ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА*
* Этот фельетон написан за 2 недели до начала войны с Турцией. (Примеч. автора.) [Война началась 28 июня 1914 г. военными действиями Австро-Венгрии против Сербии. Турция присоединилась к австрийско-германскому блоку 29 октября 1914 года. Следовательно, фельетон написан в середине октября 1914 года.]
Один турецкий министр спросил другого турецкого министра:
-- Все сделано?
-- Все.
-- Французские пароходы задерживали?
-- Задерживали.
-- И обыскивали?
-- Ну, конечно. Как вы просили.
-- И отобрали все припасы?
-- А что ж, любоваться будем на эти припасы, что ли?
-- К команде придирались?
-- Придирались.
-- Посланник ихний заявлял протест?
-- А как же. Заявлял.
-- Что ж вы?
-- А я подмигнул, засмеялся и убежал.
-- Прекрасно. И английские пароходы задерживали?
-- Как вы велели, так и сделали.
-- Обыскивали?
-- Еще как. Живого места не оставили.
-- Отобрали все припасы?
-- Даже деньги.
-- А к команде...
-- Придирались! Конечно, придирались. Все, как было велено.
Министр, довольный, потер руки.
-- Превосходно. Не может быть лучше. Значит, объявили войну?
-- Кто?
-- Да они же?
-- Ничего подобного. Никто не объявлял войну.
-- Позвольте... Да вы что же... их пароходы задерживали?
-- Задерживал.
-- Придирались? Обыскивали? Припасы отбирали?
-- Придирались. Обыскивали. Отбирали.
-- Ну, значит, война объявлена?
-- Кем?
-- Ими!!!
-- Ничего подобного.
-- Тьфу!! Почему ж они не объявляют войну?!
-- А не хотят, вероятно.
-- Как не хотят? Вы пароходы задерживали?
-- Надоели вы мне с вашими пароходами!! Ну да, мы их пароходы задержали, обыскали, конфисковали, а они нам войны не объявляют. Понимаете? Не хотят и не объявляют.
-- Какое же они имеют право не объявлять войны?! Ведь, вы пароходы...
-- Да! Да! Все: и задержали, и обыскали, и придирались -- а они все-таки войны не объявляют!
-- Черт знает, что за дурацкое положение!! Не знаю, что теперь и делать?!.
-- Да очень просто: объявите вы им войну!
-- Мы? Турция? Им?
-- Да!
-- С ума вы сошли! Никак мы этого не можем. Поймите, что если всю историю затеем мы -- на нас мусульмане всего мира плевать захотят. А если объявят войну нам другие -- все встанут на нашу защиту, и загорится священная война всех мусульман против европейцев.
-- Так бы вы и сказали. Тогда есть прекрасный выход!
-- ?!?!
-- Отмените капитуляции.
-- Милый! Идея! Селям Алейкюм!
-- Шалтай-балтай -- не стоит!
* * *
-- Получили?
-- Что?
-- Объявление войны союзными государствами.
-- Ничего мы не получали.
-- Тьфу! Да, ведь, вы капитуляции отменили?
-- Неделю тому назад.
-- Ни у кого об этом не спросившись?
-- Ни у кого.
-- И иностранные почтовые конторы упразднили?
-- Целиком.
-- Ну? Значит, вы ноту с объявлением войны должны получить?!
-- Не получал.
-- Подохнуть можно с такими делами. Знаете, что? Закройте проливы [По русско-турецкому союзному договору 1799 г. Россия получала право проводить свои суда через черноморские проливы (береговая зона которых принадлежала Турции). Это право подтверждено в договоре 1905 г. По Ункяр-Искелесийскому договору 1833 г. Турция обязалась закрыть проливы для прохода иностранных судов.].
-- Как -- закрыть проливы? Да ведь мы по договору не имеем права?!
-- Это-то и хорошо, что не имеем права. Союзники обидятся и объявят нам войну.
-- Но ведь тогда повод будет с нашей стороны?
-- Ничего подобного. Скажем, что войну объявили они, а что мы, дескать, закрыли проливы нечаянно, и что готовы даже извиниться.
-- Хе-хе... Ну, и хитрая же вы голова.
-- Турок я.
* * *
-- Вы знаете новость? Союзная эскадра французов и англичан обстреливает наши берега.
-- Чудесно! Добились мы таки своего. Значит, война объявлена?
-- Кем?
-- Да ими же, Господи!
-- Никем она не объявлена.
-- Но, ведь, они же в нас стреляют! Это нарушение мирных отношений!
-- Я им говорил. Заявлял, что они нарушают мирные отношения.
-- А они?
-- А они говорят, что мы еще раньше нарушили мирные отношения, закрыв проливы!
-- Но почему же вы не уговорили их объявить войну?
-- Уговаривал. Именем Аллаха просил, умолял их. Не хотят.
-- Никогда я не был в таком дурацком положении. Обстреливали, вы говорите, берега?
-- Очень. Все побережье испортили.
-- А что же посланник их?
-- Сегодня и французский и английский посланники были у нас в министерстве... Уверяли в своем нейтралитете, что Франция и Англия очень миролюбиво настроены к Турции...
Министр горько улыбнулся.
-- Настроены. А стреляют!
-- Я им говорил. А они мне в ответ: а вы проливы не закрывайте!
Министр сдвинул феску на лоб и почесал затылок.
-- А русские пароходы задерживали?
-- Неоднократно.
-- А отбирали...
-- Все делали! Отбирали, конфисковывали, придирались.
-- Не объявляют?
-- Чего?
-- Да войны же!
-- Нет. Имеются слухи, что их флот потопил нашу канонерку.
-- Ну? И что же их посланник?
-- Да был сегодня у нас. Уверяет, что они держат в отношении нас нейтралитет... Что они миролюбиво настроены...
-- В могилу они меня сведут! Вот что... сегодня же телеграфируйте, чтобы наши посланники в Петрограде, Париже и Лондоне явились в соответствующие министерства и энергично...
-- Ну?
-- Что "ну?"
-- Что -- энергично?
-- И энергично, чтобы заявили представителям России, Франции и Англии, что...
-- Ага! Что же заявить?
-- Что Турция... по-прежнему соблюдает нейтралитет, и настроение по отношению к державам тройственного согласия [Имеется в виду Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия и Италия), созданный в 1882 г. и направленный против Франции, Англии и России.] очень миролюбиво.
-- А как же насчет того, что их суда бомбардируют наши крепости?
-- Позвольте, не перебивайте! Это я вам дал распоряжение по министерству иностранных дел. Теперь запишите другое, по военному министерству: двинуть завтра же два корпуса в Египет и пять корпусов на Кавказ!
-- Ну, и голова мы с вами, я вам скажу!
-- Турки мы. Иначе не проживешь.
* * *
-- Дождались!
-- А что?
-- На Кавказе русские разбили три наших корпуса, а в Мраморном море англичане потопили два наших крейсера.
-- Да что вы мне крейсерами да корпусами в нос тычете! Вы мне скажите: войну-то они объявили?!
-- Войны не объявляли.
-- Но ведь это же противоречит всяким международным правилам.
-- Они согласны с этим. Однако, говорят, ежели Турция, которая первая всю кашу заварила, ничего нам не объявляет, -- чего ж нам объявлять.
-- В гроб они меня вгонят! Да посланники-то ихние, посланники -- что говорят?
-- Сегодня были у нас в министерстве...
-- Ну, и что же?
-- Заверяли в миролюбии. Говорили, что, по-прежнему, держат нейтралитет.
-- Какое же они имели право говорить это?
-- Говорят, что имеют. Говорят, что турецкие посланники то же самое говорят в неприятельских столицах.
-- Боже мой! Что за положение! Топят наши крейсера, разбивают наши корпуса, -- а о войне ни гу-гу.
-- Они говорят: не нами такой порядок начат, не нами и кончится.
-- Нет! Это нужно прекратить!! Пошлите сегодня же телеграммы нашим представителям в Петрограде, Париже и Лондоне, чтобы они...
-- ...Объявили войну?
-- С ума вы сошли?! Чтобы они заявили о турецкой лояльности, и что турки по-прежнему строго держат нейтралитет, устремляя все внимание на порядок, спокойствие... и... как это называется?
-- Самоопределение?
-- Ну, черт с ними, пишите -- самоопределение...
-- А по военному ведомству никаких приказаний не будет?
-- Есть. Прикажите нашим судам попытаться высадить около Одессы десант, а в казначейство пошлите распоряжение, чтобы оно перевело 15 рублей на русский Красный Крест.
-- Однако!
-- Что же поделаешь -- турок я.
-- Не турок ты, -- подумал министр, -- а так только... немного притурковат.
* * *
Министр с искаженным лицом влетел в кабинет другого министра и вскричал:
-- Допрыгались?!
У другого министра лицо тоже исказилось:
-- Ну, что еще?
-- А то, что русские уже идут на Константинополь, а англичане потопили весь наш флот!!
Даже феска на лице другого министра побледнела, а кисточка стала дыбом.
Долго он безмолвствовал, наконец, сказал:
-- Пошлите телеграммы нашим представителям при союзных дворах... Пусть они явятся в министерства Петрограда, Парижа и Лондона и заявят, что Турция, по-прежнему, мирно совершенствуется... этого, как его: самоопределяется, соблюдая нейтралитет, и что...
-- Чепуха!!
-- То есть, как это -- чепуха?!
-- То, что вы говорите -- все чепуха!! Наши явятся к ним, ихние явятся к нам, будут друг друга уверять в миролюбии, в соблюдении нейтралитета, а через три дня русские и французы, все-таки, будут в Константинополе...
-- Позвольте! Придумаем! Предложим им мир.
-- Придумали...-- горько рассмеялся рассудительный министр.-- Три копейки стоит эта ваша идея!
-- ?!
-- "Мир"! Мир можно предлагать тогда, если была война, а теперь они скажут: "да войны никакой и не было!". Мальчики они, что ли?
-- Чем же это кончится?!
-- Чем? А явятся они в Константинополь, погонят нас в Малую Азию, а в это время их посланники заявят о своем миролюбии и нейтралитете. Наша же система, ничего не поделаешь...
* * *
И долго сидели оба, похудевшие, бледные, осунувшиеся, на турецких диванах.
И перешли оба в эту тяжелую минуту с дипломатического французского на свой турецкий язык.
-- Рахат-лукум, -- тихо прошептал противник объявления войны.
-- Шалтай-балтай, -- согласился его рассудительный товарищ, повесив, пока что, собственную голову на грудь.
Смеркалось...
РУМЫНСКАЯ МУЗЫКА
Когда поведение Румынии окончательно вывело меня из терпения, я решил, что с Румынией нужно объясниться начистоту.
-- Скажите, -- обратился я к одному знакомому, -- где можно найти какого-нибудь настоящего румына?
-- Настоящего румына?
-- Да.
-- Живого?
-- Ну, конечно. Какого же еще...
-- Очень просто: пойдите в ресторан "Пальмира" и спросите там дирижера оркестра Туде-Сюдеску.
* * *
Найти Туде-Сюдеску не представляло никакого труда... Войдя в "Пальмиру", я увидел Туде-Сюдеску со скрипкой в руке, склоняющего свое ухо то в одну, то в другую сторону зала.
Туде-Сюдеску кланялся, улыбался и прижимал руку со смычком к груди.
Тут же я заметил, что между двумя противоположными группами гостей происходило своеобразное состязание:
-- "Осень"! -- кричала левая группа. -- Играй "Осень", тебе говорят! Вальс "Осень"!
-- К чер-р-рту "Осень", -- надрывалась правая группа. -- Не надо никакой "Осени"! Играй "Сон негра"!
-- Дьявол его побери "Сон негра"! Провались он! "Осень" играй!
-- Пусть-ка попробует! Я ему такую "осень" заиграю бутылкой по скрипке! Слышишь, чертова голова! "Сон негра" и больше никаких!
-- Начни-ка, начни, попробуй, -- гремели защитники "Осени". -- Начни "Сон негра"! Как ты его окончишь?! Что от тебя останется!!
-- "Сон негра"! Играй!!! "Сон"! Слышишь -- "Сон"!!
Туде-Сюдеску кланялся, улыбался и, наконец, взмахнув смычком, заиграл... Я прислушался.
Играл он не "Осень" и не "Сон негра", а нечто среднее: вальс "Осенний сон". Негр в этой комбинации куда-то затерялся, но публика понемногу стала успокаиваться.
-- "Э, да ты человек видно сообразительный, -- подумал я. -- С тобой можно потолковать о политике".
В антракте я пригласил его за свой столик.
* * *
-- Скажите, -- спросил я, кому больше Румыния симпатизирует -- немцам или русским?
-- Да что ж... русский очень хороший народ.
-- Значит, вы выступите против немцев?
-- Нет, что вы! Немцы тоже народ ничего себе.
-- А-а, понимаю, -- кивнул я головой. -- Значит, вы будете соблюдать нейтралитет?
-- Нейтралитет? Ну, его, знаете, тоже опасно соблюдать...
-- Почему же?
-- Да ведь это понятно и просто: война ведь должна когда-нибудь кончиться?
-- Должна.
-- И кто-нибудь будет победителем?
-- Будет.
Туде-Сюдеску с тоской посмотрел на меня.
-- Ну, вот видите! Мы придем к победителю получить свой кусочек, а он скажет: "Кукиш вам с маслом! Не помогали мне, когда я воевал -- ничего теперь и не получите!" Может это быть?
-- Может.
-- Так вот мы и не знаем, что нам делать?
-- Что вам делать? Очень просто: выступите за союз культурных государств -- России, Франции и Англии...
-- За культурных, говорите? А вдруг некультурные нам так насыпят, что мы ног не унесем.
-- Ну, если вы сомневаетесь, -- выступите на защиту Австрии и Германии!
-- Да, еще бы... как же! Выступишь тут, когда русские уже забрались в Трансильванию [Трансильвания -- историческая область на севере Румынии. С XI-XII вв. подчинялась венгерским королям (с 1541 г. под сюзеренитетом турецкого султана. На Карловицком конгрессе 1698-1699 гг. признания власти над Трансильванией, входившей в состав венгерского королевства, добились Габсбурги. Трансильванским мирным договором 1920 г. Трансильвания была закреплена за Румынией.]! Вот было бы хорошо, если бы они Трансильванию нам дали.
-- За что?
-- Положим, действительно, не за что. Ну, Бессарабию [Бессарабия -- историческая область между Прутом и Днестром. В X-XII вв. входила в состав Киевской Руси. В 1513 г. подпала под власть Турции. В 1812 г. по мирному договору между Россией и Турцией вошла в состав России, образовав Бессарабскую губернию.] бы отдали.
-- За что?
-- Положим, и Бессарабию -- не за что.
-- Ну, вот видите -- значит, заслужить надо.
-- Вам легко сказать: заслужить... А как?
-- Поддержите союзников!
-- А вдруг Австрия вторгнется в Румынию и пойдет нас лупить...
-- Ну, если вы этого боитесь -- сделайте одолжение -- поддерживайте вашу Австрию!
-- А Россия, вы думаете, за это по головке погладит? Так нас размотает, что и костей не соберешь.
-- Ну, в таком случае -- держите нейтралитет!!
-- Да... А что мы потом за это получим? Германия победит -- Бессарабии нам не отдаст, Россия победит -- Трансильвании и кончика не подарит. Прямо хоть вешайся.
Туде-Сюдеску схватился руками за голову и застонал.
-- Ну, а вы лично, -- спросил я. -- Чью бы сторону вам было приятнее поддерживать?
-- Америки.
-- Эко, хватили! Да ведь Америка не воюющая страна.
-- Ну, что ж. Это и хорошо.
-- Ничего вы от нее не получите!
-- Это и плохо. Прямо -- куда ни кинь -- везде клин.
-- Неужели, нет выхода? -- спросил я сочувственно.
-- Между нами говоря -- выход есть...
-- Ну?
-- Нам нужно сделать так: немцам, скажем, нужен хлеб, лошади, разные военные припасы -- мы им продаем... Пожалуйста! Приезжайте потихоньку -- и покупайте! Теперь сербам: нужен, скажем, хлеб, лошади, разные военные припасы -- покупайте себе у нас потихоньку. Пожалуйста! Мы поддержим.
-- Что же дальше?
-- А очень просто: война окончится; и, если победят немцы -- они скажут: "румыны хороший народ, они нам помогали -- дадим им то-то". Если победят союзники, так тогда сербы нас поддержат: "Румыны, скажут они, прямо замечательно добрый народ, -- потихоньку нам продавали хлеб и всякие военные припасы -- дайте им что-нибудь за это, господа союзники..."
Изумленный такой комбинацией, я открыл рот, чтобы возразить, но ресторанная публика, наскучив молчанием, снова зашумела:
-- Эй ты! Румынский человек! Играй "Куколку"!!
-- Не надо "Куколку"! -- взревели оппоненты слева. -- Провались "Куколка"! Играй "Танец Анитры" [Имеются в виду популярные мелодии начала XX в., исполнявшиеся на эстраде.].
-- Ко всем чертям "Танец"! Играй "Куколку"!
-- Попробуй, "Куколку"! Давно провансалем не мазался?! Танец!! Анитру!!! Долой чертову "Куклу"!
-- Затруднительное ваше положение, -- заметил я. -- Что вы выберете из двух?
Туде-Сюдеску подмигнул мне, направляясь к эстраде:
-- Что выберу? Сыграю им балет "Танец Кукол..."!!
РЕДКОЕ ОТЛИЧИЕ
В Германии свирепствует эпидемия наград
орденом "Железного Креста". За последнее время
Вильгельм наградил этим орденом 42000 человек.
Корресп. "Биржевых Ведомостей".
Недавно Вильгельм строго заметил кронпринцу:
-- Вот видишь, какой ты неблагодарный; я тебе пожаловал орден "Железного Креста", а ты так себя ведешь? Взял да и утащил из замка какой-то французской баронессы разные старинные вещи и коллекции. Разве так кавалеры ордена поступают?
Кронпринц пожал плечами и фыркнул:
-- Подумаешь, важность какая -- "Железный Крест". Небось, бриллиантового не дашь.
-- Дело не в том материале, из которого сделан орден, -- заметил Вильгельм, -- а в самом знаке отличия.
-- Однако, -- заметил практичный кронпринц, -- если бы этот орден был не железный, а бриллиантовый -- ты бы его так щедро не раздавал...
-- Я его и не раздаю щедро.
-- Ну, да! На прошлой неделе раздал свыше трех тысяч орденов, да за сегодняшний день только раздал штук восемьсот.
-- Что ж, -- заметил Вильгельм. -- Я не виноват, что немцы такие замечательные герои.
-- Не немцы замечательные, а ордена тебе дешево стоят... Признайся, пфеннига по три за штуку обходится? Папаша, а? Как, вообще?
Вильгельм махнул рукой и сердито вышел из комнаты, но тут же про себя подумал:
-- Кстати, что он напомнил -- у меня уже весь запас вышел. Надо будет заказать новую партию.
* * *
-- Ваше величество! Четырнадцатая рота Штутгардтского полка очень отличилась в бою -- взяла в плен двух лошадей и сорок шинелей. Ходатайствую о награде им, ваше величество.
-- Кто же из них особенно отличился?
-- Да все.
-- Ну, хорошо. Передайте им, что я жалую каждого из них орденом "Железного Креста".
-- Я... а... хм! Гм...
-- Что такое? В чем дело?
-- Нет, ничего.
-- Вы что-то сказали?
-- Нет, я так. А скажите, ваше величество... другой орден никакой нельзя им дать?..
-- Глупости! Это прекрасный орден. И я его имею, и кронпринц, и все принцы и офицеры его имеют. Орден, как орден. Вы не желаете ли?
-- Два есть, ваше величество.
-- Ну, чего там два -- берите третий. А? Мне не жалко.
-- Да нет, зачем же вас затруднять...
-- А то дал бы.
* * *
-- Замечательную атаку отбил, ваше величество, наш седьмой корпус!
-- А кто его атаковывал?
-- Положим, наши же, ваше величество. Но это все равно, -- когда они отбивали атаку, они ведь не знали, что это наши. А атака отбита замечательно... По всем правилам стратегического искусства...
-- Молодцы! И урон был небольшой?
-- У нас? Почти никакого. Зато у них, ваше величество, у атакующих -- гора трупов. Молодецки отбили атаку.
-- Рад слышать. Жалую им за лихую атаку орден "Железного Креста".
-- Кому, ваше величество?
-- А? Всем.
-- Да ведь их шестьдесят тысяч, ваше величество!
-- Ничего... Я человек не прижимистый. Пусть себе получают и носят на здоровье. А тебе за приятное сообщение жалую пять штук.
-- Ваше величество... За что же?
-- Ничего, ничего, братец... Заслужил!
-- Я, ваше величество... Извините... Никогда больше не буду...
-- Чего не будешь? Что ты там лепечешь?
-- Ваше величество... Я не виноват. Я уж, кажется, старался.
-- Неужели, пяти мало? Хорошо. Получишь десять...
-- Ваше величество! Не погубите... Я -- человек старый, у меня грудь слабая... Где ж ей такую тяжесть вынести...
-- Вздор! не благодари.
* * *
-- Эй, эй, солдатик... А пойди-ка сюда...
-- Здравия желаю, ваше величество!
-- Нет, не здравие, брат, не здравие... А вот почему ты не по форме ходишь?
-- Все, кажется, в исправности, ваше величество.
-- Врешь ты, братец. А почему на груди ордена "Железного Креста" нет?
-- Ей-Богу есть, ваше величество! Я его дома, чтоб мне лопнуть, ношу. А только, когда выхожу на улицу, то, конечно, снимаю. Неловко, знаете.
-- Не врешь ли ты, братец. А, ну, дай я тебе его навешу.
-- Э-эх!
* * *
-- Ваше величество! Позвольте представить вам капитана фон-Шмерп, который сделал чрезвычайно важную разведку.
-- А-а... Приятно, приятно!
-- Его, ваше величество, по-моему мнению, нужно наградить как-нибудь особенно. Чем-нибудь этаким чрезвычайным отличить его...
-- Конечно. Что бы ему такое сделать? А вот мы его самого сейчас спросим... Капитан! Что вы хотите? Какое отличие?
-- Ваше величество! Я хочу многого. Я хочу получить единственное отличие на всю армию.
-- Гм... Именно?
-- Разрешите мне не носить ордена "Железного Креста".
-- Большого вы просите, капитан... Многого вы просите... Но и подвиг ваш велик... Жалую вам это отличие...
* * *
И весь полк гордился бравым капитаном фон-Шмерп.
"СПЕЦИАЛИСТЫ"
...Склонив жалостливо на бок голову, генерал Лиман фон-Сандерс [Отто Лиман фон Сандерс -- германский генерал, военный советник в Османской империи во время Первой мировой войны.] поглядел на турка.
-- Жалко мне вас, турки, -- печально прошептал Сандерс. -- То есть, так жалко, что и сказать даже невозможно. Сердце разрывается, глядя на вас.
Он утер кулаком сухой глаз.
-- Кровью сердце обливается, на вас глядючи. Все вас били, кому не лень.
-- Ну, уж и все, -- возразил Турок.
-- Русские били?
-- Ну, били.
-- Итальянцы били?
-- Предположим.
-- Чего там предполагать? Предположение должно еще превратиться в уверенность. Болгары били?
-- Тоже -- народ нашли!
-- А, все-таки, били. И сербы били. И вот -- гляжу я на тебя Махмудка -- и слезы жалости застилают мои глаза.
Сандерс вынул платок, потер им глаза, потом сделал вид, что выжимает мокрый платок. Развесив на трубке кальяна платок, якобы для просушки, Сандерс продолжал:
-- Надо вам помочь, Махмудка. Мы не можем допустить, чтобы немецкое сердце разрывалось от ваших страданий.
Турок повел в воздухе длинным носом, будто учуяв еле уловимый аромат жареного, и согласился:
-- И не допускайте. Еще сердечную болезнь наживете.
-- Ну, вот видишь. Надо помочь. Согласись сам, что ты живешь на вулкане. Русские били -- еще будут бить; болгары, итальянцы били -- еще будут бить.
-- Румыны... тоже...
-- Что румыны?
-- Тоже могут бить, -- вздохнул турок.
-- Могут. Еще как, братец ты мой, могут. Вот видишь! А у нас, у немцев, сердце болит.
-- Невозможно этого допустить, чтобы у вас сердце болело, -- воскликнул хитрый турок.
-- Мы и не допустим. Возьмем -- и прямо поможем! Господи! Нешто ж мы, немцы, звери какие, что ли, или что?..
-- Аллах керим [Господь милостив (арабск., тюркск.).], -- воскликнул турок.
-- Именно что керим. Не иначе. Первым долгом, должен вам сказать -- ты меня извини, Махмудка, -- но крепости у вас никуда не годятся.
-- Иль-Алла, Россуль-алла [Нет бога, кроме бога и его единственного пророка! (арабск., тюркск.).]! -- вздохнул турок.
-- Не знаю. По-вашему, может, россуль, а по-нашему, по-немецки, это хуже. Впрочем, как говорится: не вздыхай глубоко, не отдадим далеко. Крепости мы вам выстроим новые. Потом пушки: ведь я тебе друг, Махмудка, но ты меня извини -- я прямо должен сказать: пушки ваши дрянь. В такой пушке горох можно толочь, а не стрелять из нее.
-- Да, -- согласился турок, -- для стрельбы они неудобны.
-- А снаряды? Ведь вы, извините меня, кочнами капусты стреляете, а не снарядами.
-- Уж вы скажете тоже -- капуста... Капусту едят, а наших снарядов есть нельзя.
-- Еще того хуже. Значит они уж решительно ни на что не годятся. Итак -- мы присылаем своих инженеров для крепостей, присылаем пушки и снаряды.
-- Аллах керим!
-- Да уж все будет, как следует. Все, все дадим. И Керим будет, и все что нужно. Уж мы обо всем подумаем. Офицеров для команды над солдатами пришлем, броненосцы дадим. Потому нам очень вас жалко.
Сандерс взял платок, потер им где-то около уха, всхлипнув, сказал "хоть выжми!" и ушел.
Оставшись один турок потер руки и пробормотал:
-- Ловко я немца обкрутил.
А Сандерс, шагая по стамбульской улице, думал:
-- А ловко я обтяпал дельце. Обмишулил долгоносого. Ни сучка, ни задоринки.
* * *
Махмудка попытался спорить с Сандерсом.
-- Я еще понимаю, что пушки наши. Но почему же все крепостные офицеры ваши! Пусть уж немножко будет и наших.
-- Бог знает, что ты говоришь, Махмудка! Наши офицеры лучше ваших?..
-- Лучше.
-- Армия наша опытнее?
-- Ну, опытнее.
-- Так вам же лучше, если у вас будут офицеры первый сорт, а не второй.
-- Ну, да... я понимаю. А, все-таки, оно как-то неловко.
-- Странно даже, -- скривил губы Сандерс и в его голосе задрожала дежурная слеза обиды. -- Для них же стараешься, хлопочешь, тратишься, а они...
-- Ну, ладно, ладно... Пусть. Только, чтобы они получше крепости делали.
-- Да уж будьте покойны. Собаку съели.
-- Аллах керим!..
-- Тонко изволили подметить. Керим самый настоящий. Без обману.
* * *
-- Послушайте, Сандерс, это как будто и неудобно: ну то, что вы броненосцы дали -- за это спасибо, но зачем же вся команда немецкая?..
-- Чудак ты, Махмудка: да ведь мы на них фески наденем!
-- Нет, это что -- фески... А мы бы хотели, чтобы и турок немного на броненосцах было. Пусть поплавают.
-- Да зачем же?
-- Ну, что вам стоит покатать их немножко.
-- Ладно. Так и быть: кок будет у нас турецкий и штук пять кочегаров тоже турецкие...
-- Хорошо б если бы и командир...
-- Что командир?
-- Чтобы... наш...
-- С ума ты сошел! Да ваш турок штирборта от бакборта [Штирборт (голладск.) правая сторона судна, если смотреть с кормы на нос. Бакборт (голландск.) -- левая сторона корабля.] не отличит. Ведь он кабестан с ватерлинией путает! Впрочем, конечно... Мы вам, может быть, не нужны?.. Так, так... Сделали доброе дело. Вооружили людей, облагодетельствовали, -- а теперь и -- вон?.. Где мой платок? Опять -- хоть выжми...
Турку сделалось стыдно.
-- Ну, ладно, ладно. Нет Бога, кроме Бога, а Магомет -- пророк его!
-- "А ты дурак"", -- подумал Сандерс.
* * *
-- Послушайте... Зачем же вы крепостные пушки наводите на султанский дворец? Это нельзя. Вдруг нечаянно выстрелит? Ведь защищать нужно здесь, а не здесь.
-- Мы и броненосную артиллерию навели на султанский дворец, -- пожал плечами Сандерс. -- А часть пушек навели на Айя-Софию [Один из наиболее значительных памятников архитектуры и истории храм св. Софии (532-537 гг.), построенный еще в Византии. Позже во времена владычества Турции превращен в мечеть. В настоящее время используется как религиозное сооружение и христианами и мусульманами. Находится в центре Стамбула.].
-- Аллах керим! Зачем же?
-- Ничего там не "керим". Раз не понимаешь, так молчи. Ведь если неприятель нападет на Константинополь и возьмет его -- куда он первым долгом бросится? На самые драгоценные для турков здания!.. Ну, вот мы и защищаем их. Мы, немцы, все должны предусмотреть.
-- Да ведь, вы же их, -- здания эти, -- можете разрушить!!
-- Лучше разрушить, чем отдать неприятелю.
-- Да, ведь, неприятеля пока нет?
-- Нет -- так будет! Нет дождя перед дождем. Послушай, не вертись тут, только мешаешь.
-- Странно вы со мной стали разговаривать...
-- Обожди, скоро иначе с тобой поговорю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
-- Эй, Махмудка! Пойди-ка сюда!
-- Послушайте... Нельзя ли повежливее...
-- Я тебе покажу вежливость. Вот смотри: это что? Пушки?
-- Пушки.
-- Куда они наведены?
-- На султанский дворец.
-- И еще куда?
-- На главные здания города.
-- Так-с. Какие солдаты у пушек?
-- Немецкие.
-- Верно. Там в бухте что стоит?
-- Броненосцы.
-- Какие?
-- Нем... Ту... Турецкие.
-- Ты думаешь? Гм... Ну, ладно. Какая на них команда?
-- Немецкая.
-- Пушки там видишь?
-- Вижу.
-- Куда наведены?
-- На султанский дворец и Айя-Софью.
-- Правильно. Теперь слушай, Махмудка, своими длинными ушами: если сегодня вы не нападете на русские черноморские города -- я махну вот этим самым пла т ком -- видишь?
-- Вижу. Совсем сухой платок.
-- Да, брат. Высох. Так вот: махну только этим платком -- и моментально крепостная и корабельная артиллерия в кусочки размечет весь Константинополь с Айя-Софьей и султанским дворцом в придачу. Видал-миндал? Видишь, я тоже умею говорить по-турецки!!
-- Аллах-керим!
-- Это уж ваше дело. Вам видней. Я свое сказал.
Турок почесался.
-- Эх-ма!
Кругом засмеялись.
* * *
Ввиду того, что сведения о вышеизложенном автор имеет из самых верных источников -- рассказанная история может послужить первой главой для будущей "желтой", "зеленой" или "лиловой" книги -- собрания официальных сообщений о причинах русско-турецкой войны.
КОНЕЦ
Официально была зарегистрирована эта болезнь только тогда -- когда она достигла полного развития.
Официальное свидетельство это мы берем из газет, но тут же должны оговориться, что считаем этот источник очень достоверным: в настоящее время наши газеты не лгут.
Именно: "В Варшаве из уст в уста передается забавная версия, в основе которой будто бы лежат найденные германские официальные документы. Согласно этой версии, император Вильгельм обещал своей супруге, императрице Виктории-Августе, сделать ей ко дню рождения подарок из Варшавы. День рождения германской императрицы был 22-го октября. Должно быть эта версия содержит некоторую долю истины, так как одна из берлинских газет на днях поместила напыщенную статью, в которой стояло черным по белому, что германские офицеры в день рождения императрицы пришлют ей поздравление из Варшавы".
Начало болезни нужно отнести к более раннему времени: к началу операций на французском фронте.
-- Через две недели, -- сообщил своей жене Вильгельм, -- я буду обедать в Париже.
Императрица в домашнем быту славилась своей рассудительностью.
-- А вдруг не будешь? -- призадумавшись, спросила она.
-- То есть, как это так не буду? Это мне нравится! Не беспокойся, я так все рассчитал, что комар носу не подточит.
* * *
Комар подточил нос.
Через месяц после этого императрица пришла зачем-то к Вильгельму и, между прочим, спросила:
-- Пообедал?
-- Как... пообедал?
-- Да вот, в Париже. Помнишь, ты обещал.
-- Видишь ли, милая... я, собственно, конечно... Но тут вышла такая история, что наш фронт, скажем, тут, на реке Марне [На французской реке Марне во время Первой мировой войны с 5 по 12 сентября 1914 г. произошло сражение, во время которого англо-французские войска остановили наступление немецких войск в районе между Парижем и Верденом и вынудили их к отступлению, сорвав германский стратегический план быстрого разгрома Франции.], Клуб [Александр фон Клук (1846-1934) -- германский генерал, командующий 1-й армией во время Марнского сражения.] зашел сюда, а Жоффр [Жозеф Жак Жоффр (1852-1931) -- маршал Франции (1916); в Первую мировую войну главнокомандующий французской армией (1914-1916), именно он добился победы в Марнском сражении.] предпринял движение налево и вот, понимаешь...
-- Вот видишь, Вилли, как это нехорошо. Ведь ты все-таки король, а не школьный мальчишка, который обещает поколотить товарища. Гляди-ка: ты пообещал обедать в Париже, газеты раззвонили об этом -- и что же теперь? Все над тобой смеются. Мне стыдно за тебя, Вилли.
-- Да пойми же ты, чудачка, что если бы старик Жоффр не загнул левое крыло за Клука...
-- Что ты все на Жоффра сваливаешь... Жоффр ничего никому не обещал и Жоффру не стыдно... А тебе стыдно. Болтаешь, что тебе взбредет на ум. Сколько уже лет ты императором, а все не научился держаться с достоинством. Ты погляди, что только русские газеты об этом пишут, как издеваются над тобой... Ты думаешь, мне не больно?
-- Русские газеты!? Я им покажу!.. У нас сегодня которое число?
-- Восьмое.
-- Ну, так вот что: к двадцать девятому я буду поить свою лошадь в Фонтанке!
-- В какой Фонтанке?
-- А? Река такая есть. В Петрограде.
-- Вилли! Опять?
-- Что "опять"? Можешь записать даже: двадцать девятого -- твой Вильгельм поит лошадей из Фонтанки!
-- Да ведь опять солжешь...
-- Я? Солгу? Не таковский я, братец ты мой, чтобы соврать. Пес врет. У меня все рассчитано до последнего винтика. Эй, кто там! Объявите в газетах, что Вильгельм обещал к двадцать девятому напоить свою лошадь из Фонтанки.
-- Вилли! Опомнись.
-- Отстань!
* * *
-- Вилли... А какое у нас число?
-- Что у тебя календаря нет, что ли? Третье.
-- Третье? Так, так. Напоил?
-- Чего?
-- А лошадь-то. Из Фонтанки.
-- Видишь ли. Тут вышла маленькая перемена: немного загнулся фронт, я, конечно, хотел наступить, ну, а там у них обход, я отступил, а они...
-- Вилли! Какой позор... И тебе не стыдно мне в глаза смотреть? Ведь у тебя дети взрослые, Вилли...
-- Что там "Вилли, да Вилли". Без тебя все знаю. Но я думал, что они оттянут фронт сюда, а они оттянули сюда. Ничего не смыслят в военном деле. А оттяни они фронт туда, я бы им показал! Я бы... Чего ты плачешь?..
-- Вилли! Ведь над тобой вся Европа смеется. Мне вчера показали карикатуру в польском журнале...
-- Поляки?! Они у меня узнают, эти поляки!.. Постой... Когда день твоего рождения?
-- 22-го.
-- Ну вот тебе мой такой сказ: 22-го я тебе пришлю из Варшавы такой подарок, что...
-- Вилли!! Опять?!
-- Чего там "опять"? Раз сказал, значит, так и будет.
-- Эй, адъютант, -- крикнула императрица в открытую дверь. -- Забирайте вашего повелителя. Уведите его. С ним, кажется, припадок.
-- Да уверяю тебя, милочка, что тут уж я не ошибусь, у меня все рассчитано. 15-го беру Осовец, 18-го...
-- Иди, иди с Богом...
-- Ну посмотрите вы на нее: не верит. 19-го я продвинусь...
-- Да берите же его, адъютант. Что вы стоите, разиня!?
-- 20-го я продвинусь до...
-- Пожалуйте, ваше величество. Нехорошо...
-- А? Это кто? Адъютант? Здравствуй, адъютант! Скажи, адъютант, что тебе из Пскова прислать?! 6-го мы в Пскове и...
-- Ладно, ладно... Идите уж. Там расскажете.
-- Видите ли, 21-го я продвинусь до...
-- Продвигайте его, адъютант. Пропихивайте в двери... Продвинули?
-- Есть.
-- Ф-фу!
* * *
...Немецкая артиллерия застряла в грязи. Солдаты, крича и надсаживаясь, старались вытащить тяжелые колеса, но постромки только впивались в плечи, а орудия не двигались ни на шаг.
-- Над-дай еще!
-- Навались! О, черр-рт!
Около пушки неожиданно вырос закутанный в плащ Вильгельм.
-- Трудно, ребята? Ничего -- 28-го мы, ребята, в Москве будем кушать русские щи.
-- Над-дай еще!!
-- А 12-го будем в Саратове пить Жигулевское пиво...
-- Фриц! Что это тут за фигура бормочет?
-- Ослеп, что ли? Это кайзер.
-- Мешает только. Отведи его в сторону.
-- Слушайте, вы... кайзер. Шли бы вы отсюда, а?
-- 21-го в Астрахани я буду есть икру, ребята.
-- Ладно, ладно. Слышали. Вот несчастный... Отведите его, ребята. И зачем его пускают сюда?!
-- Эй, вы! Ступайте с Богом. Фриц! Сплавь его в третью батарею. Пусть там передадут дальше.
-- Куда вы меня тащите?! Торжественно заверяю вас, что 37-го будем в Уфе есть знаменитые пельмени.
-- Иди, иди, нечего тебе тут. Не проедайся. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Эй, кто идет? Чей полк?
-- 7-й уланский.
-- Не возьмете ли кайзера от нас?
-- Ну, его! Он нам с утра надоел.
Моросил дождик.
ПУГОВИЦА
Газеты сообщают о громадном патриотическом подъеме немцев и ликовании их; причины этого, по словам газет, следующие.
Берлин. Военное ведомство оповестило население, что на главных площадях города будут показываться публике трофеи немецких войск -- взятые в плен казацкие лошади.
Вход по билетам.
Вена. Сюда прибыла казацкая одежда, как трофей победы. Франц-Иосиф [Франц-Иосиф (1830-1916) -- император Австрии и король Венгрии с 1848 г. Один их инициаторов Первой мировой войны.] с приближенными осмотрел одежду, после чего она была передана в музей для общего осмотра.
Дрезден. По улицам города носили казацкую пику, что дало толпе повод устроить восторженную манифестацию в честь немецких войск.
Мюнхен. Большое возбуждение и восторг толпы вызвали выставленные у входа в городскую ратушу военные трофеи -- казацкая винтовка. Немцы кричали: "Долой казаков!! А что, будете знать, как воевать с немцами?!"
Нюрнберг. Все население находится в неописуемом восторге, любуясь военными трофеями, которые носились по улицам... Трофеи состояли из казацкого кисета с табаком и трубки. Победа немецкого оружия вызвала взрыв энтузиазма.
-----
Если вдуматься в приведенные сообщения, то приковывают внимание две странности:
1) Всех предметов имеется по одному экземпляру: одна лошадь, одна одежда, одна пика, одна винтовка, один кисет и, наконец, одна трубка...
2) Где же казак? О казаке ни в одном сообщении не говорится. Если бы он был жив -- показывали бы пленного казака; если бы он был мертв -- показывали бы мертвого казака.
В чем дело?
А в том:
-----
Немецкий эскадрон поймал казака, который увлекшись разведкой, заполз слишком далеко от своей части. Защищаясь, казак заколол трех драгунов, но схваченный сзади и поваленный на землю, сдался.
Трагическая весть: казака поймали! -- разнеслась по всему полку.
Собралось начальство. Долго осматривали казака.
-- Надо его сохранить для императора, -- сказал командир. -- Накормить его! Постой... Вы его, тово... Разденьте! Я пошлю его оружие и одежду в генеральный штаб.
Казака раздели и одежду унесли.
-- А что они едят? -- спросил драгун, косо поглядывая на голого, связанного веревками, казака:
-- Неужели, ты не читал? Людей едят.
-- Ври больше.
-- А вот попробуй: дай-ка ему свою руку. Увидишь, как тяпнет.
-- Неужто, будет есть?
-- Казак-то? А ему что! Тем только и живут.
-- А мы попробуем. Нет ли у кого, господа, руки оторванной?
Рук у всех было достаточно, но оторванной -- ни одной.
-- Сбегай, Фриц, в госпиталь, спроси: не осталось ли там чего-нибудь после ампутации?
Фриц, сам заинтересованный опытом, сбегал. Принес руку.
-- Свежая?
-- Только сейчас с плеча.
-- Ну, положи ему на колени, да развяжи руки, чертова голова! Как же он есть будет...
Казаку освободили руки, положили на колени принесенную пищу и, обступив пленника, стали с любопытством следить -- что будет дальше?
-- Смотри-ка -- не ест.
-- Может, зажарить нужно?
-- Нет; писали, что сырое мясо жрут. Так и написано: "Казаки убивают женщин и детей и пожирают их сырыми".
-- А почему ж этот не есть?
-- Действительно, странно. Может, сыт?
-- Нет; глядите-ка, господа: он что-то руками показывает... На ноги себе указывает!.. Чего это он?
-- Братцы! Да ведь это он показывает, чтобы ему ноги развязали!!
-- Зачем?
-- Показывает, что иначе есть не может...
-- Неужто они ногами едят?
-- Дикари! С них все станется.
-- А ну, развяжите ему ноги... Любопытно, как это он ногами есть будет...
Развязали...
Казак встал, потянулся, размял затекшие члены, помахал в воздухе данной ему рукой и вдруг сделал целый ряд неожиданных поступков: ударил близстоящего солдата отрезанной рукой по физиономии, другого сбил с ног ударом ноги в живот, вскочил на чью-то, стоящую вблизи, лошадь и, гикнув, ускакал так, что только засверкали лошадиные копыта...
Вдогонку ему дали несколько выстрелов, потом организовали целую планомерную погоню...
Увы -- казак исчез.
* * *
-- Ничего, -- утешил себя командир. -- Зато лошадь его, одежда и вооружение остались. Все-таки, это -- что-нибудь.
-- Куда же мы пошлем эти трофеи? -- спросил адъютант. -- В Берлин?
-- Почему именно все в Берлин? Зачем обижать другие города?
-- А как же сделать?
-- Позвольте, мы сейчас рассчитаем... Что у нас есть?
-- Лошадь, одежда, пика, ружье и кисет с табаком.
-- Великолепно. Какие большие города у нас есть?
-- Берлин, Мюнхен, Дрезден, Нюренберг, Лейпциг, Бремен, Гамбург, Штеттин, Кенигсберг...
-- Ой-ой-ой!.. Не хватит! Городов больше, чем трофеев.
-- Не разрезать ли лошадь?..
-- Что вы! Пока доставим куски, -- мясо испортится... Время теперь жаркое.
-- Ну, если живую, то, конечно, нужно посылать в Берлин! Все-таки -- столица.
-- Да!.. Позвольте! А, ведь, мы Вену забыли. Неужели союзникам ничего не пошлем?
-- Действительно! Одежду им послать бы... Пусть видят, что немцы казаков не боятся...
-- Послушайте... А Будапешт?
-- Что Будапешт? Чепуха Будапешт! Можно им из венской одежды один сапог послать. Городишко ведь не так, чтобы уж очень большой.
-- Да, но как же мы в Вену с одеждой только один сапог пошлем?
-- А мы совсем сапогов посылать в Вену не будем. Пусть там думают, что казаки босиком ходят.
-- Чудесно! Тогда у нас и Кенигсберг устроен. Мы ему другой сапог пошлем.
-- А Мюнхен?
-- Гм... Мюнхен? Все-таки оно, знаете, столица Баварии -- винтовку им послать бы...
-- Значит, записывайте: Берлин -- лошадь, Вена -- одежда, Будапешт -- сапог, Кенигсберг -- сапог, Дрезден -- пика, Нюренберг... Что там для Нюренберга остается?
-- Кисет с табаком и трубка.
-- Кисет Нюренбергу!
-- А как же Штеттин? Как же Лейпциг? Бремен?
-- Подождут. Поймаем другого казака, тогда пошлем.
-- А не перепилить ли пику пополам?
-- Выдумаете тоже! Что это мощи святого, что ли, что их по кусочкам рассылать?..
-----
Вошел фельдфебель.
-- Чего тебе?
-- Господин полковник! Так что это мои люди казака захватили...
-- Ну, так что же?
-- А я сам из Шверина...
-- Ну?
-- Шверинские мы.
-- Говори толком -- чего хочешь?
-- Хотели бы, г. полковник, и в Шверин чего-нибудь из казацкого послать. Все ж таки, мои люди захватили.
-- Ага!.. Сапоги заняты, адъютант?
-- Оба. Один -- Будапештом, -- другой -- Кенигсбергом.
-- Досадно... Ну, вот, что, братец...
Полковник долго шагал в задумчивости, бросая быстрые взгляды на расположенное на столе вооружение и казацкую одежду.
-- Вот что, братец... Гм!.. Ну, на тебе! Отошли туда, на родину.
Он оторвал от казацкого мундира пуговицу и протянул ее фельдфебелю.
-----
Телеграмма:
ШВЕРИН. Отсюда сообщают, что вчера восторженная толпа с энтузиазмом приветствовала полученные городом и взятые на поле битвы военные трофеи. Это -- казацкая пуговица, фотография которой будет помещена в еженедельных изданиях. Город разукрашен флагами. Восторгу нет границ.
(Аг. Вольфа).
СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН
Австрийцы умилялись:
-- Наш-то, наш-то... А?
-- Кто?
-- Орел-то наш... Каково, а?
-- Да кто?
-- Сокол-то наш ясный... Главнокомандующий-то.
-- Ну?
-- Форменный орел.
-- Почему?
-- Вот глядите, что он с русскими сделает...
-- А что?
-- Да уж... будьте покойны. Тигр прямо. Пантера. Львиное сердце.
-- Львиное, говорите?
-- Не иначе. Орлиный полет и ничего больше.
-- Действительно. Кому от Бога талан.
-- И верно. Послал Господь. Тебе дураку, не пошлет.
-- Скажете тоже такое. Слушать омерзительно.
-- Ты на лоб-то его посмотри. Видал лоб?
-- Лоб, действительно. Хороший лоб.
-- Шкаф прямо, а не лоб. Таким лбом, черт его знает, чего удумать можно.
-- Это уж как есть. Стену пробить этакой штукой можно.
-- Ну, вот тут и говори с дураком. Не об этом я тебе говорю, а, вообще, как говорится -- ума палата.
-- Гляди-ко, гляди... Сидит за столом -- и думает.
-- Часто это он так?
-- Все время. Сидит и думает; сидит и думает. Не поздоровится русским от этакого.
-- Гляди, гляди: лоб-то ладошкой насколько усердно трет. Втыкнет в карту флажок и потрет лоб, втыкнет -- и потрет.
-- Действительно, лоб такое место, что трение любит. Это, брат, как колесо: не подмажешь -- не поедешь.
-- Страшно, брат, даже глядеть на него, ей-Богу!
-- Нам-то что -- он наш. А вот русский взглянет -- прямо-таки в дрожь войдешь.
-- Тут войдешь! Нетто не жутко: сидит человек и думает. И чего это он думает и зачем это он думает? -- ничего такое неизвестно.
-- Орлиная душа!
-- Львиное сердце!
-- Ястребиный взгляд!
-- Пантера африканская и все тут.
-- Сидит человек и думает; сидит -- и думает.
-- Задумаешься! Этакое дело на плечи взвалил!..
-- Ну, и расчешет же он их.
-- Русских-то? Да. Попомнят австрийскую прическу.
-- Сидит человек и думает; сидит -- и думает.
* * *
-- Вам что нужно?
-- Корреспондент я. В немецкие газеты пишу. Мне бы повидать главнокомандующего австрийской армией.
-- Да уж не знаю -- и можно ли. Сидит человек и думает; сидит -- и думает. И когда он все, что нужно, удумает -- того не могу сказать.
-- Скажите -- корреспондент немецких газет. Общественное мнение, сами понимаете. Единение с народом. Осветить нужно, сами понимаете.
-- Мне что; я скажу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Ну, что?
-- Просит. Очень, говорит, рад принять представителя могущественной прессы. Рад поделиться, чем возможно.
Когда корреспондент вошел в кабинет главнокомандующего австрийской армией -- он застал его глубоко задумавшимся над большой, разостланной на столе картой.
Увидев корреспондента, генерал очнулся.
-- А! Здравствуйте. Чем могу служить?
-- Я хотел бы, генерал, выяснить несколько вопросов. Например: мы, граждане, до сих пор не можем примириться с тем, что русские взяли Галич [Галич -- древнерусский город, столица Галицкого княжества с 1144 г. В XIX в. Входил в состав Австро-Венгрии.].
Генерал хитро поглядел на корреспондента, откинулся на спинку стула и закатился довольным торжествующим смехом.
-- А что? Ловко мы это сделали? Никому и невдомек!
-- Что вы сделали?!
-- А Галич сдали.
-- Разве вы сами сдали? Русские его взяли.
-- Да как же, "взяли"! Держите карман шире... Если бы мы не захотели его сдать -- сам черт бы его у нас не выцарапал...
-- Значит, вы нарочно сдали его?
Главнокомандующий подмигнул и затрясся от еле сдерживаемого смеха.
-- Конечно же! Неужели никто не догадывается?
-- Решительно никто, -- удивился корреспондент. -- Тонко вы, значит, это сделали.
-- Да уж... Военная наука, это -- не бирюльки, молодой человек.
-- Зачем же вы отдали Галич, все-таки?
Главнокомандующий выпрямил спину и со снисходительной улыбкой поглядел на корреспондента.
-- А вы не догадываетесь? Дитя!
Отчеканил, причем глаза его сверкнули грозным, зловещим огнем:
-- Из стратегических соображений!!
-- Вот оно что-о-о. То-то я смотрю, что, вообще, по штатскому, его бы, Галич этот, и не следовало отдавать... Генерал!
-- Ну?
-- Еще один вопросец: если из стратегических соображений отдали Галич, то почему под Галичем такой упорный бой был? Взяли бы вы и отступили бы просто без боя -- нате, мол! Подавитесь!
-- Оригинал вы, как я на вас посмотрю! Совсем ребенок. "Бой, бой!" Приняли мы бой из стратегических соображений.
-- ??!!??
-- Очень просто: если бы мы отступили без боя, отдавая русским Галич, здорово живешь, -- они бы сразу догадались: "э, мол -- тут австрийцы хитрят. Подозрительно это. Брать ли уж Галич? Не отступить ли?.." Этого мы очень боялись. Так что и пришлось замаскировать боем этот стратегический план...
-- Хитро!
-- А вы, как бы думали! Мало ли мы учимся, изучаем это дело. Военная наука -- штука сложная. Вот, видите -- сижу тут -- и думаю: сижу -- и думаю. Все время так.
-- В таком случае... Примите чувства моего живейшего восхищения.
-- Это можно.
Корреспондент ушел, погруженный в чувство живейшего восхищения.
* * *
-- А вы, все-таки, спросите: не примет ли? Скажите -- корреспондент пришел.
-- Уж и не знаю, -- можно ли. Боязно и помешать. Сидит человек -- и думает; сидит и думает. Впрочем, узнаю...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Пожалуйте.
-- Чем изволите заниматься, господин главнокомандующий?
-- А вот: сижу все и думаю, сижу и думаю. Военное дело, ведь, это не то, что: "Фрейлен Эльза, позвольте вас просить на вальс!"
-- А я к вам опять с вопросцем. Скажите, генерал, ведь, если не ошибаюсь -- русские взяли Львов?
-- Печально было бы, если бы вы ошиблись, -- снисходительно улыбнулся главнокомандующий. -- Конечно, они взяли Львов.
Корреспондент свесил голову.
-- Какой ужас! Какое национальное несчастье!..
-- Для русских? -- иронически усмехнулся генерал. -- Да... русским теперь придется жутковато... Тонко вы это сказали: национальное несчастье...
-- Ка-ак?!! Для них несчастье? Неслыханно! А я думал -- для нас.
-- Ну, если бы для нас, мы бы не отдали, будьте покойны.
-- Чудеса! Зачем же вы отдали?
Генерал довольный, широко улыбнулся и выпрямил плечи:
-- Стратегический расчет!
-- И вы ловко его замаскировали, -- с восхищением заметил корреспондент. -- Подумайте: отдали русским несколько десятков тысяч пленных. Пойди-ка, догадайся, что это все -- с целью.
-- Браво, браво -- зааплодировал генерал. -- Я вижу, вы меня уже начали понимать, молодой человек. Ловкий ход, а?
-- Замечательный ходец.
-- Наполеоновский... Мне было, признаться, трудно... Все боялся, что русские вдруг возьмут, да и отступят. Нет, -- пошли на удочку.
-- Восхитительно! Я вижу, генерал, что вы распоряжаетесь ими, как водопад щепкой!
-- Наука, батенька!
-- Как девочка куклой!!
-- На том стоим.
-- Играете, как кошка мышью!
-- А вы спросите -- почему? Ночей не сплю, все придумываю -- как лучше сделать. Сижу -- и думаю; сижу и думаю.
-- Поразительно, генерал. Нет, а самообладание какое: отдать из расчета добрую половину армии -- и даже не поморщиться.
Генерал, довольный, смеялся будто его щекотали:
-- А мне что морщиться?.. Пусть русские морщатся. Мы им, я думаю, и Пржемышль [В XII-XIV в. -- город в составе Галицко-Волынского княжества. Во время Первой мировой войны -- австрийская крепость; в сентябре 1914-марте 1915 гг. осаждалась русскими войсками и капитулировала 9 марта 1915 г.] отдадим.
-- Без боя?
-- Зачем без боя. С боем. Стратегическое соображение. Без боя сдадим, -- а они, гляди, и испугаются. Побегут назад.
-- Талейран! Иезуиты! Хе-хе. Не хотел бы я теперь быть русским.
-- Хорошего мало.
* * *
-- Сидит и думает. Все вот этак сидит и думает. Пробормочет что-то, потрет лоб, втыкнет флаг и опять задумается.
-- Мозги!
-- Да уж голова настоящая. Дай Бог всякому. Веселый такой давеча ходил: ловко это я, говорит, русским Пржемышль и Краков сдал. И сами, говорит, не заметили. В бой полезли. Да если бы, говорит, ихний, говорит, командующий армией, пришел бы ко мне, да попросил бы, говорит, чтобы я ему, говорит, не только говорит, Краков, а и Будапешт отдал -- пожалуйста! Хоть сейчас.
-- Те-ек-с. План, значит?
-- И не говорите. Одно слово, стратегия.
-- Войска-то наши где нынче?
-- А под Веной. В сорока верстах.
-- Ловко механику подвели.
-- Тонкая механика. А русские, ровно ребята малые за нашими бегут. Никакой солидности.
-- Наш-то не такой. Орел. Сидит все и думает. "Я говорит, могу русской армией, как кошка мышкой вертеть. Куда, говорит, хочу -- туда они и бросятся. Я, говорит, этому делу во сколько лет учился. Не даром же, говорит, папенькой с маменькой деньги на меня трачены".
-- Это что ж такое за человек!
-- Ястреб форменный!
-- А сердце львиное...
-- А в душе христианин, -- все отдает неприятелю. Последнюю рубашку готов отдать.
-- Дурак ты, дурак! Нешто это он спроста делает?
-- Стратегия?
-- Не иначе. Он, гляди, им и Будапешт отдаст. Дьявольски тонок сей человек.
* * *
-- Будапешт-то... слышали? Ау! Отдали.
-- Эва! Хватился. Это когда было еще!.. Третьего дня! А нынче уже новая новость.
-- Ну?
-- Вену сдаем.
-- Да неужто?!.
-- Вот тебе и неужто. Стратегия, брат, это не в дурачки играть.
-- А как же Франц-Иосиф?
-- Сдали его.
-- Да как же это так?
-- Значит, нужно так. Стратегия. Не даром же человек сидел и думал, сидел и думал...
-- Этот удумает! А, скажите, пожалуйста, чего ж мы теперь защищать будем, если Вену сдали и Франц-Иосифа сдали?
-- А ничего. Нечего теперь и защищать. Никаких хлопот.
-- Значит, война кончилась?
-- Нешто не видишь?
-- Ловко! И до чего же человек этот, -- наш-то, орел, -- умственный! Вертел, вертел русскими, -- глядь, и войну кончил.
-- Да... Сидел человек и думал, сидел и думал.
-- Мозги! А где же они теперь-то?
-- А в Вятке.
-- Эко куда забрался! Чего же он там делает?
-- А по своему делу, знаете, работает: сидит и думает, сидит и думает: как это, дескать, оно ловко вышло!..