Василиса Нестеренкова занимала скромное, чуждое светскости и блеска общественное положение -- она торговала семечками и апельсинами. Поэтому все другие занятия и должности, которые возвышались над уровнем ее коммерческих операций, казались ей уделом людей исключительных, отмеченных Богом, и на этих людей Василиса смотрела с явным почтением и тайным страхом.
Жоржа Зяблова, парикмахерского подмастерья, который изредка покупал у нее апельсины, она считала человеком недюжинным и пареньком "с продувной головой", а на свою дочь, сумевшую без посторонней помощи выдвинуться и стать в житейской иерархии на недосягаемую головокружительную высоту, -- она молилась.
Дочь ее занимала место кассирши в Москве в мануфактурном магазине купца Хлапова, изредка писала матери письма, которых та не могла читать, и присылала деньги, которых та не решалась тратить. Потому что была она неграмотна и мечтала о приданом для своей дочери.
-----
-- Жоржик... -- заискивающе говорила госпожа Нестеренкова, кутаясь в дырявый платок, -- так вы ж мне напишете? А? А?
Парикмахерский подмастерье закатывал глаза, хмурил брови, шевелил толстыми пальцами и в задумчивости насвистывал что-то длинное.
-- Да... Напиши! Вы думаете, это легко писать? Я четыре года учился, пока научился. А теперь так насобачился, что могу с маху написать письмо. Это тоже нужно знать, где какое слово поставить, где тире.
-- Тире? -- бессмысленно прищурилась госпожа Нес-теренкова. -- Да зачем оно?
-- Как, зачем? Молчали бы лучше, когда не знаете. Он задумался.
-- Фразы тоже. Разные. Все это знать нужно. Ну-ка, попробуй ты, матушка, написать! Воображаю!..
-- И как это вам, Георгий Кириллыч, все это ниспослано... -- с явной грубой лестью прошептала семечница. -- И откуда что берется?! И как же это у человека должны шарики работать, чтобы, не пито, не едено, цельное письмо накострячить!
Жорж неожиданно обиделся на сказанное семечницей вульгарное слово.
-- Что? Накострячить? Ну, и кострячь сама письма, если тебе надо! Тоже, скажите, пожалуйста... "Накострячить"!..
Он повернулся спиной и хотел уходить, но семечница схватила его за руку и удвоила порцию грубой лести и подмазыванья:
-- Господи! Да куда ж вы?.. Такой прекрасный, умный господин и вдруг -- уходит. Такой, можно сказать, красавчик, за которым девки помирают, и вдруг, это самое... Вчера еще хозяин ваш лимонад покупал у меня, разговаривал: много, говорит, у меня этого народу, много дармоедов, только, говорит, Зяблов, Георгий Кириллыч, распроединственный золотой человек.
-- Да ты врешь.
-- И с чего это с такого я бы соврала? Ни на ноготь не прибавила, вот верное слово!
И соврала старуха. Правда, парикмахер покупал у старухи лимонад, правда, разговаривал о Зяблове, но, главным образом, в таком тоне:
-- Дня не дождусь, когда этот паршивец уберется. Пьяница, лгун и чуть ли не на руку нечист!
Но -- Жорж был грамотен, являл себя знатоком тире, фраз и междометий, и находившаяся под гипнозом всего этого старуха несла сплошную околесину.
-- Умру, говорит, кому дело передать? "Да кому ж, -- говорю я, -- и передать, как не Жоржику?" Посмотрел на меня: "ему и передам!"
-- Да ты врешь, старуха! -- восклицал Жорж, смеясь счастливым смехом, будто бы кто-то тихонько щекотал его. -- Так и сказал?
-- Так. Ей-Богу, так!
Неожиданно щепетильному Жоржу показалось, что старуха фамильярничает с ним.
Он заложил руки в карманы брюк, повернулся к собеседнице вполоборота и холодно сказал:
-- В сущности говоря, что вам угодно?
-- Жоржик! Красавец! -- заегозила старуха. -- Так я же это самое и прошу!
-- Что -- это самое? Выражайтесь яснее!
-- Да письмо ж.
-- Что -- письмо?
-- Да написать. Я ж неграмотная, верное слово!
-- Кому письмо?
-- Да дочке же моей! Что в Москве-то. Дочка. Так вот ей. Деньги она мне еще намедни прислала.
Жорж сосредоточенно нахмурился.
-- А отчего ж ты неграмотная? А?
-- Да где ж мне было... -- развела руками госпожа Нестеренкова. -- Сначала была все маленькая, да маленькая, -- рано было... А потом вдруг -- большая! Глядишь -- и поздно.
-- То-то и оно, -- недовольно проворчал Жорж.
-- Как детей рожать, так вам грамоты не нужно, а как письма им писать -- занятых людей беспокоите...
-- Я ж не даром! -- всплеснула руками встревоженная старуха. -- Заплачу, как полагается.
Жорж посвистал.
-- Гм... написать разве?
Старуха, молча кутаясь в платок, стояла перед Жоржем и со страхом следила за игрой его лица, на котором ясно было написано:
-- Захочу -- напишу, захочу -- и не напишу.
-- Ладно, -- сказал Жорж. -- Напишу.
Семечница вздрогнула от радости.
-----
Жорж сидел в каморке у старухи.
-- Вот вам, -- говорила она, носясь из угла в угол, -- яичница, колбаса, рыба жареная. Водочки выкушайте.
-- Выкушайте, -- лениво передразнил благодушно настроенный Жорж. -- Я не пью водки с красной головкой. В ней сивуха.
-- Можно с белой головкой, -- залебезила семечница, пряча за уши выбивающиеся пряди волос. -- Сейчас пошлю девчонку.
-- Я не хочу колбасы без чесноку! Я люблю с чесноком!
-- Да она ж и есть, Георгий Кириллыч, с чесноком.
-- Да, знаем мы... с чесноком, -- проворчал Жорж.-- Письма им еще пиши! Целый день работаешь, как собака: то каких-то дураков брей, то какие-то письма пиши... Невесело это, знаете.
Говоря эти ленивые слова, Жорж в то же время лихорадочно пил водку, ожесточенно набрасывался на яичницу и рыбу и, недовольно крутя головой, обнюхивал белый хлеб.
-- Что это он, как будто, черствый... А?..
Закончив насыщение, Жорж съел еще пару апельсинов, изнеженным движением откинулся на спинку убогого дивана и зевнул.
-- Ты... тово, Василиса... Я бы вздремнул немного перед письмом... А ты бы постерегла, чтоб никакой черт меня не бесп...
Глаза его сомкнулись.
Старуха вздохнула, растерянно посмотрела на гостя, но сейчас же согласилась, захлопотала...
-- Ну, что ж... отдохните. Благо, сегодня праздник, в паликмахтерскую не иттить. Позвольте подушечку вам...
Жорж с усилием поднял веки и возмущенно прошептал:
-- По...чему мухи... беспокоют?
-- Теперь-то? -- сказала старуха. -- Зимой?! Не беспокойтесь, Георгий Кириллыч. Никаких мух-то и нет.
-- Чигарики на курузах, -- прошептал Жорж, тщетно желая что-то объяснить.
-- Чего извольте? -- забеспокоилась старуха.
Но Жорж уже спал.
Старуха села на скамеечку около его головы и, глядя ему в лицо, погрузилась в терпеливое ожидание: когда он проснется и напишет то, что ей нужно...
----
Писали письмо.
Жорж проснулся в веселом, приподнятом настроении, и ему все было смешно: как это он неожиданно опьянел, как заснул и как он, по словам старухи, требовал, засыпая, совершенно неизвестной вещи: чигариков на курузах. Смешна ему была и сама семечница со своей суетливостью, тайной боязнью, что он откажется писать письмо, и весело было ему чувствовать, что ближайшая семечницына судьба -- всецело в его руках...
И пришла неожиданно ему в голову совершенно юмористическая, безумно веселая затея: написать старухиной дочке письмо совсем не так, как будет диктовать старуха.
Перспектива повеселиться за счет бестолковой, глупой старухи так захватила веселого подмастерья, что он придвинул бумагу, чернила и даже, упустив из виду возможность поломаться в отношении густоты чернил и пококетничать трудностью писать, вообще, -- благодушно сказал:
-- Ну, Василиса... говори. Что писать-то?
Улыбнувшись счастливой улыбкой, госпожа Нестеренкова склонила набок голову, подперла ее рукой, сладко замечталась и потом сказала тоненьким дребезжащим голосом:
-- Дорогая дочка Варенька! Очень я удивилась твоему присылу пяти рублей и за.что тебя благодарю и кланяюсь...
-- "Дорогая дочка Варенька, -- писал, заливаясь внутренно хохотом, Жорж, -- эк чем вздумала меня удивить -- пятью рублями!.. Ты бы мне сто выслала... Или двести! Тогда бы я тебя благодарила и кланялась... А так -- что ж: на один день выпивки с соответствующей закуской мне и хватит только"...
-- Написал? -- спросила семечница.
-- Написал, -- отвечал Жорж.
Семечница поджала губы.
-- Ну... Что ж бы еще такое? "И очень также прошу тебя, Варенька, с хозяевами быть тихой, скромной, без галош не выходить и беречься от климату, вообще также"...
-- "Прошу тебя, уважаемая Варенька, -- склонив набок голову, выводил подмастерье, -- чтобы не очень-то церемониться с хозяевами, потому -- эти черти разве понимают? Куска фиксатуару или гребенки старой в карман не сунешь: сейчас же заметят!.. Смотри не сядь в галошу и соблюдай климатические условия в отношении тишины"...
-- Есть?
-- Сделано! -- сказал Жорж. -- Хоть на выставку! Хорошее письмо, Василиса, получит твой, как это говорится: отпрыск.... Еще что писать?
Василиса сразу сделалась мечтательной.
-- И, кроме всего того, -- сказала она, нараспев, тонко-претонко, -- береги себя, как ты девушка, и мужчина час, дур, всегда на худое потянуть может... Он-то и деньги, пожалуй, покажет, рублем поманит,-- только анафемские это деньги, нечистые... Не для девушек они!.. Сохрани себя до хорошего человека, по закону который, по доброму согласию, через отцов церкви, по поводу замужества...
-- Правильно, -- кивнул головой Жорж.
Обмакнул перо в чернильницу и приписал:
-- "И имей в виду, что наше дело женское, и от трудов праведных, как это говорится, каменных домов не купить. Служба-то службой, да и после службы подработать можно, если ты не дура! Мужчинами-то дураками хоть пруд пруди... Оберешь его, как липку, так что и не заметит!!! А замужество, -- это, брат, вилами по воде писано. Да-с. Это тебе любой отец церкви скажет. Кланяется тебе один очень интересный господин по имени Жорж Зяблов, который, будь ты здесь -- был бы тебе хорошим кавалером и ухажором. Очень умный и красивый. Прощай, дочка, жду от тебя деньжат, да побольше, не скупись. Целуем тебя с этим Жоржем! Твоя мать потомственная, почетная семечница и кавалерша ордена Льва и Солнца -- Василиса! Пьем за ваше здоровье! Ура!"
Конец письма понравился Жоржу чрезвычайно... В нем был и тонкий, здоровый юмор и несколько дружеских теплых слов, по его, Жоржа, адресу и легкий шутливый тон по отношению к глупой сантиментальной семечнице -- все было округлено, закончено.
-- Готово, мамаша! -- воскликнул шутливо Жорж, хлопая ладонью по письму. -- На чаек с вашей милости.
Счастливая старуха захлопотала, засуетилась, сунула подмастерью в руку полтинник, наклеила на конверт марку и, не чуя под собой от удовольствия ног, побежала на улицу.
Отыскала почтовый ящик и бережно, тщательно всунула в отверстие письмо, протолкнув его пальцем как можно дальше.