Это былъ солидный господинъ съ легкой наклонностью къ полнотѣ, съ лицомъ, на которомъ отражались увѣренность въ себѣ и спокойствіе, съ глазами немного сонными, съ манерами, полными достоинства, и съ голосомъ, въ которомъ изрѣдка прорывались ласково-покровительственныя нотки.
-- Вотъ вы писатель, -- сказалъ онъ мнѣ, познакомившись. -- Писатель-юмористъ. Такъ. Навѣрное, знаете много смѣшного. Да?
-- О, помилуйте... -- скромно возразилъ я.
-- Нечего тамъ скромничать. Разскажите мнѣ какую-нибудь смѣшную штуку... Я это ужасно люблю.
-- Позвольте... Что вы называете "смѣшной штукой"?
-- Ну, что-нибудь такое... юмористическое. Я думаю, вы не ударите лицомъ въ грязь. Слава Богу -- спеціалистъ, кажется! Ну, ну... не скромничайте!
-- Видите ли... Я бы могъ просто порекомендовать вамъ прочесть книгу моихъ разсказовъ. Но, конечно, не ручаюсь, что вы непремѣнно наткнетесь въ нихъ на "смѣшныя штуки".
-- Да нѣтъ, нѣтъ! Вы мнѣ разскажите! Мнѣ хочется послушать, какъ вы разсказываете... Ну, что-нибудь коротенькое. Вотъ, навѣрное, за бока схватишься!..
Я незамѣтно пожалъ плечами и неохотно сказалъ:
-- Ну, слушайте... Мать послала маленькаго сына за гулякой-отцомъ, который удралъ въ трактиръ. Сынъ вернулся одинъ, безъ отца -- и на вопросъ матери: "Гдѣ же отецъ и что онъ тамъ дѣлаетъ?" -- отвѣтилъ: "Я его видѣлъ въ трактирѣ... Онъ сидитъ тамъ съ пѣной у рта". -- "Сердится, что ли"? -- "Нѣтъ, ему подали новую кружку пива".
Не скажу, чтобы эта "смѣшная штучка" была особенно блестящей. Но на какой-нибудь знакъ вниманія со стороны моего новаго знакомаго я все-таки могъ надѣяться. Онъ могъ бы засмѣяться, или просто безмолвно усмѣхнуться, или даже, въ крайнемъ случаѣ, покачать одобрительно головой.
Нѣтъ. Онъ поднялъ на меня ясные, немного сонные глаза и поощрительно спросилъ:
-- Ну?
-- Что "ну"?
-- Что же дальше?
-- Да это все.
-- Что же отецъ... вернулся домой?
-- Да это не важно. Вернулся -- не вернулся... Все дѣло въ отвѣтѣ мальчика.
-- А что, вы говорите, онъ отвѣтилъ?
-- Онъ отвѣтилъ: отецъ сидитъ тамъ съ пѣной у рта.
-- Ну?
-- Видите ли... Соль этого анекдота, сочиненнаго мною, заключается въ томъ, что мальчикъ отвѣтилъ то, что называется, -- буквально. Онъ видѣлъ кружку пива съ пѣной, кружку, которую отецъ держалъ у рта, и по этому отвѣтилъ въ простотѣ душевной: "отецъ сидитъ съ пѣной у рта". А мать думала, что это -- фигуральное выраженіе, сказанное по поводу человѣка, котораго что-нибудь взбѣсило.
-- Фигуральное?
-- Да.
-- Взбѣсило?
-- Да!
-- Ну?
-- Что еще такое -- "ну"?
-- Значитъ, мать думала, что отецъ за что-нибудь сердится, а онъ вовсе не сердится, а просто пьетъ себѣ преспокойно пиво.
-- Ну да.
-- Вотъ-то ловко! Ха-ха! Ну, и здорово же: она думаетъ, что онъ сердится, а онъ вовсе и не сердится... Хо-хо! Вообще, знаете, эти трактиры.
-- Что-о?..
-- Я говорю -- трактиры. Еще если холостой человѣкъ ходитъ, такъ ничего, а ужъ женатому, да если еще нѣтъ средствъ -- такъ трудновато... Не до трактировъ тутъ. Тутъ говорится: не до жиру, быть бы живу.
Я молчалъ, глядя на него сурово, съ замкнутымъ видомъ.
Человѣкъ онъ былъ, очевидно, вѣжливый, понимавшій, что въ благодарность за разсказанное -- авторъ имѣетъ право на нѣкоторое поощреніе. Поэтому онъ принялся смѣяться:
-- Ха-ха-ха! Уморилъ! Ей-Богу, уморилъ. Папа, говоритъ, въ трактирѣ пѣну пьетъ, сердится... А мать-то, мать-то! Въ какихъ дурахъ... О-охъ-хо-хо! Ну, еще что-нибудь разскажите.
"Э, милый, -- подумалъ я. -- Тебя такой вещью не проберешь. Тебѣ нужно что-нибудь потолще".
-- Ну, я васъ прошу, разскажите еще что-нибудь.
-- Ладно. Въ одинъ ресторанъ пришелъ посѣтитель. Оставивъ въ передней свой зонтикъ и боясь, чтобы его кто-нибудь не укралъ, онъ прикрѣпилъ къ ручкѣ зонтика такую записку: "Владѣлецъ этого зонтика поднимаетъ одной рукой семь пудовъ... Попробуйте-ка украсть зонтикъ!". Пообѣдавъ, владѣлецъ зонтика вы шелъ въ переднюю и -- что же онъ видитъ! Зонтикъ исчезъ, а на томъ мѣстъ, гдѣ онъ стоялъ, приколота записка: "я пробѣгаю въ часъ пятнадцать верстъ -- попробуйте-ка догнать"!
Любитель "смѣшныхъ штучекъ" поощрительно взглянулъ на меня и сказалъ:
-- Ну, и что же? Догналъ онъ похитителя или нѣтъ?
Я вздохнуть и началъ терпѣливо:
-- Нѣтъ, онъ его не догналъ. Да тутъ и не важно дальнѣйшее. Вся соль анекдота заключается именно въ курьезномъ совпаденіи этихъ двухъ записокъ. Авторъ первой, видите ли, думалъ, что онъ непобѣдимъ, разсчитывая на свои здоровыя руки, и никакъ онъ не разсчитывалъ, что здоровыя ноги гораздо важнѣе.
-- Важнѣе?
-- Да.
-- Сколько онъ тамъ написалъ, что пробѣжитъ въ часъ?
-- Пятнадцать верстъ.
-- Это много считается?
-- Порядочно.
-- А вѣдь поймай этотъ первый-то владѣлецъ зонтика -- похитителя въ то время, какъ тотъ писалъ записку, онъ бы ему задалъ перцу, а? Тутъ и ноги не по могутъ, а?
-- Не знаю.
-- Это, навѣрное, было давно, я думаю? Въ прежнее время? Теперь-то вѣдь въ переднихъ ресторановъ всюду швейцары, которые и отвѣчаютъ за пропажу вещей.
-- Да.
-- Теперь все какъ-то сдѣлалось культурнѣе. Положимъ, раньше-то и воровства было меньше. А?
-- Да.
Мы помолчали.
-- Вопросъ еще, догналъ ли бы онъ похитителя, если бы даже и умѣлъ бѣгать быстрѣе его. Потому что раньше нужно узнать, въ какую сторону онъ побѣжалъ, да не свернуть ли съ дороги, а то могъ просто припрятать зонтикъ, да и отпереться отъ всего: "знать не знаю, выдать не вѣдаю -- никакого зонтика не воровалъ и никакой записки не писалъ".
-- Да.
По моимъ сухимъ, сердитымъ репликамъ любитель анекдотовъ почуялъ, что я имъ не совсѣмъ доволенъ, и, рѣшивъ, по своему обыкновенію, щедро вознаградить меня смѣхомъ,неожиданно захохоталъ.
-- Ха-ха! Ох-хо-хо! Ну, и уморилъ. Выходить онъ -- гдѣ зонтикъ? Хвать-похвать, анъ зонтика-то и нѣтъ. Ну, и ловкіе ребята бываютъ! Прямо-таки, пальца въ ротъ не клади. И откуда вы столько смѣшныхъ штучекъ знаете?! Ну, разскажите еще что-нибудь. Ну, пожалуйста, ну, миленькій...
-- Разсказать? -- прищурился я. -- Извольте! Одинъ господинъ, явившись на обѣдъ къ родителямъ своей невѣсты и страдая отъ тѣсной обуви, снялъ потихоньку подъ столомъ съ ноги башмакъ, но въ это время собачонка схватила башмакъ да бѣжать, а женихъ испугался, вскочилъ, опрокинулъ столъ, причемъ миска съ горячимъ супомъ опрокинулась на тещу, -- и помчался за собачонкой. По дорогѣ онъ разбилъ дорогую вазу, а потомъ, желая достать для разутой ноги какой-нибудь башмакъ, ударилъ тестя ногой въ животъ, повалилъ его и сталь стаскивать съ ноги ботинокъ. Но оказалось, что у тестя одна нога была искусственная, и вдругъ она отрывается вмѣстѣ съ ботинкомъ, и нашъ женихъ грохается на полъ, обрывая портьеру; но въ это время собачонка, съ башмакомъ во рту...
Дальше я не могъ продолжать: нечеловѣческій страшный хохотъ душилъ моего новаго знакомаго. Онъ буквально катался по дивану, отмахиваясь руками, ногами, задыхаясь и кашляя. Лицо побагровѣло, и на глазахъ выступили слезы.
-- О-охъ, -- визжалъ онъ тонкимъ голосомъ. -- Довольно. Ради Бога, довольно! Вы меня убьете вашимъ разсказомъ!..
Раньше я не понималъ: для чего и кому нужны десятки тысячъ метровъ кинематографическихъ лентъ, на которыхъ изображены: солдатъ, попавшій въ барабанъ и заснувшій тамъ; разсѣянный прохожій, опрокидывающій на своемъ пути дѣтскія колясочки и влюбленныя парочки; свадебный обѣдъ, участникамъ котораго шутникъ насыпаетъ за воротъ "порошокъ для чесанія", молодой человѣкъ, котораго кусаетъ блоха во время объясненія съ невѣстой и который начинаетъ бѣгать по комнатѣ, ловя эту блоху; пьяный, залѣзшій въ матрацъ и катающійся въ такомъ положеніи по людной улицѣ -- для чего и кому все это нужно? -- я не понималъ.
Теперь -- понимаю.