ВИТЯЗИ

Это было как раз на другой день после выхода из национального всероссийского клуба М. Суворина, А. Столыпина, А. Демьяновича и Ал. Ксюнина.

За столом в одной из комнат клуба сидели оставшиеся члены и, попивая сбитень, мирно беседовали.

-- А и тошнехонько же тут, а и скучнехонько же, добрые молодцы, -- заметил граф Стенбок.

-- Ой, ты гой еси, добрый молодец, -- возразил барон Кригс. -- Не тяни хоть ты нашу душеньку. Не пригоже тебе тако делати...

Один рыжий националист вздохнул и сказал:

-- О, это, гой еси, по та пришина, что русский шеловек глюп! Немецки шеловек устроил бы бир-галле мит кегельбан, и было бы карашо.

-- Тощища, гой еси. А что, добры молодцы, может, телеграмму приветственную Плевицкой спослать?

-- А по какому случаю? Вчера ведь посылали.

-- Да так послать. А то что ж так сидеть-то?

-- Не гоже говоришь ты, детинушка. Просто надо бы концерт какой-нибудь устроить.

-- Нужно говорить не концерт, а посиделки.

-- Добро! А ежели с танцами, то как!

-- С хороводом, значит, гой еси.-- О, боже ж, как тошнехонько!

В это время в комнату вошел новый националист.

-- Здравствуйте, господа! Записался нынче я в ваш союз и в клуб. Принимаете?

Барон Кригс встал, поклонился гостю в пояс и сказал, тряхнув пробором:

-- Исполать тебе, добрый молодец.

-- Чего-с?

-- Говорою: исполать.

Гость удивился.

-- Из... чего?

-- Исполать, -- неуверенно повторил барон Кригс.

-- Из каких полать?

-- Не из каких. Это слово такое есть... русское... Мы ж националисты.

-- Какой черт, русское, -- пожал плечами гость. -- Это слово греческое... Еще поют "Исполайте деспота!".

-- А не русское? Вот тебе раз.

Барон снова поклонился гостю в пояс и сказал:

-- А и как же тебя, детинушка, по имени, по изотчеству? Как кликати, детинушка, себя повелишь?

-- Какие вы... странные. Меня зовут Семен Яковлевич!

-- А и женат ли ты? А и есть ли у тебя жена красна девица -- душа, со теми ли со деточками-малолеточками?

-- Да, я женат. Гм!.. Что это у вас, господа, такое унылое настроение?

Барон Шлиппенбах покачал головой и сказал:

-- А и запала нам в душу кручинушка. Та ли кручинушка, печалушка. Бегут из того ли союза нашего люди ратные и торговые и прочий народ, сочинительствующий, аще скоро ни одному не остатися. Эх, да что там говорить!.. А и могу ли я гостя дорогого посадити за скатерть самобранную и угостити того ли гостя сбитнем нашим русским.

-- А и угостите, -- согласился гость.

-- А и не почествовати ли гостюшку нашего ковшиком браги пенной?

-- А и ловко придумано.

-- То ли какую марку гость испить повелит?

-- Толит брют-америкен.

-- Дело! Эй, кравчий! А и тащи же ты сюда вина фряжского, того ли брют-америкену.

Подали шампанского. Когда вино запенилось в деревянных ковшах, барон Вурст встал и сказал:

-- Не велите казнить, велите слово молвить!

-- Не бойся, не казним! Жарь дальше.

-- То не заря в небе разгоралася, то не ратные полки на ворога нехрещенного двинулись! То я, барон Вурст, пью за то, чтобы матушка наша Россия была искони национальной и свято блюла те ли заветы старинные! А и крепка еще матушка наша Россия русским духом! А и подниму я свою ендову, выпью ее единым духом за нашу матушку и скажу то ли слово вещее: канун да ладан...

-- То ли дурак ты, братец. При чем тут канун да ладан?.. Раз немец, не суйся говорить. Нешто это к месту?

-- Милль пардон! Я что-то, кажется, действительно... А это, знаете, так красиво: канун да ладан! Ma foi!

-- Не вели казнить, вели слово молвить, который теперь час?

-- А и то ли восемь часов, да еще и с половинушкой.

-- Ах, господа! А я еще обещал быть во тереме барона Шуцмана на посиделках. Ужасно трудно соблюдать национальные обычаи.

-- И не говорите! -- вскричал барон Вурст. -- Вчера мы устроили русский обед и по обычаю тому ли русскому -- пробовали лаптем щи хлебать. Ужасно неудобно. Капает на брюки, протекает, а капусту из носка лаптя приходится вилкой выковыривать.

-- О, русски народ -- глюпи шеловек. Ми тоже позвчерась пробовал сделайт искони русски свичай-обичай: лева ногой сморкаться. Эта так трудни номер.

-- Виноват, -- возразил новоприбывший националист. -- Вы немного напутали. Действительно, у русского народа есть такие выражения, но они имеют частицу отрицания "не". Говорят: "я тоже не левой ногой сморкаюсь", или: "мы не щи хлебаем".

-- А, черт возьми, действительно, верно! Какой удар! Однако ты, гой еси, детинушка, действительно, хорошо знаешь русский свычай-обычай.

-- Еще бы! Да вот вы, например, все время твердите, как попугай: гой еси, да гой еси! А вы знаете, что гой -- это еврейское слово? Гой по-еврейски значит -- христианин?

Из угла вдруг поднялся молчавший до сих пор угрюмый националист.

-- А и куда же ты, детинушка, собрался?

-- А и ну вас всех к черту. Думал я, что по-русски мы живем и разговариваем по-нашему, по-исконному, а тут тебе и по-греческому, и по-жидовскому, и щи лаптем хлебают, и левой ногой сморкаются... Исполать вам, гой еси, чтоб вы провалились.

-- Пойдем и мы, -- сказали двое мрачных людей.

Вздохнули, потоптались на месте и ушли.

-- И хорошо, что ушли, -- воскликнул старшина. -- Все равно не надежны были. Зато теперь остался самый настоящий националист, крепкий. Ребятушки, чем займемся?

-- Да чем же... давайте телеграмму Плевицкой пошлем.

-- А и дело говорите. Исполать вам. Пишите. "Ой-ты, гой еси, наша матушка Надежда ли Васильевна! Земно кланяемся твоему истинно национальному дарованию и молчим на многая лета тебе на здоровьица, на погибель инородцам. Поднимаем ендову самоцветную с брагой той ли шипучей!"

-- Подписывайтесь, детинушки!

И все расписались:

-- Барон Шлиппенбах. Граф Стенбок. То ли барон Вурст. Гой еси барон Кригс. А и тот ли жандармский ротмистр Шпице фон Дракен.

-- Все подписались?

-- Я не подписался, -- застенчиво сказал новопоступивший националист.

-- Так подписывайтесь же! И он застенчиво подписал:

-- Семен Яковлевич Хацкелевич, православный.