Недавно в Думе какой-то депутат сказал речь приблизительно следующего содержания:

-- Я не говорю, что нужно бить инородцев, вообще... Поляков, литовцев и татар можно и не бить. Но евреев бить можно и нужно -- я удивляюсь, как этого не понимают {Подлинные слова, сказанные Марковым [Марков Николай Евгеньевич (1866 -- после 1931) -- крупный помещик, член 3-й и 4-й Государственных дум, руководитель "Союза русского народа".] вторым с трибуны 3-й Думы.}?!

Тогда же многие заинтересовались -- как, каким образом депутат мог додуматься до сказанного им? Многие изумлялись:

-- Что это такое? Как человеческая голова может родить подобную мысль?

Вот как:

Однажды депутат не пошел в Думу, а остался дома и сидел в кабинете злой, угрюмый, раздражительный.

-- Что с тобой? -- спросила жена.

-- Речь бы мне нужно сказать в Думе. А речи нету.

-- Так ты придумай, -- посоветовала жена.

-- Да как же -- придумай! Вот сижу уже третий час, стараюсь, как ломовая лошадь, а голова все не думает!

-- Удивительно! Как же это человеческая голова может не думать?

-- Да так вот. Вот сижу и твержу сам себе: ну, думай же, черт тебя возьми... Придумывай речь. Ну! И тут же глядишь на обои -- думаешь: какие красивые красные цветочки! Или на стол посмотришь: хороший, мол, стол. Дубовый... Двести рублей за него плачено. Тут же сам себя и поворачиваешь: да ты о речи лучше думай! И думаешь: "Речь" -- газета такая есть. Кадетская. Речь... Можно иначе сказать -- разговор. Только речь короче -- в ней четыре буквы, а в разговоре девять... Речь!! Имя существительное... Тьфу!

-- А самой речи не выходит?

Депутат скорбно заморгал глазами:

-- Не выходит. Не думается.

-- А голова-то у тебя большая, -- сказала задумчиво жена, смотря на мужа. -- Тяжелая. С чего бы?

-- Да черт ли в ней, что большая! Чего не надо -- то она думает: о цветочках там, о столе. А как к речи обернешься -- стоп, анафемская. Молчит.

-- А ты поболтай ею так! Пошибче... Может, мозги застоялись.

Депутат покорно поболтал головой.

-- Ну?

-- Ничего. Молчит. Вот в окно сейчас посмотрелось и подумалось: что, если у того дома крышу снять -- смешно будет или не смешно? Должно, смешно и странно.

Жена вздохнула и вышла из комнаты.

-- Тише! -- крикнула она детям. -- Не мешайте папе. Ему нехорошо.

-- А что с ним? -- спросили дети.

-- Голова молчит.

А в кабинете сидел отец опечаленных малюток, тряс тяжелой головой и бешено шипел:

-- Да думай же, анафемская! Думай, проклятая.

К обеду вышел еще более злой, с растрепанными волосами и мутными остановившимися глазами.

Проходя в дверь, злобно стукнул головой о косяк и заревел:

-- Будешь ты думать? Вот тебе! Думай, думай!..

Дети испугались. Заплакали.

-- Что это он, мама?

-- Не бойтесь. Это он голову разбудить хочет. Голова у него заснула.

После обеда несчастный депутат снова перешел в кабинет. Повернулся спиной к столу, к обоям, закрыл глаза.

Жена подходила, прислушивалась. Все безмолвствовало.

Около семи часов из кабинета послышался легкий стук и потом шорох, будто кто-нибудь перебирал камушки.

-- Славу Богу! -- перекрестилась жена. -- Кажется, задумал.

Из кабинета доносилось легкое потрескивание, шорох и скрип.

-- Что это скрипит, мама? -- спрашивали дети, цепляясь за юбку матери.

-- Ничего, милые. Не бойтесь. Это папа думает.

-- Тяжело, небось? -- в ужасе, широко открыв глаза, спросил малютка Ваня.

-- А ты как полагаешь!.. Никогда в роду у нас этого не было. Чтобы думать.

-----

Депутат стоял на трибуне.

-- Говорите же! -- попросил председатель. -- Чего ж вы молчите?

-- Сейчас, сейчас, -- тяжело дыша, прошептал депутат. -- Дайте начать... О чем бишь я хотел...

На лбу надулись черные жилы. Теплый пот струился по лицу, скатываясь за воротник.

-- Ну же! Скорее.

-- Сейчас, сейчас...

Глаза вылезли из орбит. Голова качнулась на шее, вздрогнула... послышался явственный треск, лязг и потом шорох, будто бы где-то осыпалась земля или рукой перебирали камушки. Что-то затрещало, охнуло... депутат открыл рот и с усилием проревел:

-- Я не говорю, что нужно бить инородцев, вообще. Поляков, литовцев и татар можно и не бить... Но евреев бить можно и нужно -- я удивляюсь, как этого не понимают!

Вот откуда взялась эта речь.