Иногда актер, опоздавши на спектакль, летит в театр, суля извозчику облагодетельствовать его на всю жизнь. Иногда человек выйдет из вечного своего состояния меланхолии и апатии, -- доберется кое-как до театра, летит сломя голову по лестнице, сбивает с ног пожарного, перепрыгивает через плотника и за семь минут до третьего звонка начинает лихорадочно одеваться.
Долголетняя тренировка удерживает его от крупных промахов и упущений при таком головокружительном одеванье; но когда он напяливает на голову светлый или темный парик, на затылке остается тоненькая предательская полоска волос, представляющих полную собственность обладателя головы... Обыкновенно цвет этой полоски прямо противоположен цвету парика, а несчастный актер и не замечает всего ужаса своего положения.
-- Пустяки! -- возразит большинство актеров.
Пустяки?.. Театр -- паутина, сотканная из неисчислимого количества мелких деталей, и если упустить даже такую деталь, как полоска волос шириною в полпальца, вот что может произойти...
* * *
Шел "Ревизор".
Актер, которому надлежало играть Хлестакова, проделал все то, что перечислялось в начале статьи: опоздал на спектакль, в театр летел, суля извозчику обеспечить его старость, сбил с ног пожарного, перепрыгнул через плотника, оделся в семь минут и напялил парик -- именно вышеуказанным способом... И товарищи осматривали его перед выходом и хвалили его грим, и никто не заметил затылка...
В четырнадцатом ряду сидел приказчик галантерейного магазина и рядом с ним -- дама его сердца, ради которой он пожертвовал бы с радостью не только жизнью, но и новым сиреневым галстуком, кокетливо украшавшим приказчичью грудь.
Хлестаков вошел элегантный, красивый, вручил Осипу цилиндр и тросточку и затем стал насвистывать -- сначала "Не шей, ты, мне, матушка", а потом -- ни то ни се... Все было, как следует.
Обладатель сиреневого галстука нагнулся к своей даме и сказал:
-- Простой обман зрения. Они, то есть господин Хлестаков, -- в парике! На затылке каемочка из собственного волосу!
Старый геморроидальный чиновник обернулся и сердито прошипел:
-- Прошу не разговаривать! Только слушать мешаете...
Приказчик хотел было пропустить эти слова мимо ушей, но его дама фыркнула, и истерзанное сердце приказчика сжалось... Ему показалось, что его избранница смеется над ним.
Чтобы рассеять создавшееся неприятное положение, приказчик наклонился к чиновнику и обиженно сказал:
-- А вы кто тут такое, что командоваете?
Чиновник молча презрительно пожал плечами, и приказчику это показалось еще обиднее.
-- Тоже, командир выискался! "Прошу не разговаривать"... Тоже, подумаешь... Крыса ободранная!
Девица захохотала.
Чиновник злобно обернулся и прошипел:
-- Если вы не замолчите, я попрошу капельдинера вывести вас.
-- Ме-ня? Ах ты, кочерга!!
В соседнем ряду обернулись и нервно зашикали:
-- Тссс!.. Чего вы разговариваете! А еще старая женщина!
Упрек этот относился к старушке, которая безмятежно сидела и смотрела на сцену, спрятав голову в плечи.
-- Я разговариваю?! Да ты что -- очумел, батюшка?
-- Прошу без возражений!
-- Господи! -- простонал кто-то сзади. -- Этой публике не в театре быть, а в балагане!!
-- Шшштос?! Сами вы балаганный плясун! Как вы смеете выражаться. Капельдинер!
-- Да это не он! Это вон тот, в сиреневом галстуке. Сидит с какой-то полудевицей и думает, что...
-- Это я-то полудевица? Да я тебя за такие слова...
-- Тише!
-- Тише! -- заорал с галереи чей-то тяжелый бас. -- Пррошу соблюдать тишину! Что за крррики?!!
Поднялся невообразимый шум. Горячие споры возгорелись в разных углах театра. Всякий, дрожа от негодования, упрекал соседа в неумении держать себя, а сосед выражал пожелание, чтобы у обвинителя за такие слова отсох язык не позже завтрашнего дня.
Актер, игравший Осипа, сначала растерялся, потом разозлился, потом подошел к рампе и скорбно сказал:
-- Господа! Мне первый раз приходится играть перед дикарями, которые...
-- Что он сказал?! Вон его! Долой!
-- Давайте занавес!
-- Авторрра!!
-- Деньги обратно!!
-- Улю-лю!!..
Тихо опустился занавес... У кассы толпилась публика и настойчиво требовала возврата денег за билеты...
* * *
Бледный, с трясущимися губами, режиссер подбежал к Хлестакову, который нервно шагал по сцене, и спросил его:
-- С чего это они взбесились?
-- А черт их знает! -- растерянно развел руками Хлестаков. -- Я пойду переодеваться...
И одним движением руки он сдернул с головы парик... И тоненькая полоска собственных волос слилась с остальной головой, -- она выглядела так невинно, будто во всем происшедшем была совершенно ни при чем...
* * *
Скромный автор будет вполне удовлетворен, если рассказанная им история произведет на актеров должное впечатление: если, прочтя ее, они перестанут опаздывать в театр, надевать парики задом наперед и вообще начнут вести добродетельную жизнь, неся высоко святое знамя искусства, то автор большего бы и не хотел...