ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Плюмажев.
Александра Павловна, его жена.
Двуутробников, друг дома, молодой человек.
Действие происходит в будуаре Александры Павловны.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
При поднятии занавеса Александра Павловна сидит на ручке кресла, прижа в шись к Двуутробникову. Он без сюртука, развалился в кресле, говорит важно, солидно...
Александра Павловна (после поцелуя). Ну, а теперь расскажи, что новенького в газетах?
Двуутробников. В газетах? Много нового. Да ведь тебе, глупыш ты этакий, все неинтересно... Вот разве что -- есть нынче одна статья, которая тебя касается.
Александра Павловна (вскакивая). Меня?
Двуутробников. Ну да, тебя. Ты ведь женщина?
Александра Павловна. Я думаю.
Двуутробников. Так вот. А в статье говорилось о том, чтобы вам, женщинам, дать равноправие.
Александра Павловна. Господи ты Боже мой... А я думала, что... (Снова усаживается на ручку кресла, поправляет Двуутробникову волосы.) Ну, Макс, а как же ты на это смотришь, на равноправие?.. Каково твое мнение?
Двуутробников. Мое-то? Да такое мое мнение, что все это глупости... Призвание женщины -- это семейный очаг, семья, муж, дети. Кстати, муж-то твой... Не скоро еще придет?
Александра Павловна. Нет, не скоро. Так, по-твоему, женское равноправие -- вздор?
Двуутробников. Иначе и быть не может. Равноправие женщин и мужчин -- глупости. Женщина должна всецело находиться под покровительством мужчины и в подчинении мужчине. А муж за это работает для семьи. Иначе не может быть даже в социологическом смысле!
Александра Павловна. В каком, в каком?
Двуутробников (подняв палец). В со-ци-о-ло-ги-чес-ком!
Александра Павловна (восхищенная). Какой ты у меня умница, образованный. (Целует его.) А теперь расскажи ты мне вот что... (В передней звонок.) Боже! Это он! Муж!
Оба вскакивают, начинают метаться по комнате. Двуутробников хватает сю р тук. Надевает в один рукав. Бежит к дверям слева.
Куда ты, сумасшедший! Там ход в переднюю. Иди сюда, иди! Тут уборная, а через нее дверь в коридор и на черный ход... Он открыт! (Выталкивает его в первую дверь, в изнеможении прислоняется к стене.) Фу-у! (Поправляет приче с ку.)
Входит Плюмажев.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Плюмажев (он пожилой, добродушный, лысый. Кладет на туалетный столик котелок. Отдувается). Ф-у! Когда же, наконец, от этого проклятого четвертого этажа освободимся? Хотя бы лифт сделали. Одна сидишь?
Александра Павловна (раздраженно). Нет, принимала у себя японское посольство!! Видишь, кажется.
(Поправляет перед зеркалом, стоящим на туалетном столике, прическу.)
Плюмажев в это время подходит к стене, перелистывает стенной календарь.
Я всегда одна, вечно одна. В то время, как тебя нелегкая носит. (Вдруг замечает за зеркалом невидимый до сего времени мужской котелок. Судорожно хватает его, в ужасе смотрит на публику. Почувствовав, что муж оборачивается, бросает котелок на туалетный столик; про себя.) Боже мой, неужели все погибло!
Плюмажев (отходит от календаря, опускается в кресло). Думал, скоро праздник, оказывается -- ничего подобного. Нет скоро праздника...
Александра Павловна (нервно шагает по сцене, что-то обдумывая... Реш и тельно останавливается перед мужем). Хм, хм!.. А у меня сейчас кто-то был!
Плюмажев. Ага! (Добродушно.) Кто же это? Кто был?
Александра Павловна. А вот угадай.
Плюмажев. Ну, кто же мог быть в одиннадцать часов ночи?.. Наверное, какая-нибудь сумасбродка из твоих подруг.
Александра Павловна. Сумасбродка? Не сумасбродка, а скорее сумасшедшая!
Плюмажев. Ну?
Александра Павловна. Косаковская была, Ольга. Баба совсем с ума сошла. Представь себе, занялась женским равноправием! Бредит об этом...
Плюмажев. Нечего бабам делать -- вот они и чудят!..
Александра Павловна. Я ей говорю то же самое! (Садится в кресло, принимая позу Двуутробникова.) Да... Я и говорю: я, говорю, вполне согласна с мнением моего мужа, что призвание женщины -- это семейный очаг, это -- семья, муж, дети! А то, говорю, что вы называете "равноправием", -- глупости!
Плюмажев. Так ей и сказала? Молодец!
Александра Павловна, Так и сказала! Я, говорю, держусь того мнения, что женщина должна всецело находиться под покровительством и в подчинении у мужчины; я, говорю, считаю своего мужа гораздо умнее меня и его слово для меня закон. Что может быть лучше, говорю я, что может быть лучше и выше того, чтобы сделать мужа счастливым, чтобы он был доволен и спокоен. Он, говорю я, работает для семьи, трудится, и за это я должна быть для него всем: его женой, его любовницей, его рабой.
Плюмажев (восторженно). Ох ты, моя прелесть! Вот не знал, что жена моя такая умница! Иди я тебя поцелую!
Александра Павловна (кокетливо подходя, подставляет щеку). Еще!
Он целует ее еще.
Плюмажев. Какая ты сегодня милая. Прямо тебя не узнаешь.
Александра Павловна. Еще!!
Плюмажев. Вот тебе еще и еще... Ай да Сашенька! Умный котеночек!
Александра Павловна. О-о! Я, брат, такая! Стоит только затронуть мое убеждение, так я... А она, понимаешь, говорит: все это, говорит, вздор, глупости. Женщина должна, говорит, быть во всем равна мужчинам: в образе жизни, в костюмах, в салициологическом смысле...
Плюмажев. Постой... постой... как ты сказала, глупыш?
Александра Павловна. Я говорю: в костюме...
Плюмажев. Нет, нет, после этого ты сказала слово. Са-ли?..
Александра Павловна. В салицилогическом...
Плюмажев. Миленькая моя! Ради Бога, не ляпни этого когда-нибудь в обществе. Скажи: со-ци-о-ло-ги-че-ском.
Александра Павловна. Ну, это неважно. Не придирайся, крючок. Так вот, она и говорит: даже в костюме, говорит, мы должны быть равны мужчинам.
Плюмажев. Вот дура-то!..
Александра Павловна (говорит очень горячо). Форменная! Я говорю: да как же в костюме мы можем быть равны? То, что так идет моему мужу, что придает ему такой мужественный вид, за который я его так люблю... да... за который я так его люблю -- все это, надетое на меня, будет сидеть, как на корове седло.
Плюмажев. Верно. Ты рассуждаешь, как Шопенгауэр.
Александра Павловна. Нет, ты не смейся... Ей-Богу, это меня так возмутило, что я была сама не своя. Позволь, кричу я, позволь! Я бы даже из уважения к своему мужу этого не сделала, чтобы его не подняли на смех. Мне, говорю я, дорого его самолюбие, его положение по службе.
Плюмажев. Ах ты, моя прелесть! Иди, я тебя еще раз поцелую. (Целует.)
Александра Павловна. Ну, и потом, говорю я, мне не нужно этой замены даже с экономической точки зрения. Я шью себе только самое необходимое и не разоряю мужа дорогими нарядами. Что мне нужно? Да один ласковый взгляд моего мужа мне дороже целого страусового пера!!
Плюмажев. Радость моя!
Александра Павловна. А она, конечно, возражает. Я, говорит, конечно, не говорю пока о брюках -- заметь это "пока", -- но некоторые части туалета мы с удобством могли бы уже надеть мужские. Например, говорит, шляпу...
Плюмажев (смеется). Так и надевала бы, дура такая, мужскую шляпу на голову.
Александра Павловна (всплеснув руками). Надела! Ты себе можешь представить -- ведь надела!
Плюмажев. Да что ты говоришь? Ведь ее на одиннадцатую версту отвезут.
Александра Павловна. Вот поди ж ты. И я то же говорю, а она мне отвечает: мы должны, говорит, бороться с этим, как его... Ну... как его?..
Плюмажев. Шаблоном?
Александра Павловна. Да, шаблоном. Мы, говорит, должны это когда-нибудь начать. И вот я, говорит, начинаю со шляпы. С мужской.
Плюмажев. Неужели в мужской шляпе и пришла?
Александра Павловна. Конечно! Я чуть не померла со смеху.
Плюмажев. Чудеса!
Александра Павловна. Да, да. Уж вот подлинно: и смешно, и стыдно.
Плюмажев. Что же она... как ее... булавками прикалывает к волосам, что ли?
Александра Павловна. А я не посмотрела хорошенько. Она ведь... ушла без шляпы...
Плюмажев. Как без шляпы?
Александра Павловна. А так... взяла у меня мою шелковую шаль. Видишь ли... Когда она шла к нам, на нашей улице мальчишки, увидев котелок на голове, стали бросать в нее камнями... Ты знаешь, эти мальчишки вообще... ужасные. Я думаю, когда у нас с тобой будут дети, они будут в тебя -- сильные, красивые, мужественные.
Плюмажев. Ну?
Александра Павловна. Она и говорит: я уж, говорит, оставлю шляпу пока у тебя, а то на вашей, говорит, улице мне проходу не дают.
Плюмажев (смеясь). Вот кретинка-то. Сама заварила кашу, а потом жидка на расправу. А где же ее котелок-то?
Александра Павловна. Да вот же он, на столе лежит.
Плюмажев (удивленно). Что ты, милая!.. Да это мой котелок... я когда давеча вышел, так положил сюда...
Александра Павловна (сразу вспылив и сердито топнув ногой). А ты где же это видел, чтобы на туалетные столики шляпы класть? Что это за манера, в самом деле! Я для того тут туалетный столик поставила, чтобы ты сюда паршивые свои шляпы клал, да? Лезет, как медведь, да еще шляпы свои кладет куда попало! Мало ли чего ты на этой шляпе принес -- пыль, блохи, микробы, бациллы -- да прямо на мой розовый столик -- хлоп! Пошел вон со своей дурацкой шляпой! Я т-тебе покажу равноправие! (Бросает в него котелком.)
Плюмажев (поднимая котелок, растерянно). Ну, не буду, котеночек мой, не буду. Что это с тобой нынче такое? То была добренькая, а то...
Александра Павловна. Убирайся отсюда, убирайся сейчас же, слышишь? Ты мне делаешь нервы.
Плюмажев. Ну, ну, полно... Прости меня, старого дурака. Не буду делать нервы. Э, э... Вот так штука. (Рассматривает котелок.) Ну и оказия... Гм!.. Знаешь, а ведь я ошибся... это не мой котелок.
Александра Павловна (в ужасе). Что ты такое говоришь? Этого не может быть.
Плюмажев. Уверяю тебя! Ей-Богу! У меня в котелке красная подкладка, а тут белая... Оказия! А я так взглянул на него издали -- думаю, мой. Глаза-то плохо видеть стали.
Александра Павловна (ласково прижимаясь к нему). А это потому, что ты, глупый, все работаешь, глазок не бережешь. Такие ясные, красивые глазки, а ты их не бережешь. Дай я их поцелую. Ух, ты, мое сокровище.
Плюмажев (восторженно). Какая она милая! Ну, так чей же это котелок?
Александра Павловна. Говорю же тебе, значит, это ее котелок... Этой сумасшедшей бабы. А? Ты подумай! Как нам равняться с вами, мужчинами. Разве можно? Вот ты, например... Умный, красивый... В лице что-то такое гордое... Орлиное что-то.
Плюмажев самодовольно выпрямляется.
Настоящий министр!
Из соседней комнаты слышен телефонный звонок.
Плюмажев. Ого! Звонит... Кто это мог бы так поздно? (Бежит в соседнюю комнату. Слышен его голос). Алло! Это квартира Плюмажева... Да... Это я! Плюм... А-а-а, Степан Афанасьевич! Мое почтение. Что случилось? Только сейчас мы с вами расстались, а вы звоните... Что? Те-те-те! Есть, есть. Конечно, значит, перепутал швейцар! То-то я смотрю -- подкладка другая. Вот-то оказия! Я жене говорю -- не моя шляпа! Как не твоя? Значит, говорит, это сумасшедшая баба... Что? Ладно, присылайте. Мы еще не ложимся спать. До свидания, милый, жду! (Входит в будуар.) Какой случай, котеночек! Шляпа-то эта, оказывается, не моя, а Степана Афанасьевича!
Александра Павловна (упавшим голосом, со злобой). Что тебе от меня надо? Убить тебе меня надо? Со света извести? Что ты меня со своими дурацкими шляпами путаешь? Ты на заседании был?!! Лжешь, негодяй! Наверное, с кокотками пьянствовал да и обменялся с этим дураком шляпами...
Плюмажев. Мамочка... дитя мое... я... я...
Александра Павловна. Что ты, что ты, что ты!!! Все только я, я, я -- затвердил как попугай! Моя комната не для того построена, чтобы в нее разные подозрительные шляпы таскали. У меня туалет ясеневого дерева, а ты в шляпе блох приносишь. Вон отсюда со своей шапкой. (Нахлобучивает ему на голову к о телок.)
Он стоит, выпучив глаза, беспомощно расставив руки... Она выталкивает его в дверь.
Вон! Видеть тебя не могу!.. (Одна: стоит, прислонившись к туалетному ст о лику. Тяжело дышит. Долго молчит; потом говорит в изнеможении, глядя на пу б лику.) Какой трудный случай!!!
Занавес
(1914)
Сборник вышел как IV том Театральной библиотеки "Нового Сатирикона".
Пьеса входила в репертуар Интимного театра в Петрограде (Санкт-Петербург был переименован 18(31) августа 1914 г. по инициативе Николая II в связи с началом Первой мировой войны, так как название столицы казалось слишком немецким).