I
Отнимите у человека его маленькие слабости -- и он сделается страшен. Очистите его от грешков, ложных, наивных шагов, наивных шалостей, беспомощности и смешных глупостей. Сделайте это -- и перед вами будет стоять не человек, а страшная, сверкающая сталью и добродетелью машина, около которой вы никогда не согреетесь и которая не задумается оттяпать вам руку, если вы сделаете ошибочное движение.
Мне часто хочется ласково обнять и прижать к своей груди человечество, но не все. Только ту его часть, которая пьет, лжет, развратничает, дерется в зависимости от настроения и пляшет, когда весело...
Именно ту смешную часть человечества люблю я, которая каждый день терзает себя за совершенные накануне глупости, горько рыдает, раскаивается и каждый день бесплодно мечтает "начать новую жизнь".
Милые вы мои...
* * *
Архитектор Макосов долго взбирался к себе на третий этаж. Взобравшись, открыл английским ключом парадную дверь, вошел в переднюю, а затем -- не снимая пальто, фуражки и калош, -- в столовую.
Остановился, прислонившись к притолоке, и тяжелым взглядом обвел стены, стол, поглядел внимательно на самовар и, нахмурившись, сказал хлопотавшему у самовара слуге Перепелицыну:
-- Отчего ты, черт тебя подери, не следишь за самоваром. Почему самовар потух?
Перепелицын скорбно покачал головой и сказал:
-- Да он вовсе не потух...
-- Молчать! -- закричал Макосов. -- Если я говорю: потух -- значит, потух!
-- Извольте посмотреть... -- мягко сказал Перепелицын.
-- Ах так! Значит, я лгу! Так смотри же, собачье отродье!
Макосов схватил горячий чайник и одним духом вылил его содержимое в самоварную трубу.
-- Ну? Теперь что?
-- Так точно. Потух самовар.
-- А я что говорил?
-- Что самовар потух.
-- Значит, я прав был?
-- Правы. Прикажете приготовить постельку?
-- Ты! Ты! Пе-ре-пе-ли-ца!! Не думаешь ли ты, старое чучело, что я пьян?
-- Нет, помилуйте. Вы просто устали...
-- Не-ет... Ты думаешь, что я пьян?!
-- Да, ей-Богу, не думаю.
-- Помолчи ты, ради Бога!
-- Слушаю.
Макосов опустился на стул, не снимая пальто и калош, положил голову на руки и задумался.
-- И это называется слуга... -- обиженно прошептал он. -- Какая-то жалкая пародия на человека. Нос толстый, глаза маленькие. Ты некрасив, брат Перепелицын, ты чертовский некрасив -- это ясно. Ведь ты меня ненавидишь -- я знаю. Думаешь: нализался барин как сапожник, ноги его не держат. Врешь ты, тварь! Я, брат, и пьяный, может быть, умнее тебя, трезвого. Почему? Тебе это, конечно, любопытно знать? А? Любопытно? Отвечай, Перепелицын!! Любопытно?
-- Любопытно, -- со вздохом отвечал Перепелицын.
-- Оттого, -- поднимая голову и торжественно в такт размахивая рукою, сказал архитектор, -- что ты мужик, хам, а я барин, братец! Господин! Homo sapiens!! {Человек разумный (лат.).} Ага?
-- Так точно. Но только теперь, скажу я вам, господа еще спят. Девять часов утра. Я бы постельку сейчас...
-- Молчи! Ты мне противен со своей примитивной хитростью дикаря. Я тебя, братец, насквозь вижу. Тебе неприятно, что барин твой говорит тебе тяжелые истины прямо в лицо, и ты мечтаешь о том, чтобы сплавить меня спать. Ага?!
-- Да по мне -- хоть здесь сидите, -- добродушно улыбнулся Перепелицын. -- Может, чайку налить?
-- Протрезвить хочешь? Хам ты, старик. Форменный мужлан. Никакой в тебе деликатности. Отвечай мне откровенно: думаешь ли ты, что я пьян?
-- Вы не пьяны, а только вы устали, -- деликатно сказал Перепелицын.
-- Так-с... Значит, я, по-твоему, трезвый? А почему я шатаюсь? Почему от меня вином пахнет? Ты это все прекрасно видишь! И ты лжешь... Лжешь своему господину, которого должен любить и почитать пуще отца. Ага! Да ты знаешь, я, может, из-за тебя и пьян. Ей-Богу. Как слуга -- ты ниже всякой критики. Гм... Да. Пусть моя кровь падет на твою голову.
Перепелицын молчал. Глаза его покорно и печально смотрели в угол, а руки машинально в десятый раз перетирали чистые стаканы.
-- Слуга... тоже! Должен бы, кажется, понимать, что ты черная кость, а я белая кость. Где же уважение? Где почтение перед высшим интеллектом. Ты меня как называешь? Павлом Егорычем? А надо говорить: ваше высокоблагородие!
-- Хорошо, -- сказал Перепелицын.. -- Теперь буду вас так звать. Может, скушаете что-нибудь?
-- Убирайся! Отстань. Не люблю я тебя, знаешь ли? В тебе нет грации, нет манер, говоришь ты ужасно... А фамилия... Ха-ха-ха! Пере-пели-цын! Это, знаешь, от какого слова? Думаешь, от слова перепел? как бы не так... Дудочки-с! От слова "пе-репить-ся". Твой предок, вероятно, был пьяница, перепился однажды -- так его и назвали.
-- У кого разговлялись? -- спросил Перепелицын, неуклюже переводя разговор. -- У Ишимовых?
-- Да-а, брат... Там разговлялся, где тебя, черта лысого, не пустят. Ты не воображай о себе много. Другой бы взял барина, отвел бы в кровать, а ты... Господи! И выдумает же Господь такую чудовищную физиономию... Ни грации, ни манер.
-- Действительно, где мне... Разве ж я не понимаю?.. Эх, Господи! Так, как же... спать... пожалуете?
Перепелицын взял архитектора под локоть и отвел бережно в спальню.
II
Спал Макосов до самого вечера. Хмель его прошел, в голове ощущалась неприятная тяжесть и шум, а в сердце ныла тихая весенняя беспричинная тоска.
Макосов надел халат и вышел в столовую. За столом сидел Перепелицын.
...Сидел, опустив голову, около опорожненной наполовину бутылки водки. О чем-то сосредоточенно думал.
-- Здравствуй, Перепелицын, -- мягко сказал Макосов, делая вид, что не замечает водки и раскрошенного по всему столу кулича. -- Здравствуй... Ну что, брат, разговелся?
Перепелицын молчал, повеся голову. Потом скорбно улыбнулся и проворчал:
-- У других, как у людей... Ежели светлый праздник, то господа со слугами христосуются, а у нас, видите ли, не до того. Некогда. А какое-такое занятие? Лишь бы нос задрать повыше.
-- Бог с тобой, Перепелицын, -- улыбнулся Макосов. -- Я с удовольствием с тобой похристосуюсь, поцелуюсь.
-- Снизошли? -- захохотал Перепелицын. -- Жалуете поцелуй со своего барского плеча? Не надо мне ваших поцелуев.
-- Ты... на меня сердишься?..
-- Я? На вас?
В тоне Перепелицына было много самого ужасного, самого ядовитого презрения.
-- Разве я имею право сердиться на вас? Ведь я ваш раб, вы купили меня и можете делать со мной, что хотите. "Высокоблагородие"... Вы можете сейчас даже голову мне отрезать -- ничего вам никто за это не скажет.
Архитектор молчал, искренно огорченный, обиженный словами Перепелицына.
-- А, спрашивается, чем вы лучше меня? Тем, что вы архитектор? Накупит только разных линеечек, циркулей да красок -- и малюй себе на здоровье. Денег только нет -- вот беда. А заставь вас делать то, что я делаю, да вы и повернуться не сумеете. Вы... (Перепелицын облил Макосова презрительным взглядом) даже самовара не поставите! Ха-ха! Нет-с. Не сумеете.
-- Если ты хочешь, Перепелицын, чаю, -- я могу поставить самовар. Я сумею...
-- Сидите уж лучше! Ба-арин... Почему белая кость? Кто ее смотрел? А может, и у меня белая? Только людей морочат.
Макосов сидел понурившись, сгребал пальцем со стола крошки кулича и ел их.
Перепелицын сделал долгую, тяжелую паузу.
-- Конечно, я вам служить обязан, потому что вы мне платите деньги, но уважать вас -- за это? Да разве уважение на деньги берется? Не-ет, миленький. Уважение не такая музыка. Ха! Белая кость... Вот ежели человек сделает какую-нибудь такую штуку -- велосипед там какой-нибудь смешной выдумает или песни играет хорошо -- я его уважу. А так -- что? Наш брат рабочий майстровой человек и фундамент выкопает, и камни сложит, и крышей покроет, а потом говорят: "Кто строил дом?" -- "Архитектор Макосов". -- "Да не может быть?" -- "Так точно".
-- Ты не понимаешь, Перепелицын... Ведь я план делаю, всю постройку выдумываю, -- я ведь учился для этого сколько...
Перепелицын сардонически улыбнулся.
-- А косить умеете?
-- Косить не умею.
-- Вот вам и план. Без вашего-то плана проживут, а без хлеба у человека брюхо вспухнет, почернеет он и помрет. Нет уж, что там разговаривать.
-- Если ты хочешь спать, Перепелицын, -- иди. Я сам оденусь. Мне еще в клуб надо.
Перепелицын сжал руками голову и, нахмурившись, долго думал, чем бы еще уязвить архитектора.
-- Как ваша фамилия? -- спросил он, вскидывая глаза.
Макосов кротко улыбнулся.
-- Ты же знаешь, вот чудак!
-- Ну? Как?
-- Макосов.
-- Так... значит, ваши родители макосы были!
-- Что такое -- макосы?
Перепелицын захохотал.
-- Такие бывают... Макосы. Даром не назовут. Значит, было за что.
-- Ты, голубчик, говоришь вздор.
-- Конечно. Где же мне... Черная кость! А как сапоги починить или за газетами сбегать -- тогда не черная кость?.. Тогда Перепелицын? Если у вас есть имя "высокоблагородие", то и у меня есть не хуже -- Иван Захарыч! Вот что-с! Потрудитесь на будущее время называть меня Иван Захарыч.
-- Хорошо. Ну, прощай, брат Иван Захарыч. Пойду одеваться.
-- Конечно! В деревне люди от голоду дохнут, а они по клубам в карты-марты разыгрывают. Нешто вам есть до чего-нибудь дело?..
* * *
Утром на другой день солнце целым каскадом света ворвалось через полуопущенную штору в окно спальни и разбудило архитектора.
Архитектор поморщился, потянулся и позвонил.
Вошел Перепелицын, сосредоточенный, с поджатыми губами, и остановился у кровати.
-- Здравствуй, Перепелицын.
-- Доброго здоровья, барин.
-- Газеты купил?
-- Так точно, купил.
-- Какова погода, Перепелицын?
-- Погода хороша, Павел Егорыч.
-- А у меня чего-то голова болит, Перепелицын.
-- У меня тоже, Павел Егорыч, побаливает.
-- С чего бы это, Перепелицын?
-- Надо думать, ревматизм. Старость подходит, Павел Егорыч.
-- Ну ладно, голубчик Перепелицын. Самовар готов?
-- Как же-с. Кипит... Кушайте на доброе здоровье!
Солнце брызнуло в красный ковер на стене и рассыпалось золотыми маками.