Это было самое веселое, оживленное место предпраздничного рынка... Лавчонка, маленькая, полутемная была битком набита покупателями, а на улице у входных дверей стоял бойкий, крикливый мальчишка и зазывал еще новую публику:
-- Пожалуйте! -- кричал он, раскрывая рот так, что углы губ касались концов его громадных ушей. -- Эй! К нам пожалуйте! Очень даже прекрасные привидения, покойники, девочки на всякий рост, бесприютные собачки-с! Громадный выбор занесенных снегом странников, волки-с. Только у нас настоящие волки! Эй!
А в лавчонке крику было еще больше.
Приказчик, держа в правой руке за шиворот что-то длинное, одетое в белый саван, с деланным изумлением кричал:
-- Это-с, по-вашему, не привидение?! А что же это тогда, по-вашему, такое, если не привидение? Который год торгуем -- никогда не было, чтоб сумлевались! Вы, вероятно, ваша милость, не видели никогда настоящего привидения, потому такое и говорите!
-- Да оно... не страшное! -- робко возражал покупатель и косился на фигуру, беспомощно болтавшуюся в мужественной руке приказчика.
-- Это не страшное? -- изумлялся приказчик. -- Да какие ж тогда страшные бывают?! Обратите внимание на их личико: мертвецкая бледность и глаза, как свечки. Вот эту кнопку только нажать... А голос! Извольте прислушаться!
Приказчик нажал рукой спину привидения. Оно заскрипело и, захлопав ртом, проревело:
-- Ищи документы, раскрывающие тайну твоего рождения -- на чердаке, в двойной крышке старого сундука!
Рот захлопнулся, глаза потухли и фигура безжизненно повисла в приказчичьих руках. Покупатель призадумался.
-- Ничего... Слова хорошие. Из них можно что-нибудь сделать... Гм... Тайна рождения... Заверните!
-- Браку не надо ли? -- спросил приказчик, заворачивая покупку.
-- А что у вас за брак?
-- Чиновник один. Раскаивался в ночь под Рождество, что выгнал больную жену с ребенком. А они как раз и пришли в эту ночь, под видом нищих.
-- Ну?
-- Ну, вот. А мальчишка наш лавочный, что орет сейчас у дверей, чтоб ему пусто было -- вынул чиновника из коробки, да и отвертел ему голову. Согласитесь -- не может же жена возвращаться к безголовому чиновнику. Целый набор испортил, негодяй. Возьмите! Дешево бы отдал...
-- Да куда ж он мне?..
-- Ну, можно что-нибудь такое... Жена могла бы держать корчму, пользующуюся дурной репутацией, а муж тоскует по ней и приезжает в рождественскую ночь, желая сделать сюрприз. Его не узнают и убивают. И только после, по отрезанной голове, с которой ей дали поиграть, дочка узнает черты своего любимого папы. Прекрасный сюжет!
-- Пожалуй! -- сказал покупатель, раздумывая. -- Я в провинцию пошлю, куда-нибудь. Там это любят. Только вы и голову не забудьте положить.
-- Помилуйте-с -- все здесь, в коробке. Прикажете сверху вьюги положить? Копеек на тридцать.
-- Разве у вас теперь вьюга отдельно продается? -- удивился покупатель.
-- Да-с. Лучше комбинируется. Можно чиновника -- и вьюгу, заблудившегося мальчика и -- вьюгу. Почти что она везде идет.
-- Тогда посыпьте чиновнику на двугривенный. Да мне отдельно дайте немножко. Можно просто стихотворение в прозе о вьюге сделать. Благодарю вас.
* * *
В лавку вошла дама в очках.
-- Здравствуйте! Позвольте мне одного замерзающего мальчика. Поменьше только и похуже одетого.
-- Не держим-с, -- вздохнул приказчик. -- Погоды нынче, как назло, теплые, а товар скоропортящийся.
Дама растерянно посмотрела на приказчика.
-- Тогда, может быть, найдется девочка на улице, прильнувшая к оконному стеклу, за которым елка?
-- Продали-с. Была одна прильнувшая девочка, и ту для детского журнала взяли. Много не держим -- потому из моды выходит. Из новенького чего не пожелаете ли: палач, вешающий родного племянника, экспроприаторы, нападающие в рождественскую ночь на усадьбу, раскаявшийся губернатор. Много теперь идет.
-- Что-нибудь с волками нет ли? -- спросила дама.
-- Пожалуйте-с: охотник в лесу и волки, испугавшиеся праздничного колокола; прохожий и волки; заброшенная усадьба и волки; тройка лошадей и волки. Прикажете завернуть?
-- Дайте с заброшенной усадьбой. А старые преданные слуги у вас не продаются отдельно? Я бы взяла одного.
-- Сделайте одолжение. Только я бы, мадам, посоветовал вам лучше слугу с тройкой взять. А волков отберете отдельно. Усадьба тоже у меня случайная осталась, -- от экспроприаторов. Один покупатель экспроприаторов забрал, а усадьбу, на которую нападают, оставил. Совсем бы задаром.
* * *
Высокий, представительный беллетрист, обладатель известного имени и целой тучи забранных всюду авансов, стоял у прилавка и безнадежно оглядывал наваленных в беспорядке привидений, волков и экспроприаторов, которых сразу можно было узнать по зверским, размалеванным красным лицам и громадным пистолетам, заткнутым за пояс.
-- Все у вас, почтеннейший, -- грустно говорил беллетрист, -- одно и то же... Те же волки, раскаявшиеся старики, обсыпанные вьюгой, и разные бездомные женщины.
Приказчик развел руками и сказал извиняющимся тоном:
-- Трудновато для вас подобрать. Так, мелюзга какая -- все берет. С руками рвут. Из провинции какой приедет, так он и привидение возьмет и прохожего старика. Усадьбу с экспроприаторами увидит, и ту возьмет. Волков ему предложишь -- и волками не побрезгует. И волков-то дашь ему старых, облезлых, с одышкой. А уж до вьюги как доберется, -- дорвется до дешевки, -- так всю покупку запорошит, то и не разберешь -- где усадьба, где волк! Простой народ. Вам, конечно, этого не предложишь.
-- Из новенького нет ли чего?
-- Особенно -- нет. Рождество под тропиками, унесенные льдиной в святую ночь, палач, вешающий племянника. Предложить вам разве рождество на дирижабле?
-- Фу, какая пошлятина! -- поморщился беллетрист.
-- Нельзя ли что-нибудь из очень старого? Такого старого -- что уже основательно надоело и забыто. Можно стилизацию сделать.
-- Спущусь в погреб, пороюсь, -- вздохнул усталый приказчик. -- Там такое есть, что сорок лет не ворошили.
Через десять минут приказчик вылез с запыленной, облезлой коробкой и бросил ее на прилавок.
-- Не подойдет ли? Самая старинная вещь. Антик-с.
-- Что это такое? -- брезгливо поморщился беллетрист, оглядывая коробку.
-- Девица в заброшенной бане, гадающая на суженого, который в безвестной отлучке. Вот-с -- свечи, два зеркала, девица... Это гроб, который отражается. Делается это просто, вот так: сюда -- зеркала, тут свечи... девицу садим на эту скамеечку. Теперь стоит только выдвинуть из зеркала этот гроб -- трах! Девица падает. Ее находят в обмороке утром, на следующий день. Потом горячка, почтальон, письмо, извещающее о смерти жениха. Старина-матушка! Возьмите!
В глазах писателя читалось колебание...
В лавку вошел высокий, худой гимназист с красными, как гусиные лапы, руками и густо рассыпанными по лицу веснушками. Глаза его смущенно бегали по непривычной обстановке, а сам он робко жался к дверям и говорил страшным сиплым, искусственным басом.
-- Нет ли у вас чего для рождественского рассказа? Чтоб недорогое.
-- Митька! -- крикнул приказчик мальчику. -- Покажи им бездомную собачку.
-- Нет ли... странника замерзающего? -- робко спросил гимназист, умоляюще смотря на приказчика.
-- Нет, -- сухо отвечал приказчик. -- Берите или бездомную собачку, которая ходит под Рождество по улицам, или -- елочку, которую срубили для детей и которая тоскует по родному лесу.
Митька повел гимназиста в угол и стал открывать перед его носом маленькие коробочки.
-- Вот бездомная собачка. Видите -- подавишь ее -- она визжит! А это тоскующая елочка.
-- А прильнувшей девочки нет? -- шепотом спросил гимназист.
-- Вышли. Да берите собачку -- чего там! Можно агромадный рассказище написать. Вьюги дам на три копейки.
Мальчишка завернул гимназисту бездомную собачку, отщипнул от куска клочок вьюги, грязный, уже начавший подтаивать, и сказал:
-- Этой штукой перед употреблением посыплете собачку. Сохранять в холодном месте. До свиданья-с.
Беллетрист, следивший с улыбкой за этой сценой, вдруг засмеялся и сказал приказчиху:
-- Знаете? Я куплю у вас эту собачку и этот кусочек вьюги, но только -- вместе с гимназистом.
-- Для чего вам? -- изумился приказчик.
-- Да я из этого прекрасную вещь сделаю: "Первый рождественский рассказ". Гимназист, сочиняющий свою первую вещь, -- это прелестно!
-- Да как же я собачку... с гимназистом продам? -- спросил приказчик.
-- Да что ж такое! Заверните их вместе и вынесете на извозчика. Подумаешь -- церемониться с гимназистом!.. Никто и не узнает.
-- Слушаю-с!..
* * *
В лавку ввалилась хохочущая компания.
Один из компании наступил беллетристу на ногу, поставил лежащее на прилавке привидение вверх ногами, к великому веселью товарищей, и крикнул:
-- Эй! старичок! Покажи нам свою дребедень!
-- Это не дребедень, -- обиженно возразил приказчик, -- а прекрасные сюжеты для рождественских рассказов. Прошу не держать привидения вниз головой.
-- Кто это такие? -- спросил беллетрист шепотом.
-- Юмористы. Пустейшая и беспардоннейшая публика. Придут, перевернут все, осмеют и почти ничего не купят. Прежде юморист хороший был... Солидный. Придет -- дай ты ему пьяного визитера, перепутавшего знакомые дома, или чиновника, который не получает ожидаемого ордена, или загулявшего купца. Основательный был юморист. А теперь рассобачились. Эй, господин, господин! Нельзя так делать... Что же вы в одну коробку суете и пожар усадьбы, и замерзшего странника, и детскую елку...
Компания забавлялась тем, что посадила призрака верхом на замерзающего странника и заставила их плясать перед елкой, взявшись за руки со страшными экспроприаторами и худыми рождественскими волками.
Потом свалили все это в кучу и, найдя коробку вьюги, стали с хохотом бросать ее горстями друг другу в лицо.
Я вошел в лавку, обвел всех присутствующих взглядом и сказал приказчику:
-- Пришел к вам за сюжетом...
-- Сделайте милость! -- вежливо изогнулся он. -- Что прикажете: палача, вешающего племянника, вьюгу с волками, пожар усадьбы, призрака...
-- Старый дуралей! -- обиженно закричал я. -- Неужели ты не понимаешь, что мне этого мало?! Я беру все сразу: усадьбу, экспроприаторов, вьюгу, беллетриста, племянника, палача, гимназиста, твоих мальчишек, самого тебя, всю твою бестолковую рухлядь, и я прошу завернуть мне это в бумагу, чтобы я мог унести домой -- с одним-единственным желанием и целью -- сжечь весь этот вздор, эту глупую труху раз и навсегда!.. К черту рождественские рассказы!!.