I
Когда Зырянинов вошел в кабинет, полное добродушное лицо редактора журнала "Северное сияние" засияло радостью.
-- Я в восторге, что вижу вас, -- приветливо сказал он. -- Одну минутку! Я только сейчас вот отпущу посетителя.
Посетителем был хилый молодец со скорбным видом и такими длинными волосами, что опущенная голова его напоминала плакучую иву. Он говорил:
-- Почему же вы находите, что моя повесть не подходит? Неужели она слаба?
-- Я нахожу? -- воскликнул редактор, -- Бог с вами! Я нахожу ее прелестной. Мы по этому поводу часа полтора спорили со вторым редактором "Сияния" Лиходеевым. Но он уперся как бык -- и вот видите: приходится возвращать вам эту вещь. Верьте мне, я как будто с кровью отрываю ее от сердца. Ведь между нами-то говоря, это лучшее, что вы написали!
-- Спасибо... Вы меня хоть немного утешили. Виноват... Один вопрос: почему вы должны подчиняться мнению этого Лиходеева, а он вашему -- нет?
-- Иногда и он подчиняется. Лишний голос всегда принадлежит тому из нас, кто почему-либо против принятия произведения. Этим мы достигаем лучшего отбора материала в журнале.
-- А что, если бы я... сходил к этому... Лиходееву. Поговорил бы... А?
-- Пожалуйста! Это самое лучшее. Может быть, вы смягчите его сердце.
Хилый писатель тряхнул своей "плакучей ивой", поблагодарил редактора и исчез.
Редактор обратился к Зырянинову:
-- Вы зашли за ответом?
-- Да.
-- Аванс? Пятьсот рублей?
-- Да! Я же говорил.
-- Гм... Я думаю, это можно устроить. Вот только не знаю, как Лиходеев. В этом деле нужно и его согласие.
-- А вы думаете -- он не согласится? -- испуганно спросил Зырянинов.
Редактор улыбнулся.
-- Ну что вы... Это было бы слишком. Он не такой уж зверь, каким кажется. Правда, иногда бывает тяжеленек, душу всю своими капризами вымотает, но... в общем, дело с ним делать можно.
-- Фамилия у него зловещая.
-- Да уж... И характерец тоже не из первосортных. Иногда и меня до белого каления доводит. А вообще -- пустяки! Сходите -- ваше дело чистенькое. Если он даст согласие, идите прямо в кассу и получайте монеты. До свидания! Когда будете уходить -- загляните.
Зырянинов вышел из кабинета редактора и, проходя через контору, обратился к экспедитору:
-- Как зовут господина Лиходеева?
Экспедитор усмехнулся.
-- За глаза? Малютой Скуратовым. Скотиной! А в глаза -- Филиппом Ипатычем.
-- А что он, скажите... действительно злой?
-- Он? Мерзавец первой руки. Злобный скряга, палач, человек с камнем в груди вместо сердца! Его за глаза так и называют: "Малюта Скуратов"! Редактор Бильбокеев добрая душа, но тряпка, и всецело в руках этого проклятого старика. Бильбокеев, хотя наружно и храбрится, но втайне боится его как огня.
-- Я не понимаю, -- спросил Зырянинов, -- для чего в одном журнале два редактора?
-- Издательская глупость. Завел издатель эту моду, да и сам не рад. Малюта, кажется, и его в руки захватил. А у вас есть дело к этому мерзавцу?
-- Да... аванс. Бильбокеев согласился, а теперь остановка за Лиходеевым.
-- Не даст. Это уж не первый случай. А Бильбокеев обещал? Бедняга... И жалко его, и досадно, и смешно.
-- Гм... -- сказал Зырянинов. -- Вы говорите: Филипп Ипатыч? Ну, посмотрим-с...
II
Кабинет Лиходеева был маленький, полутемный, запыленный и грязный -- настоящее жилище паука, раз навсегда соткавшего себе уютную паутину.
Наружность Лиходеева представляла яркий контраст с его характером: это был маленький, розовый старичок, с ясным взглядом голубых глаз и мягкими ласковыми жестами. Только иногда ласковые глаза прикрывались тяжелыми веками и голос делался жестким, неприятным.
Когда вошел Зырянинов, он, кроме Лиходеева, застал у этого зловещего старика еще одного человека -- судя по разговору, начинающего поэта.
-- Что мне Бильбокеев! -- говорил, стуча маленьким кулаком по столу, Лиходеев. -- Я сам себе Бильбокеев! Стихи ваши слабы -- вот и все.
-- Да почему же?
-- Очень просто. Это какая-то рубленая капуста, а не стихи.
-- Ну например, например... Укажите хоть одно место?
-- Не помню я там ваших стихов. Еще указывай...
-- У меня есть и другой экземпляр. Вот он! Будьте добры взглянуть.
Лиходеев нехотя взял бумажку и повертел ее в руках.
-- Ну, вот это:
"К ее ногам я нес свои мечты,
Безумье грез, росинки слез вечерних...
Я ей шептал: "Прими, поверь в них..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Что это такое?
-- Виноват... Что же вам не нравится?
-- Грубо. "К ее ногам!" Почему не к "ножкам", не к "стопам"?
-- У меня так вылилось...
-- Плохо, что вылилось... Потом: "росинки слез вечерних". Зачем это? Кому это нужно? Что, вы хотите мир этим перевернуть? Стыдитесь! Да я бы на вашем месте утопился; со стыда сгорел бы. Взрослый мужчина! Прощайте, молодой человек! Хе-хе! Это вам не Бильбокеев! Притворяйте дверь, у меня ревматизм. Вам что угодно?
-- Здравствуйте, Филипп Ипатыч. Я -- Зырянинов. У меня принята вещь... Я хотел аванс. Бильбокеев направил к вам.
Лиходеев посмотрел на него добрыми глазами, покачал головой и поджал губы.
-- Напечатана?
-- Еще нет, но...
-- Так как же вы хотите получить деньги под то, что еще не напечатано?
-- Мне очень нужны деньги.
-- Э, батенька... Кому они не нужны.
-- Бильбокеев мне обещал.
Старик вздернул плечами.
-- Удивляюсь я этому Бильбокееву! Это ребенок какой-то. "Обещал, обещал"! Обещать легко. Как это так: "Дайте мне аванс". Почему? "Деньги нужны"! Да мне-то, например, деньги не нужны что ли?! Однако я не прошу. Сегодня вы аванс взяли, завтра жену у меня взяли...
-- Извините! -- резко перебил Зырянинов. -- Это не одно и то же.
-- Э, дорогой мой... Что там говорить. Теперь пошло всеобщее развращение.
Зырянинов сухо спросил:
-- Так, значит, вы в авансе отказываете?
-- Господи! Ведь я же доказал вам, как дважды два, что аванса мы не можем дать. Обращаюсь к вашей рассудительности.
"Старик-то, кроме того, что зол -- еще и глуп", -- подумал Зырянинов, а вслух сказал ледяным тоном:
-- Прощайте. Нам с вами, кажется, разговаривать больше не о чем.
И отправился к Бильбокееву.
III
-- Ну что? -- спросил Бильбокеев, пожимая руку Зырянинову. -- Удачно?
-- Это мерзавец какой-то! -- злобно проскрежетал Зырянинов.
Бильбокеев вскочил и всплеснул руками:
-- Неужто отказал?
-- Да!
-- О, черт возьми... Я всего ожидал от этого маньяка, но отказать в такой простой вещи...
-- И вы знаете: он не только скуп, но и глуп до противного. Он при мне так раскритиковал стихотворение одного поэта...
-- А что же он вам сказал?
-- Сегодня, говорит, деньги возьмете, а завтра чужую жену...
-- Вот кретин-то. Да вы бы ему сказали, что вам очень нужны...
-- Говорил. "А мне, говорит, не нужны?"
Редактор переплел пальцы и со страдальческой миной сжал их так, что они хрустнули.
-- Боже! Какой осел... О, когда мы только от него избавимся? Это будет счастливейший день моей жизни.
-- Ваше положение, -- сочувственно сказал Зырянинов, -- тоже не из важных. Я это понимаю...
-- Ах, как это все неприятно... Мне так хочется вам это устроить... Я понимаю -- когда деньги нужны...
-- А знаете что? Напишите ему записку, что вы категорически настаиваете на выдаче мне аванса. А я ее снесу ему.
-- С удовольствием. Я буду рад, если дело выгорит. И паука, может быть, зазрит совесть.
Бильбокеев стал писать записку.
-- Ха-ха! Пишу ему: "Дорогой мой Филипп Ипатыч", а хочется написать: "Проклятое, тупое дерево, мерзавец Филька!.." Ну вот-с. Записка готова. Я все-таки думаю, что он согласится. Скажите ему на словах, что я прошу сделать мне в личное одолжение.
-- Я не знаю, как и благодарить вас, -- в волнении воскликнул Зырянинов...
IV
Лиходеев распекал какого-то потрепанного человека.
-- Зачем исторический роман? Кому это нужно? Что? Бильбокеев? А что мне ваш Бильбокеев! Бильбокеев мне не указ. Исторический роман из эпохи Самозванца... Ха-ха! Да вы что, были там? Видели эту эпоху? Нет? Так нечего вам и говорить. До свиданья. Притворяйте дверь. А! Вы опять пришли? Что вам угодно?
-- Вот записка от Бильбокеева. Он еще просил передать, что согласие ваше будет личным ему одолжением.
-- Ребенок! -- сказал старик. -- Сущий ребенок.
Одним глазом он скользнул по записке и, разорвав ее, бросил в корзину.
-- Извините. Ничего не могу.
-- Во-первых, -- сказал Зырянинов, -- я очень сожалею, что просьба моя удовлетворена вами быть не может, а во-вторых, ты ни более ни менее, как старый идиот, мерзавец, и когда черти заберут тебя в ад -- на земле будет дышаться легче, солнце засияет ярче и птицы запоют громче!..
Лиходеев протянул к нему дрожащие руки и жалобно сказал:
-- За что же вы... старика... обижаете?
-- А за то, -- в чрезмерном волнении вскричал Зырянинов, -- что этот старик отказывает мне в деньгах, на которые можно было бы вернуть жизнь моей жене. У нее начало чахотки, и если повезти ее на юг, то спасти бы можно. А старику на это наплевать.
Лиходеев опустился на стул и схватился руками за голову...
Так он просидел минуты две. Потом поднял голову и, гладя на Зырянинова скорбными глазами, прошептал:
-- Хорошо... Скажите в кассе... что я разрешаю. Там, вероятно, выдадут.
V
В третий раз вошел Зырянинов в кабинет Бильбокеева.
-- Отказал?
-- Наоборот, согласился. Я уже и денежки получил.
-- Быть не может! Это так не похоже на нашего Малюту Скуратова.
-- Представьте, разжалобился. Я его, впрочем, ругнул порядочно.
-- Сердечно рад за вас! Поздравляю... Вы прямо маг и чародей. Чудесно, чудесно. Уходите? Ну, прощайте. Желаю вам повеселиться!
Оставшись один, Бильбокеев прошелся несколько раз по кабинету и позвонил.
-- Скажите Филиппу Ипатычу, -- обратился он к служителю, -- что я очень извиняюсь за беспокойство и прошу, если он сейчас не занят, пожаловать ко мне по важному делу. Не забудьте извиниться за беспокойство.
Через минуту вошел Лиходеев. Он подошел к столу и стал неподвижный с опущенной головой.
-- Слушайте, Фиалкин! -- сердито полушепотом начал Бильбокеев. -- Это что еще за новости? Какое вы имели право давать какие-то глупейшие разрешения на авансы?! Я не для того плачу вам сорок рублей ежемесячно, чтобы вы выкидывали подобные глупости. Во всяком благоустроенном дворе есть цепная собака, но если она начинает ласкаться к прохожим, вместо того чтобы рвать им штаны, -- ее выбрасывают ко всем чертям! Зарубите себе это на носу.