В один город приехала ревизия... Главный ревизор был суровый, прямолинейный, справедливый человек с громким, властным голосом и решительными поступками, приводившими в трепет всех окружающих.
Главный ревизор начал ревизию так: подошел к столу, заваленному документами и книгами, нагнулся каменным, бесстрастным, как сама судьба, лицом к какой-то бумажке, лежавшей сверху, и лязгнул отрывистым, как стук гильотинного ножа, голосом:
-- Приступим-с.
Содержание первой бумажки заключалось в том, что обыватели города жаловались на городового Дымбу, взыскавшего с них незаконно и неправильно триста рублей "портового сбора на предмет морского улучшения".
-- Во-первых, -- заявляли обыватели, -- никакого моря у нас нет... Ближайшее море за шестьсот верст через две губернии, и никакого нам улучшения не нужно; во-вторых, никакой бумаги на это взыскание упомянутый Дымба не предъявил, а когда у него потребовали документы -- показал кулак, что, как известно по городовому положению, не может служить документом на право взыскания городских повинностей; и, в-третьих, вместо расписки в получении означенной суммы он, Дымба, оставил окурок папиросы, который при сем прилагается.
Главный ревизор потер руки и сладострастно засмеялся. Говорят, при каждом человеке состоит ангел, который его охраняет. Когда ревизор так засмеялся, ангел городового Дымбы заплакал.
-- Позвать Дымбу! -- распорядился ревизор.
Позвали Дымбу.
-- Здравия желаю, ваше превосходительство!
-- Ты не кричи, брат, так, -- зловеще остановил его ревизор. -- Кричать после будешь. Взятки брал?
-- Никак нет.
-- А морской сбор?
-- Который морской, то взыскивал по приказанию начальства. Сполнял, ваше-ство, службу. Их высокородие приказывали.
Ревизор потер руки профессиональным жестом ревизующего сенатора и залился тихим смешком.
-- Превосходно... Попросите-ка сюда его высокородие. Никаноров, напишите бумагу об аресте городового Дымбы как соучастника.
Городового увели.
Когда его уводили, явился и его высокородие... Теперь уже заливались слезами два ангела; городового и его высокородия.
-- Из...зволили звать?
-- Ох, изволил. Как фамилия? Пальцын? А скажите, господин Пальцын, что это такое триста рублей морского сбора? Ась?
-- По распоряжению Павла Захарыча, -- приободрившись, отвечал Пальцын. -- Они приказали.
-- А-а. -- И с головокружительной быстротой замелькали трущиеся одна об другую ревизоровы руки. -- Прекрасно-с. Дельце-то начинает разгораться. Узелок увеличивается, вспухает... Хе-хе. Никифоров! Этому -- бумагу об аресте, а Павла Захарыча сюда ко мне... Живо!
Пришел и Павел Захарыч.
Ангел его плакал так жалобно и потрясающе, что мог тронуть даже хладнокровного ревизорова ангела.
-- Павел Захарович? Здравствуйте, здравствуйте... Не объясните ли вы нам, Павел Захарович, что это такое "портовый сбор на предмет морского улучшения"?
-- Гм... Это взыскание-с.
-- Знаю, что взыскание. Но -- какое?
-- Это-с... во исполнение распоряжения его превосходительства.
-- А-а-а... Вот как? Никифоров! Бумагу! Взять! Попросить его превосходительство!
Ангел его превосходительства плакал солидно, с таким видом, что нельзя было со стороны разобрать: плачет он или снисходительно улыбается.
-- Позвольте предложить вам стул... Садитесь, ваше превосходительство.
-- Успею. Зачем это я вам понадобился?
-- Справочка одна. Не знаете ли вы, как это понимать: взыскание морского сбора в здешнем городе?
-- Как понимать? Очень просто.
-- Да ведь моря-то тут нет!
-- Неужели? Гм... А ведь в самом деле, кажется, нет. Действительно нет.
-- Так как же так -- "морской сбор"? Почему без расписок, документов?
-- А?
-- Я спрашиваю -- почему "морской сбор"?!
-- Не кричите. Я не глухой.
Помолчали. Ангел его превосходительства притих и смотрел на все происходящее широко открытыми глазами выжидательно и спокойно.
-- Ну?
-- Что "ну"?
-- Какое море вы улучшали на эти триста рублей?
-- Никакого моря не улучшали. Это так говорится -- "море".
-- Ага. A деньги-то куда делись?
-- На секретные расходы пошли.
-- На какие именно?
-- Вот чудак человек! Да как же я скажу, если они секретные!
-- Так-с...
Ревизор часто-часто потер руки одна о другую.
-- Так-с. В таком случае, ваше превосходительство, вы меня извините... обязанности службы... я принужден буду вас, как это говорится: арестовать. Никифоров!
Его превосходительство обидчиво усмехнулся.
-- Очень странно: проект морского сбора разрабатывало нас двое, а арестовывают меня одного.
Руки ревизора замелькали, как две юрких белых мыши.
-- Ага! Так, так... Вместе разрабатывали?! С кем? Его превосходительство улыбнулся.
-- С одним человеком. Не здешний. Питерский, чиновник.
-- Да-а? Кто же этот человечек?
Его превосходительство помолчал и потом внятно сказал, прищурившись в потолок:
-- Виктор Поликарпович.
Была тишина. Семь минут.
Нахмурив брови, ревизор разглядывал с пытливостью и интересом свои руки... И нарушил молчание:
-- Так, так... А какие были деньги получены: золотом или бумажками?
-- Бумажками.
-- Ну, раз бумажками -- тогда ничего. Извиняюсь за беспокойство, ваше превосходительство. Гм... гм...
Ангел его превосходительства усмехнулся ласково-ласково.
-- Могу идти?
Ревизор вздохнул:
-- Что ж делать... Можете идти.
Потом свернул в трубку жалобу на Дымбу и, приставив ее к глазу, посмотрел на стол с документами. Подошел Никифоров.
-- Как с арестованными быть?
-- Отпустите всех... Впрочем, нет! Городового Дымбу на семь суток ареста за курение при исполнении служебных обязанностей. Пусть не курит... Кан-налья!
И все ангелы засмеялись, кроме Дымбиного.