Два господина приближались другъ къ другу съ разныхъ концовъ улицы... Когда они сошлись -- одинъ изъ нихъ бросилъ на другого разсѣянный, равнодушный взглядъ и хотѣлъ идти дальше, но тотъ, на кого былъ брошенъ этотъ взглядъ, -- растопырилъ руки, радостно улыбнулся и вскричалъ:
-- Господинъ Топорковъ! Сколько лѣтъ!.. Безумно радъ васъ видѣть.
Топорковъ посмотрѣлъ восторженному господину въ лицо. Оно было полное, старое, покрытое сѣтью лучистыхъ ласковыхъ морщинокъ и до мучительности знакомое Топоркову.
Остановившись, Топорковъ задумался на мгновеніе. Знакомыя лица, образы, рой фактовъ съ сумасшедшей быстротой завертѣлись въ его мозгу, направленные къ одной цѣли: вспомнить, кто этотъ человѣкъ, лицо котораго, будучи такимъ знакомымъ, ускользало изъ ряда другихъ, вызванныхъ торопливой, скачущей мыслью Топоркова.
Какъ будто бы этотъ человѣкъ давался въ руки: вотъ вотъ Топорковъ вспомнить его имя, ихъ отношенія, встрѣчи... но сейчасъ же эта мысль обрывалась, и физіономія неизвѣстнаго господина снова оставалась загадочной въ своей радостной улыбкѣ и восторженномъ добродушіи.
-- Здрав... ствуйте, -- нерѣшительно сказалъ Топорковъ.
-- Что это вы такой мрачный? Слушайте, Топорковъ! Я отъ вашей послѣдней статьи прямо въ восторгѣ. Читалъ и наслаждался! Какъ она, бишь, называется? "Итоги реакціи!" Если мнѣ придется давать ея характеристику и подробный разборъ, -- сдѣлаю это съ особымъ наслажденіемъ...
-- Критикъ, -- подумалъ Топорковъ и, польщенный похвалой пожилого господина, пожалъ ему руку крѣпче, чѣмъ обыкновенно. -- Такъ вамъ эта вещица нравится?
-- Помилуйте! Какъ же она можетъ не нравиться? Я еще ваше кое-что прочелъ. Читаю запоемъ. Люблю, грѣшный человѣкъ, литературу. Хотя, по роду своей дѣятельности, могъ бы къ ней относиться... какъ бы это выразиться?.. болѣе меркантильно.
-- Издатель, что ли? -- подумалъ Топорковъ. Боже мой! Гдѣ я его видѣлъ?..
-- Скажите, а какъ поживаетъ Блюменфельдъ? Что его журналъ? -- спросилъ старикъ.
-- Блюменфельдъ уже вышелъ изъ крѣпости. Вѣдь вы знаете, -- сказалъ Топорковъ, -- что онъ былъ приговоренъ къ двумъ годамъ крѣпости?
-- Какъ же, какъ же, -- закивалъ головой пожилой господинъ. -- Помню! За статью "Кровавые шаги". Неужели уже вышелъ? Боже, какъ быстро время идетъ.
-- Вы развѣ хорошо знаете Блюменфельда?
-- Боже ты мой! -- усмѣхнулся старикъ. -- Мой, такъ сказать, крестникъ. Вѣдь эта вся марксисткая молодежь, и народники, и неохристіане, и, отчасти, мистики, прошли черезъ мои руки: Синицкій, Яковлевъ, Гершбаумъ, Пыпинъ, Рукавицынъ... немного я, признаться, не согласенъ съ рукавицынскимъ разрѣшеніемъ вопроса о крестьянскомъ пролетаріатѣ, но зато Гершбаумъ, Гершбаумъ! Вотъ прелесть! Я каждую его вещь, самую пустяковую, изъ газетъ вырѣзываю и въ особую тетрадь наклеиваю... А книги его -- это лучшее украшеніе моей библіотеки... Кстати, вы не видѣли моей библіотеки? Заходите -- обрадуете старика.
-- Библіофилъ онъ, что ли? -- мучительно думалъ Топорковъ. -- Вотъ дьявольщина!
-- А вы знаете -- кассаціонная жалоба Гершбаума не уважена, -- сообщилъ старикъ. -- По-прежнему шесть мѣсяцевъ тюрьмы, съ зачетомъ предварительнаго заключенія.
-- Неужели, адвокатъ? -- внутренно удивился Топорковь.
-- Адвокатъ его, -- сказалъ старикъ, -- нашелъ еще какой-то тамъ поводъ для кассаціи. Ну, да ужъ, что подѣлаешь. Кстати, читали послѣдній альманахъ "Вихри"? Ахъ, какая тамъ вещь есть! "По этапамъ" Кудинова... Мы съ женой читали -- плакали старички! Растрогалъ Кудиновъ старичковъ
-- Кудиновъ тоже привлекался. Слышали? -- спросилъ Топорковъ. -- По 129-й.
-- Какъ же. Второй пунктъ. Они вмѣстѣ -- съ редакторомъ Лесевицкимъ. Лесеницкому еще по другому дѣлу лѣтъ шесть каторги выпасть можетъ. Кстати, дорогой Топорковъ, не знаете ли вы, гдѣ бы можно достать портретъ Кудинова? Мнѣ бы хоть открытку.
-- Для чего вамъ? -- удивился Топорковъ.
Старикъ съ милымъ смущеніемъ въ лицѣ улыбнулся.
-- Я -- какъ институтка... Хе-хе! Увеличу его и повѣшу въ кабинетѣ. Вы заходите -- цѣлую галлерею увидите: Пыпина, Ковалевскаго, Рубинсона... Писатели, такъ сказать, земли русской. А Ихметьева даже на выставки купилъ. Помните? Работы Кульжицкаго. Хорошо написанъ портретикъ. А люблю я, старичокъ, Ихметьева... Вотъ поэтъ Божьей милостью! Сядешь это, иногда, декламируешь вслухъ его "Красныя зори", а самъ нѣтъ нѣтъ, да и взглянешь на портретъ.
-- Вы слышали, конечно, -- сказалъ Топорковъ печально, -- что Ихметьеву тоже грозить два года тюрьмы. За эти самыя "Красныя зори".
-- Какъ же! Ему эти строки инкриминируются:
Кто хочетъ побѣды --
Пусть сомкнутымъ строемъ...
и такъ далѣе. Прелестное стихотвореніе! Теперь ужъ, за послѣдній годъ, никто такъ не пишетъ... Загасили святое пламя, да на извращенія разныя полѣзли. Не одобряю!
Желая сказать старику что-нибудь пріятное, Топорковъ успокоительно подмигнулъ бровью.
-- Ихметьевъ, можетъ, еще и выкарабкается.
-- Какъ же! -- сказалъ старикъ. -- Дожидайтесь... "Выкарабкается"... Вчера же ему быль и приговоръ вынесенъ. Не читали? Одинъ годъ тюрьмы. Такая жалость!
-- Неужели же только одинъ годъ? -- удивился Топорковъ. -- А я думалъ, больше закатаютъ.
-- То-то я и говорю, -- покачалъ головой старикъ. -- Такая жалость! Я ему просилъ два года крѣпости, а ему -- годъ тюрьмы дали. Адвокатъ попался ему -- дока!
-- Какъ... вы просили? -- сбитый съ толку, воскликнулъ Топорковъ. -- У кого просили?
-- У суда же. Но это мы еще посмотримъ. У меня есть тьма поводовъ для кассаціи. Возможно, что два года крѣпости ему и останутся.
-- Да вы кто такой? -- сердито уже вскричалъ Топорковъ, нервы котораго напряглись предыдущей безтолковой бесѣдой до крайней степени.
-- Господи, Боже ты мой! улыбнулся старикъ, и лучистыя морщинки зашевелились на его кроткомъ лицѣ. -- Неужели не признали? Да прокуроръ же! Прокуроръ окружнаго суда. Вѣдь вы меня должны помнить, господинъ Топорковъ: я васъ, помните, обвинялъ три года тому назадъ по литературному дѣлу... вы годъ тогда получили.
-- Такъ это вы! -- сказалъ Топорковъ. -- Теперь припоминаю. Вы, кажется, требовали трехъ лѣтъ крѣпости и, когда меня присудили на годъ, то кассировали приговоръ.
-- Ну да! -- обрадовался прокуроръ. -- Вспомнили? За эту статью... какъ ее? "Кровавый судъ". Прекрасная статья! Сильно написана. Теперь ужъ такъ не пишутъ... А вы такъ и не признали меня сначала? Бываетъ... Хе-хе! А вы все же ко мнѣ заглянули бы. Я адресокъ дамъ. По стакану вина выпьемъ, о литературѣ разговаривать будемъ... Мою портретную галлерею посмотрите... Всѣ висятъ: Гершбаумъ, Ихметьевъ, Николай Владимірычъ Кудиновъ... Встрѣтите Блюменфельда -- тащите съ собой. Какъ же! мы старые знакомые... И съ Лесевицкимъ, и Пыпинымъ, и Гершбаумомъ...
Прокуроръ вынулъ свою карточку съ адресомъ, сунулъ ее въ руку Топоркову и зашагалъ дальше, щуря на тротуарныя плиты добрые близорукіе глаза.