Иногда актер, опоздавши на спектакль, летит в театр, суля извозчику облагодетельствовать его на всю жизнь. Иногда человек выйдет из вечного своего состояния меланхолии и апатии, -- доберется кое-как до театра, летит сломя голову по лестнице, сбивает с ног пожарного, перепрыгивает через плотника и за семь минут до третьего звонка начинает лихорадочно одеваться.

Долголетняя тренировка удерживает его от крупных промахов и упущений при таком головокружительном одеванье; но когда он напяливает на голову светлый или темный парик, на затылке остается тоненькая предательская полоска волос, представляющих полную собственность обладателя головы... Обыкновенно цвет этой полоски прямо противоположен цвету парика, а несчастный актер и не замечает всего ужаса своего положения.

-- Пустяки! -- возразит большинство актеров.

Пустяки?.. Театр -- паутина, сотканная из неисчислимого количества мелких деталей, и если упустить даже такую деталь, как полоска волос шириною в полпальца, вот что может произойти...

* * *

Шел "Ревизор".

Актер, которому надлежало играть Хлестакова, проделал все то, что перечислялось в начале статьи: опоздал на спектакль, в театр летел, суля извозчику обеспечить его старость, сбил с ног пожарного, перепрыгнул через плотника, оделся в семь минут и напялил парик -- именно вышеуказанным способом... И товарищи осматривали его перед выходом и хвалили его грим, и никто не заметил затылка...

В четырнадцатом ряду сидел приказчик галантерейного магазина и рядом с ним -- дама его сердца, ради которой он пожертвовал бы с радостью не только жизнью, но и новым сиреневым галстуком, кокетливо украшавшим приказчичью грудь.

Хлестаков вошел элегантный, красивый, вручил Осипу цилиндр и тросточку и затем стал насвистывать -- сначала "Не шей, ты, мне, матушка", а потом -- ни то ни се... Все было, как следует.

Обладатель сиреневого галстука нагнулся к своей даме и сказал:

-- Простой обман зрения. Они, то есть господин Хлестаков, -- в парике! На затылке каемочка из собственного волосу!

Старый геморроидальный чиновник обернулся и сердито прошипел:

-- Прошу не разговаривать! Только слушать мешаете...

Приказчик хотел было пропустить эти слова мимо ушей, но его дама фыркнула, и истерзанное сердце приказчика сжалось... Ему показалось, что его избранница смеется над ним.

Чтобы рассеять создавшееся неприятное положение, приказчик наклонился к чиновнику и обиженно сказал:

-- А вы кто тут такое, что командоваете?

Чиновник молча презрительно пожал плечами, и приказчику это показалось еще обиднее.

-- Тоже, командир выискался! "Прошу не разговаривать"... Тоже, подумаешь... Крыса ободранная!

Девица захохотала.

Чиновник злобно обернулся и прошипел:

-- Если вы не замолчите, я попрошу капельдинера вывести вас.

-- Ме-ня? Ах ты, кочерга!!

В соседнем ряду обернулись и нервно зашикали:

-- Тссс!.. Чего вы разговариваете! А еще старая женщина!

Упрек этот относился к старушке, которая безмятежно сидела и смотрела на сцену, спрятав голову в плечи.

-- Я разговариваю?! Да ты что -- очумел, батюшка?

-- Прошу без возражений!

-- Господи! -- простонал кто-то сзади. -- Этой публике не в театре быть, а в балагане!!

-- Шшштос?! Сами вы балаганный плясун! Как вы смеете выражаться. Капельдинер!

-- Да это не он! Это вон тот, в сиреневом галстуке. Сидит с какой-то полудевицей и думает, что...

-- Это я-то полудевица? Да я тебя за такие слова...

-- Тише!

-- Тише! -- заорал с галереи чей-то тяжелый бас. -- Пррошу соблюдать тишину! Что за крррики?!!

Поднялся невообразимый шум. Горячие споры возгорелись в разных углах театра. Всякий, дрожа от негодования, упрекал соседа в неумении держать себя, а сосед выражал пожелание, чтобы у обвинителя за такие слова отсох язык не позже завтрашнего дня.

Актер, игравший Осипа, сначала растерялся, потом разозлился, потом подошел к рампе и скорбно сказал:

-- Господа! Мне первый раз приходится играть перед дикарями, которые...

-- Что он сказал?! Вон его! Долой!

-- Давайте занавес!

-- Авторрра!!

-- Деньги обратно!!

-- Улю-лю!!..

Тихо опустился занавес... У кассы толпилась публика и настойчиво требовала возврата денег за билеты...

* * *

Бледный, с трясущимися губами, режиссер подбежал к Хлестакову, который нервно шагал по сцене, и спросил его:

-- С чего это они взбесились?

-- А черт их знает! -- растерянно развел руками Хлестаков. -- Я пойду переодеваться...

И одним движением руки он сдернул с головы парик... И тоненькая полоска собственных волос слилась с остальной головой, -- она выглядела так невинно, будто во всем происшедшем была совершенно ни при чем...

* * *

Скромный автор будет вполне удовлетворен, если рассказанная им история произведет на актеров должное впечатление: если, прочтя ее, они перестанут опаздывать в театр, надевать парики задом наперед и вообще начнут вести добродетельную жизнь, неся высоко святое знамя искусства, то автор большего бы и не хотел...