Луч солнца с раннего утра носился по всему городу: скользил по зеркальным окнам широких магазинов, по лакированным верхам сверкающих автомобилей, запутывался между цветов на модной дамской шляпке -- и наконец все это надоело ему, солнечному лучу... Усталый, пополз он в тихую дремлющую улицу, наткнулся на маленькое подслеповатое окно одноэтажного домика, просочился сквозь коленкоровую белую занавеску и, зацепив одним краем огненный цветок фикуса, мирно задремал на плече маленькой бедной старушки.
Посидев в приятной дремоте минут десять, старушка вдруг дернула плечами и проворчала:
-- Однако и припекает сквозь стекло. Совсем по-летнему... Поди и кофе закипел.
Бодро проковыляв на кухню, сняла с печки кофейник и, вернувшись, принялась стучать тихо, потом все громче и громче в дверь, полузакрытую ситцевой гардиной...
-- Макрида Семеновна! А, Макрида Семеновна... встали?
Из-за дверей послышался тонкий, как мышиный писк, голос соседки:
-- Ох, и не говорите! Насилу встала. Все кости ноют... к погоде, что ли?
-- Не иначе -- к погоде. Пожалуйте ко мне -- кофейком угощу.
Из дверей показалось сморщенное лицо, курносый носик понюхал воздух, а востренькие глазки так и зашмыгали -- будто не один, а тысяча взглядов, как горох, сразу рассыпались по всей комнате.
Она вошла неслышно, будто серая мышь проскочила в дверь, и, поправляя выбившуюся из-под наколки прядь жиденьких серых волос, промурлыкала сладко, как сахар:
-- Ну, и к чему вам, право, беспокоиться, Анна Перфильевна. Ей-Богу... Мне даже совсем неловко...
-- Какое же тут беспокойство... Никакого беспокойства и нет!
При этом обе расцеловались довольно нежно.
Жилица Макрида Семеновна сейчас же опустилась на стул, потрясла головой и простонала тоненьким, как ниточка, голосом:
-- Всю ночь поясница чуть не на куски разламывалась.
Это дало повод хозяйке загореться самым энергичным сочувствием:
-- И с чего бы это? Продуло где, что ли?
В ответ на это Макрида Семеновна только горько усмехнулась:
-- Хи! Продуло... Где же еще может продуть? Из окна дует... Вот и продуло; в этой паршивой комнате отовсюду дует.
Это были жестокие слова.
Анна Перфильевна отшатнулась от Макриды Семеновны и поглядела на нее совершенно непередаваемым взором:
-- Извините, пожалуйста! Почему же это моя комната паршивая?! Сдаю я ее вам почти даром...
Макрида Семеновна одним движением сморщенной руки стерла с губ еще не успевшую исчезнуть улыбку -- и голос ее сразу приобрел силу надвинувшегося урагана:
-- Это двадцать-то два рубля -- даром? Ну, знаете, спасибо за такое "даром". Это ежели все так будет "даром", так скоро и по миру с рукой пойдешь.
-- Пожа-алуйста! Если дорого -- зачем же вы умоляли сдать вам. "Анна Перфильевна, душечка, -- сдайте! Анна Перфильевна, такая-сякая, немазанная, -- сдайте!.."
У Анны Перфильевны, конечно, был свой яд в голосе, но по сравнению с Макридой Семеновной это был лимонад, розовая водица.
Макрида Семеновна открыла рот и сама захлебнулась:
-- Ах, так?! Милая моя... Может быть, я здесь вообще лишняя?!.. Может, вы и на кофе пригласили меня так уж, скрепя сердце? Пожалуйста, пожалуйста! Не видала я вашего кофе! Свой имею!
Тут Анна Перфильевна вовремя вспомнила, что она хозяйка и что законы гостеприимства святы даже у диких народов...
-- Что вы, что вы, милая!.. Мне кофе не жалко. Пейте, сколько влезет. Я вон даже наливочку поставила.
Сладкое, волшебное слово!.. Ядовитые слова будто ветром сдуло с губ... И вот уже на губах тихо колышется сладкая, медовая улыбка.
-- Серьезно, наливочка?.. Неужели своего изделия?
-- Своего.
-- И что это за золотые руки у вас, -- захлебнулась Макрида Семеновна. -- Все сама да сама!.. Истинный клад, а не женщина. Смородиновая?
-- Смородиновая. Пейте. Ну, что новенького?
Как снег искрится под лучами луны, так вся заискрилась, заблистала, заиграла Макрида Семеновна...
И столько было дикой энергии в ее взоре, что автор с этого момента должен поневоле оставить спокойный, тихий повествовательный тон и перейти на тон резкий, сжатый, отрывистый, одним словом, на тон драматического диалога...
Макрида Семеновна. -- Ах, матушка моя! Новостей -- мильон! Да что там мильон? Сто тысяч новостей -- вот сколько!
Анна Перфильевна (вся дрожа от лихорадочного ожидания). -- Ну? Ну? Да ну же!
Макрида Семеновна. -- К инженеру-то нашему, что напротив живет...
Анна Перфильевна. -- Ну?!!!
Макрида Семеновна (торжественно). -- Опять жена приехала!
Анна Перфильевна (пораженная до глубины души, всплескивает руками). -- Что вы говорите?
Макрида Семеновна (торжествуя). -- Вот то вам и говорю. Приехала с вещами -- я все, все, все, как есть, в окно видела: желтенький чемоданчик, потом коробка такая деревянная, сак да два сверточка. Что уж там, в этих сверточках, не знаю. Он, значит, взял ее за руку, увел поскорее в комнату, и уж они там промеж себя: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр... -- почитай до самого утра.
Анна Перфильевна. -- Вот помяните вы мое слово: он ее заманил к себе, а потом возьмет и зарежет.
Макрида Семеновна (полная изумления и ужаса). -- Да зачем же ему резать?
Анна Перфильевна. -- Зачем? А затем. (Придумывает, что бы сказать.) Затем, что потом он опять эту рыжую выпишет. Рюмочку наливки -- можно?
Макрида Семеновна (восторженно). -- И выпишет! Как Бог свят, выпишет. Вот тебе возьмет выпишет и зарежет! Рюмочку? Не много ли будет?
Анна Перфильевна. -- Ну что вы! Кушайте.
Выкушали по рюмочке обе.
Макрида Семеновна (осматривая).--Это что у вас, новые гардины?
Анна Перфильевна. -- Да. Недавно купила. Нравятся?
Макрида Семеновна (восторженно).--То есть так бы весь век и глядела на эти гардины. Так бы и глядела. Глазу бы от них не отвела... До чего замечательны эти вещи! А супруг ваш все на службе?
Анна Перфильевна. -- На службе.
Макрида Семеновна. -- Очень даже они замечательный человек, супруг ваш, редкий мужчина. Скромный, непьющий. Истинно, что вам Господь Бог счастье послал за вашу добрую душу, за сердце ваше золотое.
Анна Перфильевна. -- Еще чашечку! Да что у вас рюмочка-то пустая? Так не полагается... А вот печеньице.
Макрида Семеновна. -- И к чему вы, право, тратитесь, Анна Перфильевна... Только одно беспокойство. Мне -- я буду говорить прямо, я человек прямой -- разговор ваш приятнее всякого печенья... Ну хорошо. Рюмочку, пожалуй. Только чтобы последняя. (Пьют. Пауза. Макрида Семеновна осматривается, останавливает восторженный взгляд на фотографической карточке, висящей на стене. Фотография изображает упитанного мужчину с рачьими, остолбенелыми глазами и полуоткрытым от восторга перед самим собой ртом.) Сынок-то ваш, Петенька... большой-большой... Совсем мужчина! И красавец прямо невозможный.
Анна Перфильевна. -- Да... Вырос. Уже ему сорок первый.
Макрида Семеновна. -- Да, да, да, да! Такой человек женится -- не меньше ста тысяч взять должен! Истинно говорю вам...
Анна Перфильевна. -- Да, он у меня молодец.
Макрида Семеновна (с энтузиазмом). -- Молодец? Это мало, что молодец. Орел! Овца прямо, а не человек. (Пауза.) Какая вы нынче интересная, Анна Перфильевна... И вам эта кофточка удивительно к лицу. Прямо королева. (Анна Перфильевна кокетливо и сконфуженно смеется, отмахиваясь рукой. Пауза.) Анна Перфильевна!
Анна Перфильевна. -- Да-с?
Макрида Семеновна (медовым голосом). -- А что я хотела у вас попросить...
Анна Перфильевна (насторожившись, тоном довольно-таки деревянным). -- А что именно?
Макрида Семеновна.-- Не можете ли вы дать мне на недельку швейной машины. А то моя племянница Оленька совсем обтрепалась. Хе-хе...
Анна Перфильевна. -- Что вы! Что вы, Макрида Семеновна... Как же я могу дать, если машина у нас каждый день в ходу; семья-то, слава Богу! То то, то се! С утра до ночи она у меня занята. Нет, что вы!..
Макрида Семеновна (в голосе подозрительная сухость и отсутствие прежних гибких интонаций). -- Ну, на недельку могли бы.
Анна Перфильевна. -- На три дня не могу, миленькая Макрида Семеновна. Верьте совести.
Макрида Семеновна (в голосе погромыхивание отдаленного, но приближающегося грома). -- Ах, так? Понимаю-с, понимаю-с. (Пауза.)
Анна Перфильевна. -- Что вы понимаете?
Макрида Семеновна. -- Нет уж... что там! Насквозь вижу вас. (Гром ближе; коричневое небо прорезывается кое-где ослепительными молниями.) Это вы мне за то не хотите дать, что я вашему Петьке давеча, когда вы прислали, утюгов не дала. И не дам! (Гроза переходит в ливень.) И не дам! Потому, я знаю вашего Петьку... Возьмет этот дылда утюги, да вместо того, чтобы вам снести -- пропьет их!!!
Анна Перфильевна. -- Да как ты смеешь так говорить о моем сыне!
Макрида Семеновна (вспыхивая, как овин, подожженный ударом молнии). -- А что за цаца такая, твой сын? Тоже он не очень важная птица... Хи-хи... Еще если бы в отца был, а то... так: в проезжего молодца. Да, да! Нечего, матушка, махать руками -- не мельница, чай! Именно, что в проезжего молодца! Мы кое-что тоже знаем. Мне про одного землемера тоже кое-что рассказывали!
Анна Перфильевна (дрожа, как лист, от внутреннего напора чувств). -- Ах, вот как? Да пусть у тебя язык отсохнет, если это правда!
Макрида Семеновна. -- Ну, после этого... после этого, матушка моя... я знаю, что мне делать... Ноги моей тут в этом доме не останется. Нынче же переезжаю! Не-ет, довольно-с! Да меня тут в этом вертепе удушат! (Встает, ураганом несется в свою комнату.)
Анна Перфильевна. -- Ах, дрянь этакая! Землемером попрекает! Я тебе покажу землемера. Ты у меня сама землю мерить будешь на паперти у собора. (Обращается к коту, мирно спящему на диване.) Вот вам и дружи с этими людьми! Вот и обращайся с ними по-великосветски! Вы подумайте! (Подходит к дверям.) Послушайте, вы, Макрида Семеновна! Вы мне там за полмесяца должны -- так уж, пожалуйста, потрудитесь уплатить.
Макрида Семеновна (выходит: губы у нее прыгают, как доски ветхого мостика под колесами телеги, в руках все ее имущество: узел и клетка с канарейкой). -- Сделайте такое одолжение. Нам вашего не нужно! Слава Богу -- жили до вас, проживем и без вас. Вот, пожалуйста, -- позвольте сдачу с 25-ти рублей.
Анна Перфильевна. -- Сколько угодно! Сейчас Лукерью пошлю разменять. (Уходит, Макрида Семеновна подходит к столу, наливает рюмку наливки и, грозя сама себе пальцем, выпивает; заслышав шаги Анны Перфильевны, отпрыгивает от стола и равнодушно садится на стул в стороне. Анна Перфильевна, войдя, бурно прохаживается по комнате. Зловещее молчание. Потом подходит к окну, смотрит в него, постепенно оживляясь.) Боже мой, Боже! Ни стыда у людей, ни совести. (Макрида Семеновна обиженно молчит.) Только позавчера жена приехала, а он опять с этой рыжей под ручку идет.
Макрида Семеновна (подскакивая, как ужаленная). -- Что вы говорите? Где, где?
Анна Перфильевна. -- Да вот, видите, остановились, разговаривают.
Макрида Семеновна (подбегая к окну, жадно смотрит). -- И впрямь разговаривают. Жена, дура, дома сидит, а они под самыми окнами разговаривают! В подъезд вошли! (Оборачиваются друг к другу, в ужасе смотрят одна на другую.) Милочка, Анна Перфильевна, что же это такое будет?
Анна Перфильевна (возбужденно хватает Макриду Семеновну за руку). -- Нет, вы подумайте только: к жене, к живой жене под ручку с рыжей идет! Что же это за времена такие, Макрида Семеновна? Куда мы идем?
Макрида Семеновна (оживленно). -- Не иначе как сейчас скандал будет (ставит на пол клетку и узел. Примирительным тоном). Милочка, вы, надеюсь, разрешите мне подождать, чем это все окончится. А то я спать не буду и есть не буду, ежели всего, всего не узнаю.
Анна Перфильевна (радушно). -- Да, сделайте одолжение. Садитесь! Послушайте, Макрида Семеновна... а может, она, жена-то, опять уехала?
Макрида Семеновна (горя ужасом и восторгом).
-- Ни-ни! Никаким образом она этого не смогла сделать. Я целый день у окна смотрю... Ах, душечка! (Сладострастно.) Ведь это же что будет!
Анна Перфильевна (подходя к столу). -- Ваш кофий совсем простыл.
Макрида Семеновна. -- Ничего, Анна Перфильевна... я такой люблю. Похолоднее... А то в горле что-то першит от горячего.
Анна Перфильевна. -- А вы рюмочку смородиновой выпейте, вот оно першить и не будет.
Макрида Семеновна. -- Да уж не знаю, не знаю, не много ли будет?
Анна Перфильевна. -- Ну, глупости! (Наливает. Подходит к окну.) Нет, все тихо пока. Наверное, еще ругаются... Как вы думаете, если выстрел -- сюда будет слышно?
Макрида Семеновна. -- Ох, будет! Ох, матушка моя, -- будет (благоговейно пьет наливку). И чего, кажется, надо людям? Зря с жиру бесятся.
Анна Перфильевна. -- Еще чашечку! Сделайте милость!
Макрида Семеновна. -- Нет уж -- увольте! Не могу больше. По горло сыта...
Анна Перфильевна. -- Ну, я отставлю тогда... (убирает посуду). Знаете что, душечка? Я поставлю столик так, чтобы окно было видно, а чтоб скучно не было -- пока в шестьдесят шесть сыграем...
Макрида Семеновна (загораясь). -- И очень просто. И очень даже просто! По две копеечки очко хотите?
Анна Перфильевна. -- Сделайте одолжение (передвигают столик, садятся).
От только что налетевшей бури нет и следа. Небо чисто, в зеркальных лужах отражаются уличные деревья... Солнышко.
Макрида Семеновна (тасуя карты). -- А сынок ваш тоже на службе?
Анна Перфильевна. -- Нет, он на похороны к товарищу пошел.
Макрида Семеновна. -- Редкий молодой человек! Сколько ему?
Анна Перфильевна. -- Сорок первый.
Макрида Семеновна (сдавая). -- Скажите, пожалуйста! Вот бы никогда не сказала! Вам ходить.
Анна Перфильевна (почесывая уголком карты бровь). -- Ну... пойдем мы... с десятки, что ли?
Макрида Семеновна. -- А мы ее тузиком. И вот вам -- объявляю двадцать.
Анна Перфильевна (улыбается, скрывая боль). Ишь ты, как прет человеку! Ходите.
Макрида Семеновна. -- А что вы скажете насчет этой девятки? (Старается заглянуть партнерше в карты. Партнерша спокойно, будто не замечая, прижимает карты к груди.)
-- А вот что я скажу. Вот-с! А теперь!..
В этот момент на сцене появляется новое лицо -- кухарка Лукерья. Платье ее подтыкано со всех сторон так нескромно, что любой представитель сильного пола пришел бы в немалое смущение.
-- Барыня! А я деньги разменяла!
Анна Перфильевна (успевшая уже позабыть о только что пронесшейся буре).-- Какие там еще деньги?
-- Да те, что давеча давали разменять -- забыли, что ли?
Анна Перфильевна (нетерпеливо, вся погруженная в сладкие перспективы выигрыша). -- Вот дура-то... Только зря мешает... (Встает, оборачивается к Лукерье. Макрида Семеновна прищуривает один глаз и с самым лукавым лицом смотрит верхнюю карту в колоде.)
Анна Перфильевна (оборачиваясь к ней).-- Вот ваши двадцать пять рублей. Разменяла...
Макрида Семеновна. -- Спасибо, миленькая. Спасибо, радостная. (Берет деньги, идет в свою комнату, на пути натыкается на свой брошеный узел. Забирает его, забирает клетку с канарейкой, пыхтя относит в свою комнату.)
В это время Анна Перфильевна быстро берет верхнюю карту, бросает на нее косой взгляд, сует в свои карты, вместо нее кладет другую.
Макрида Семеновна возвращается.
Макрида Семеновна (озабоченно). -- Ну? Чей ход?
Анна Перфильевна. -- Мой (сбрасывает карту).
Макрида Семеновна. -- Ну, это мы возьмем (дрожит от тайной радости). Теперь моя первая карта. Так-с. (Берет верхнюю карту -- вдруг с гневным удивлением.) Позвольте! А где же козырный туз?
Анна Перфильевна (невинно). -- Какой козырный туз?
Макрида Семеновна. -- А-ва такой! Который тут сверху лежал!
Анна Перфильевна (тон у нее очень солидный). -- Да он у меня, он уже давно у меня!
Макрида Семеновна. -- Как давно! Да он только сейчас тут сверху лежал, я сама видела!
Анна Перфильевна. -- Как, вы видели? Да это кто же в карточную колоду заглядывает?
Макрида Семеновна (вскакивая).-- Ну, матушка, -- это две больших разницы! Я только заглядываю, а ты из колоды чужие карты таскаешь! А за это, матушка, и к мировому можно!
И снова небо нахмурилось, и снова ползут зловещие тучи, снова погромыхивает гром...
Лазури и спокойствия как не бывало.
Анна Перфильевна. -- Меня? К мировому?!.. А это видела? (Показывает ей тощий, сложенный из непослушных старческих пальцев кукиш.)
Макрида Семеновна. -- А-а-а! Мне, титулярной советнице -- кукиши сучить? Да ноги моей не будет в этом вертепе... Да что же это такое? Еще ограбят тут!
Анна Перфильевна. -- Пожалуйста! Никто вас не держит!
Макрида Семеновна (уперев руки в бока грозно). -- Да попробовали бы вы меня удержать! Я бы вам такую тютю поднесла (дрожа от негодования). Не-ет! Скорей бежать из этого зловонного дома...
Быстро убегает в свою комнату; через минуту на сцене снова появляется то же имущество -- узел и канарейка.
Макрида Семеновна. -- Вот, пожалуйста, ваши деньги получите и -- адью-с!.. Воть вам шесть рублей, вот еще три... рубль... два полтинника...
Анна Перфильевна (случайно взглянув в окно).
-- Ах! Все трое вышли! И инженер, и жена, и рыжая! Ей-Богу! Он их под руки ведет. Обеих! Обеих.
Макрида Семеновна (ослепленная, уронив узел).
-- Под руки обеих? Ну, это не иначе -- в участок! (С криком бурной радости.) Передрались!..
Анна Перфильевна. -- Не знаю, как вы, а я побегу на них смотреть... Ужасно интересно, какие у них лица.
Макрида Семеновна (с неожиданным приливом самой трогательной заботливости). -- Да куда же это вы без платка? Ни за что не пущу! Вот вам платочек... Дайте я поправлю... Ну вот! И я вслед за вами... (восторженно). И ох, как же это все интересно! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И комната опустела.
Только канарейка в клетке встревоженно возилась да жирный кот тихо посапывал.
Луч солнца, заползший сюда отдохнуть, тоже как-то весь покраснел, помутнел, потерял всю свою позолоту, съежился...
Может быть, он устал от всех этих старухиных передряг...
Цепляясь за стену, ручку дверей и позолоту картины, тихонько уполз.
Пошел спать.