, храня супружескую верность!" Сотни таких случаев есть... тысячи! Верно! Но они моих слов не опровергают. Добавьте даже, что за женами Петрова и Сидорова волочились безуспешно десятки поклонников, что красавец Иванов предлагал этим верным женам все свое состояние, умница Карпов доказывал нелепость верности, вельможа Григорьев тщетно ослеплял этих жен своим могуществом и великолепием... Заклятьин! Слушайте меня, я вам скажу: это все пустяки... А Сазонова-то ведь и не было!

-- Какого... Сазонова? -- машинально спросил Заклятьин.

-- Сазонова! Это я сейчас его выдумал, но Сазонов существует, и живет он, негодяй, в каждом городе: в Харькове, Одессе, Киеве, Новочеркасске!..

-- Какой Сазонов?

-- Вот какой: в Москве живут муж и жена Васильевы. Сорок лет прожили они душа в душу, свято блюдя супружескую верность, любя друг друга. И вот, несмотря на это, Заклятьин, вы не имеете права сказать: "Ах, это была идеально верная жена -- мадам Васильева! За ней ухаживали десятки красавцев, а она все-таки осталась верна своему мужу..." -- "Почему она осталась верна? -- спрошу я вас. -- Не потому ли, что сердце ее абсолютно не было способно на измену?" Нет! Нет, Заклятьин! Просто -- потому что Сазонов сидел в это время в Новочеркасске. Стоило ему только приехать в Москву, стоило случайно встретиться с семьей Васильевых -- и все счастье мужа полетело бы к черту, развеялось бы, как одуванчик от ветерка. Так можно ли серьезно толковать о верности лучшей из женщин, если она, верность эта, зависит только от приезда Сазонова из Новочеркасска?

-- Но в таком случае, -- нахмурился Заклятьин, -- мы возвращаемся к тому, с чего я начал: Сазоновых этих нужно убивать, как бешеных собак!

-- Берегитесь! Вас тоже должны будут убить.

-- Меня? За что?

-- Потому что вы тоже -- Сазонов для какой-нибудь женщины, живущей в Курске или Обояни. Может быть, вы никогда и не встретитесь с ней -- тем лучше для ее мужа! Но вы -- Сазонов.

II

Заклятьин оперся локтями о стол, положил голову на руки и застонал:

-- Где же выход? Где выход?!

-- Успокойтесь, -- участливо сказал Рукавов, гладя его по плечу. -- Хотите чаю?

-- Боже мой! Как вы можете говорить так хладнокровно?..

-- Да ведь чай-то пить все равно нужно, -- улыбнулся Рукавов. -- Он был мутноватый, но теперь отстоялся. Я вам налью, а?

-- Ах ты, Господи... Ну, давайте!!

-- Вам два куска сахару? Три?

-- Три.

-- Крепкий любите?

-- Рукавов! Где же выход?

-- У вас же был выход, -- тихо усмехнулся Рукавов.

-- Когда вы пришли давеча, помните. Хотели убить меня, как бешеную собаку.

-- Нет, -- серьезно сказал Заклятьин. -- Я вас убивать не буду. Она больше виновата, чем вы.

-- И она не виновата... Слабые, хрупкие, глупые, безвольные женщины! Мне их иногда до слез жалко... Привяжется сердцем такая к одному человеку, уж на подвиг готова, на самозаклание. И своего, задушевного -- ничего нет. Все от него идет, -- все ее мысли, стремления, все от Сазонова. Все с его барского плеча. Охо-хо!..

Заклятьин выпил свой чай, прошелся раза два по комнате и, круто повернувшись к дивану, упал ничком на него.

-- Рукавов, -- проскрежетал он. -- Я страдаю. Научите, что мне делать!

Рукавов подсел к нему, одной рукой обнял его плечи, а другой -- стал ласково, как ребенка, гладить по коротко остриженной голове.

-- Бедный вы мой... Ну, успокойтесь. Делать вам ничего не нужно. Жену я у вас заберу, потому что если бы даже она и осталась у вас, то какая же это будет жизнь? Одно мученье. Вы будете мучить ее ревностью, она вас -- ненавидеть... Что хорошего? Постарайтесь развлечься, встречайтесь с другими женщинами, увлекайтесь ими. Вы человек неглупый, интересный... Гораздо интереснее меня -- клянусь вам, что говорю это совершенно серьезно... Всего-то моего и преимущества перед вами, что я -- Сазонов, которого угораздило приехать из Новочеркасска. Лежите смирненько, милый. Ну вот. Встретите вы еще хорошую, душевную женщину, которая приголубит вас по-настоящему...

Плечи Заклятыша судорожно передернулись.

-- Я Надю никогда не забуду.

-- Ничего-о, миленький... забудете, -- мягко, простодушно протянул Рукавов. -- Это сейчас, когда чувствуется вся острота обиды и разочарования, кажется, что горе такое уж большое, такое безысходное... А там обойдется, дальше-то. Ну, конечно, если уж вам под сердце тоска и злость подкатит до того, что будет нестерпимо, ну -- убейте меня. Только что ж... Если хорошенько вдуматься -- ведь это не поможет, не имеет никакого смысла... Злости против меня у вас нет, а раз нет злости -- не нужно и преступление...

Сумерки обволакивали комнату.

В тихом воздухе долго звучали тихие слова:

-- Не плачьте, миленький. Вы большой, взрослый мужчина -- нехорошо. Это только женщина может убиваться до смерти, стенать, теряя любимого человека, -- потому что у женщины ничего другого, кроме жизни сердца, не имеется. А мы, мужчины, -- творцы красоты жизни, творцы ее смысла -- должны считать свои сердечные раны такими же царапинами, как и те, которыми награждает нас судьба в других случаях. Удержите ваше сердце от терзаний -- мужчина должен уметь сделать это. Попробуйте пить даже первое время, попробуйте наскандалить как-нибудь поудивительнее, чтобы это перебросило вас в другую колею. И не смотрите на весь мир так, как будто он -- неловкий слуга, не сумевший услужить вам и поэтому достойный презрения и проклятий. Используйте его получше и умирайте попозже. Через год вы забудете все ваше несчастье наполовину, через пять лет -- совсем, а к старости и имени-то вашей бывшей жены не вспомните... Так стоит ли из-за этого терзаться? Вы хотели убить меня... Не беспокойтесь, умру и так, своею смертью, и она умрет, и вы... Все умрем... И даже могилки наши одинокие исчезнут с лица земли -- новая жизнь пронесется над ними, -- и ни одна душа не будет знать о трех людях, о трех незначительных букашках, которые когда-то волновались, любили и страдали...

Рукавов говорил странные, сбивчивые, мало выражавшие его мысли слова, но тон их был мягок, ласков и любовен; печальные слова плыли по комнате и смешивались с печальными сумерками.

Заклятьин полежал еще немного с закрытыми глазами, потом вздохнул, встал с дивана, обнял Рукавова, поцеловал его и, нашарив в темноте шляпу, ушел.