Недавно в час ночи я прошелся по неосвещенной темной, как чернила, севастопольской улице.

Совершеннейшая пустыня: ни одного милиционера, ни одного стражника, ни одного... не знаю, кого еще, нас охраняющих.

"Странно, -- подумал я, -- раз нет ни одного милиционера, то должны быть грабители. Где же они?".

Я прекрасно знаю, что природа не терпит пустоты: нет милиционера, пустое место должен заполнить грабитель.

И однако я прошел часть Екатерининской, почти всю Нахимовскую улицу -- и ни одного грабителя.

Это меня чрезвычайно обеспокоило: всегда немного страшно, когда извечный непоколебимый закон природы начинает колебаться.

Нормально -- нужно, чтобы было так, -- на одном из поворотов улицы из-за киоска или из-за темного дерева вышла бы неясная тонущая в непроглядном мраке фигура, приблизилась бы ко мне и прохрипела традиционное: "дозвольте прикурить!", а затем бы сорвала часы с цепочкой -- и давай-Бог ноги...

А если их двое или трое, то есть уже солидная, хорошо поставленная антреприза, то и способ применяется более научный и менее кустарный. Один с деланной беззаботностью, посвистывая, обгоняет меня, двое других держатся сзади. Затем в наиболее темном, глухом месте хватает простодушного прохожего -- один за правую руку, другой за левую, а третий перегнавший меня, как на шарнирах, поворачивается лицом ко мне -- и раз, два, три, четыре -- и я без кошелька, бумажника, кольца, часов беззаботно прислушиваюсь к шуму удаляющихся шагов...

Вот так это делается в нормальном благоустроенном государстве.

А тут -- мне даже жутко стало -- ни одного грабителя!

Куда же они подевались? Не раскаялись ли они в своих заблуждениях? Не поступили ли в воскресную школу при евангелической общине?

И только в полдень на другой день вся эта загадочная история раскрылась перед моими духовными очами.

* * *

Навестил я одну приехавшую в Севастополь артистку. Смотрю -- глаза красные.

-- С дороги утомились?

-- Какое! Плакала.

-- Кто же вас так обидел?

-- Верите ли, все! Весь ваш анафемский и ужасный Севастополь. Меня ограбили.

-- Ну, уж неправда, -- возразил я. -- Вчера я как раз шел поздно ночью по ужасным, темным, пустынным улицам -- и что же? Ни одного грабителя! Ни малейшего поползновения на мой кошелек!

-- Как вы думаете, сколько стоит этот номер?

Я обвел взглядом плохо меблированный пыльный номеришко третьеразрядных меблированных комнат.

-- Рублей 20 содрал?

-- 75! А извозчик с вокзала взял сто рублей. А в кафе за какие-то помои, называемые глясе, несколько пирожных и порцию мороженого сняли с нас 88 рублей. А обед с бутылкой лимонада обошелся в 90 рублей. А вообще за два дня мы здесь прожили вдвоем тысячу двести, а в месяц это получится свыше 36 тысяч, а в год -- более 400 тысяч! А мы зарабатываем ровно в десять раз меньше. Ограбили нас, голубчик вы мой, совершенно ограбили -- и за каждое ограбление даже счет подавали. Вон, видите, все счета лежат -- и за комнату, и за кофе глясе, и за обед... Только извозчик грабил без счета, без гербовой марки.

И тут-то и раскрылись мои духовные очи...

Как сказал поэт:

И зримо ей в минуту стало

Незримое с давнишних пор.

Понял я тут, почему ночью на глухой темной улице не было ни одного грабителя.

Нет, не раскаялись они, не в воскресную школу поступили, а просто переменили профессию -- захватили себе магазины, рестораны, меблированные комнаты, гостиницы и фаэтоны -- и пошли работать среди белого дня без отмычек, фомок и сапожных ножей.

И повальный грабеж идет без криков, брани, грубых жестов: залез дневной грабитель грязной лапой в чужой карман, вынул сторублевку -- и пожалуйте счетик, снял часы, кольцо -- еще выдал счетик с гербовой маркой, со своей подписью, даже с указанием адреса фирмы, чтобы помнил, каналья ограбленный, где, как и за что его обобрали...

Помните, раньше было такое выражение, которое повторяли машинально, бессознательно, не вдумываясь в его смысл:

-- Да это же дневной грабеж!

Тогда не понимали, теперь понимаем.

А я-то, простодушный старомодный чудак, шел ночью по улице города и недоумевал: а где же грабители?

Рукавицы искал всюду, а они -- за поясом!

Теперь подумайте, как стало удобно жить среди нас одной избранной части населения: раньше топчись целую ночь в темном переулке, поджидай запоздалого прохожего, да еще он, каналья, может быть вооружен -- подстрелит и полиции сдаст, потом в тюрьме гнить придется. А то скупщик краденого обсчитает... А теперь всё вежливо, всё культурно...

А в это время благожелательное начальство печется о благе обывателей: и милицию оно организует, и стражу комплектует, и уголовное отделение с самыми опытными Шерлок Холмсами открывает.

И будет вся эта публика зря топтаться по безлюдным ночным улицам в поисках грабителей и, если раз в месяц поймает одного заезжего преступника, то будьте покойны, этот одинокий грабитель просто еще не успел открыть ресторан или заняться извозом. Дайте же ему обрасти шерстью -- через месяц-другой он уже у себя в отеле будет выдавать счета с гербовой маркой за похищенную у постояльца сумму, избавив сыщиков от лишней работы.

Дожили мы до времени, когда наша жизнь напоминает плохую "сильно комическую фильму", когда десять полицейских гонятся за грабителем, а он, примостившись у них же за спиной, покуривает украденную сигарету.

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Юг, 1919, 25 июля, No 1. Печатается по тексту газеты.

...я прошел часть Екатерининской, почти всю Нахимовскую улицу... -- Название центральных улиц Севастополя; на Екатерининской, 20 размещалась редакция газеты "Юг", где Аверченко отвечал за литературную часть, а на Нахимовском проспекте, 30 писатель снимал комнату.

И зримо ей в минуту стало... -- Фрагмент популярного романса на стихотворение В.А. Жуковского "Песня" (1818).