Всех как громом поразила неожиданная кончина молодого, еще полного сил писателя.

Что говорить о его литературной карьере? Она проходила на глазах у всех.

Скажем лучше о нем как о человеке.

Нужно отметить, что покойный отличался высокими качествами души. Редко можно встретить в наш черствый век такого симпатичного, нравственного, доброго человека.

Как сейчас вижу его милое, открытое лицо............

Очень легко и видеть это лицо, если оно даже сейчас отражается передо мною в зеркале, висящем над письменным столом.

Дело в том, что это я сам о себе и пишу.

Дело в том, что я начал этот свой некролог совершенно машинально.

Дело в том, что только сейчас один приезжий из Таганрога сообщил мне крайне неприятное известие о моей смерти, застигшее меня совершенно врасплох, неподготовленным к этому пикантному событию.

* * *

Заметили ли вы, что в последнее время народился совершенно новый, особый, порожденный большевистской разрухой, сорт вранья... Это сообщение о чьей-нибудь смерти.

Телеграф почти не работает, иногородние газеты получаются крайне неаккуратно, а совдепские и совсем не получаются, поэтому -- пойди-ка, проверь, правда ли то, что сообщает ваш знакомый, или ложь?

Теперь ведь знакомые при встрече вместо "здравствуйте" -- говорят:

-- Слышали? Собинов умер.

-- Ничего подобного. Он сейчас поет в Киеве.

-- Как же он, мертвый, может петь?!

-- Конечно, это трудно. Но дело в том, что он не умер.

-- А как же мне говорили...

-- Соврали, значит.

Но кровожадной натуре вестника горя такая мирная развязка ужасного события претит.

-- Позвольте... Если Собинов не умер, так кто же умер?

-- Шаляпин умер.

-- Да? Вот так штука. От чего же это он?

-- Конины поел, сапом заразился. Горький и велел латышам пристрелить его, чтоб заразы не разносил.

-- Да, это очень вероятно.

Плоская, унылая, как солончаковая степь, ложь.

Но оба верят. Оба бегут дальше.

И разносят эту ложь, как Шаляпин разносил сап. Заражают других.

Пристрелить бы их, что ли.

Одна актриса в Новороссийске в январе этого года уверяла меня, что балерина Вера Коралли умерла.

-- Может, утка? -- осторожно спросил я.

-- Ну! Утка, действительно... Сама я за гробом ее шла, а вы говорите -- утка.

Теперь я предпочел бы, чтобы наоборот -- Вера Коралли пошла за гробом актрисы -- на один фунт было бы меньше лганья.

Потому что я -- тогда еще наивный, доверчивый человек -- привез эту горестную весть в Севастополь и в первый же день преподнес ее знакомому, украсив пышным гарниром горьких слез и поздних сожалений о талантливой балерине.

-- Когда вы слышали о ее смерти? -- спросил знакомый, странно поглядев на меня.

-- Ровно две недели тому назад.

-- Гм, да... Дело в том, что я получил от нее вчера телеграмму из Одессы. Телеграмма шла два дня.

Я с большим интересом оглядел проезжавшего извозчика, снял пушинку, приставшую к рукаву, посвистел и вдруг захлопотал:

-- Ах, да! Что же это я с вами болтаю! Мне еще на вокзал надо. Прощайте.

Теперь уже о смерти Лермонтова я сообщаю с опаской и оглядкой: а вдруг тоже выдумка? Однако вернемся к моей смерти.

* * *

Когда в апреле добровольцы эвакуировались из Севастополя и французы сдали город большевикам -- я застрял в Севастополе.

Кое-как пережил этот дурацкий, сумбурный период, наполовину скрываясь у своих друзей -- наконец -- теплая компания бездарных властителей и <нск. сл. нрзб. -- В.М.> ушла -- снова вошли добровольцы и с ними все, кто в свое время так быстро расстался со мной.

И тут посыпались вопросы:

-- Когда из тюрьмы выпустили?

-- А я и не сидел.

-- Толкуйте! Я в екатеринодарских газетах читал. Прямо плакал, знаете, как они вас мучили. Писали, что голодом морили.

-- Не морили.

Тогда вмешался другой:

-- Послушайте. А, все-таки, зачем вы с большевиками работали? Нехорошо.

-- Не работал.

-- А один знакомый говорил, что вы на их концертах выступали.

-- Если встретите этого вашего знакомого -- всуньте ему в рот ваш зонтик по рукоятку, а потом раскройте его.

-- Слышал я, -- скорбно вмешался третий, -- что вас в чрезвычайке приговорили к ста ударам шомполами. Какой ужас!

-- А вы знаете -- я даже не почувствовал. Как говорится: муж узнает об измене жены последний.

* * *

А сейчас на Приморском бульваре, на скамейке у моря я имел с незнакомым приезжим господином разговор, который и дает мне повод написать все эти строки:

-- Хорошая погодка, -- общительно сказал незнакомец, обмахиваясь шляпой. -- В совдепии, небось, плохо теперь. Кстати, слышали -- Шаляпин умер. Вообще, сколько народу поумирало: Шаляпин, Ясинский, Боборыкин, профессора разные, Аверченко умер...

Я с вполне понятным интересом обернул лицо к незнакомцу.

-- Кто умер?!

-- Аверченко умер, Аркадий. Очень жалко. В Таганроге.

-- Вы наверное знаете, что он умер?

-- Как сейчас вас вижу.

-- От чего же он умер?

-- А как же: от сыпного тифа.

-- Да что же это он так не остерегся?

-- Вот подите ж вы. В поезде заразился.

-- Нет ли тут какой-нибудь ошибки?

-- Хорошая ошибка! Я сам даже за его гробом шел.

-- Вот уж мне этого никогда не удастся, -- грустно пробормотал я.

-- Были бы в Таганроге, так удалось бы.

-- Нет уж, не утешайте. Всякий человек мог бы пойти за гробом Аркадия Аверченко, а я не могу.

-- Враги были, что ли?

-- Наоборот. У него не было более преданного друга. Скажите, и речи на могиле говорили?

-- А как же. Один там говорил: "Господа, говорит, что же это такое за безобразие, а? Такой человек умер, а?" -- очень хорошо говорил. Все навзрыд!

-- Скажите, и вы с ним прощались перед тем, как заколотили крышку гроба? Может, поцеловали его в лоб?

-- М... м... да, нет, знаете. Впрочем, я не понимаю: чего вы им так заинтересовались? Мало ли, кто теперь умирает.

-- Скажите, и могилку его вы могли бы мне указать?

-- Совершенно не понимаю, почему вас так эти пустяки интересуют?!

-- Еще бы мне не интересоваться, -- удивленно сказал я, -- когда я и есть Аркадий Аверченко.

Тут он увидел какого-то знакомого, радостно закричал, замахал руками и убежал...

А я остался один и, полный тихого умиления и грусти перед вечной неразгаданной тайной смерти, тихо побрел домой, к письменному столу..............................

Стул перед письменным столом тебе пухом, дорогой товарищ!

Покойный происходил из небогатой купеческой семьи города Севастополя, окончил свое скромное образование в Севастополе же, и 11 лет тому назад 26-летним робким молодым человеком выступил на писательское поприще. -- Писатель родился в семье купца 2-й гильдии Тимофея Петровича Аверченко; вопрос о получении им начального образования по сей день остается открытым. Началом "писательского поприща" сам Аверченко обозначил 1908 г. ("11 лет тому назад"), т.е. время своего прихода в петербургский журнал "Стрекоза", впоследствии реорганизованный в "Сатирикон". Неточность в том, что в то время ему было не 26, а 28 лет. Писатель по невыясненной причине не знал точной даты своего рождения, установленной в 2001 г. севастопольскими архивистами: 15 (27) марта 1880 г.

Одна актриса в Новороссийске в январе этого года уверяла меня, что балерина Вера Коралли умерла. -- Каралли Вера Алексеевна (1889-1972) -- русская балерина, актриса немого кино, балетный педагог. На самом деле дожила до глубокой старости и скончалась в австрийском Бадене. В январе 1919 г. Аверченко оказался в Новороссийске по пути из Ростова-на-Дону в Крым.

Когда в апреле добровольцы эвакуировались из Севастополя и французы сдали город большевикам -- я застрял в Севастополе. -- См. комментарий к "Открытому письму буржую".

...сколько народу поумирало... Ясинский, Боборыкин... -- Ясинский Иероним Иеронимович (1850-1931) -- русский писатель, литературный критик, переводчик, драматург, издатель и мемуарист. В том, что герой фельетона преждевременно его похоронил, был особый смысл: Ясинский одним из немногих литераторов поддержал большевистский переворот, чем навлек на себя негодование антисоветски настроенной общественности. Боборыкин Петр Дмитриевич (1836-1921) -- русский писатель, драматург, журналист.

Смерть Аркадия Аверченко

КОММЕНТАРИИ