2. Итак, когда по моему приглашению мы, как только представился удобный случай, сошлись все вместе, я сказал:
-- Сомневаетесь ли вы в том, что нам должно знать истину?
-- Нисколько, -- отвечал Тригеций, а остальные знаками выразили ему свое одобрение.
-- А если, -- говорю, -- мы можем быть блаженными и не познав истины: считаете ли вы познание истины необходимым?
На это Алипий сказал:
-- Я полагаю, что мне удобней быть судьей в этом вопросе. Мне предстоит еще долгий путь в город, а потому меня следует освободить от обязанности принять ту или другую сторону, поскольку функцию судьи я могу передать кому бы то ни было легче, чем обязанность защитника той или иной стороны.
Поэтому ни для какой из двух сторон ничего от меня не ждите.
Когда все согласились, я повторил свой вопрос.
-- Быть блаженными, -- ответил Тригеций, -- мы действительно желаем; и если можем достигнуть этого без истины, то искать ее нет никакой нужды.
-- Как это так, -- говорю я, -- уж не думаете ли вы, что мы действительно можем быть блаженными вдали от истины?
Тогда Лиценций: -- Можем, если истину будем искать. Когда же я стал настойчиво требовать мнения остальных, Навигий ответил:
-- Я, пожалуй, склоняюсь на сторону Лиценция. Возможно, в самом деле, блаженство жизни в том и состоит, чтобы неустанно исследовать истину. Тригеций же сказал:
-- Определи, в чем, по-твоему, состоит блаженная жизнь, чтобы мне на основании этого сообразить, что следует отвечать.
-- Неужели ты думаешь, -- говорю я, -- что жить блаженно означает что-либо другое, как не жить согласно наилучшему, что есть в человеке?
-- Я не буду, -- ответил он, -- напрасно тратить слов: полагаю, что ты же и должен определить мне, что это -- самое наилучшее.
-- Кто, -- говорю, -- усомнится, что наилучшее в человеке -- это та часть его души, которая в нем господствует и которой все остальное в человеке должно повиноваться? А, чтобы ты не потребовал еще одного определения, сразу поясню: такой частью может назваться ум или рассудок Если же ты не согласен с этим, попытайся сам сформулировать, что есть блаженная жизнь или наилучшее в человеке.
Тригеций спорить не стал.
-- В таком случае, -- продолжил я, -- возвратимся к нашему предмету. Представляешь ли ты себе, что можно жить блаженно и не найдя истины, лишь бы только ее искать?
-- Я отнюдь не представляю этого, -- отвечает Тригеций, -- но ведь я на этом и не настаивал.
-- А вы, -- спрашиваю я у других, -- как думаете? Тогда Лиценций сказал:
-- Мне кажется, что можно, потому что те наши предки, которых мы знаем, как людей мудрых и блаженных, жили достойно и блаженно только лишь потому, что искали истину.
-- Благодарю, что выбрали меня судьей вместе с Алипием, которому, признаюсь, я стал было завидовать. Итак, поелику одному из вас кажется, что блаженная жизнь может быть достигнута одним только исследованием истины, а другому -- не иначе, как ее обретением, Навигий же незадолго до этого заявил, что хочет перейти на твою, Лиценций, сторону, то я с нетерпением ожидаю услышать, как вы будете защищать свои мнения! Ибо предмет этот -- огромной важности и заслуживает самого тщательного рассмотрения.
-- Если это столь серьезный предмет, -- заметил Лиценций, -- то для его исследования требуются весьма мудрые мужи.
-- Не ищи, -- говорю, -- и особенно в этом городе, того, что и вообще нынче трудно сыскать. Лучше поясни смысл сказанного тобой, сказанного, полагаю, не наобум, и ответь, на каком основании ты таким образом мыслишь. Что же до твоего замечания, то, думаю, и малые люди могут возрасти, когда исследуют великие предметы.
3. Лиценций сказал:
-- Так как ты, я вижу, настойчиво побуждаешь нас вступить в состязание, то позволь спросить, почему бы не мог быть блаженным тот, кто ищет истину, хотя бы ее и не нашел?
-- А потому, -- отвечал за меня Тригеций, -- что от блаженного мы ждем совершенства и мудрости во всем. Тот же, кто еще только ищет, несовершенен. Поэтому я решительно отказываюсь понимать, почему ты выставляешь такого блаженным.
Тут Лиценций решил сослаться на авторитет предков, на что Тригеций благоразумно возразил, дескать, предки предкам рознь. Тогда первый и говорит:
-- Считаешь ли ты мудрым Карнеада?
-- Я не грек, -- отвечает Тригеций, -- и знать не знаю, каков был твой Карнеад.
Лиценций:
-- Ладно, в таком случае, что ты думаешь о нашем знаменитом Цицероне?
После долгого молчания Тригеций согласился, что Цицерон был мудр. Обрадовался Лиценций:
-- Итак, -- говорит, -- его мнение по данному предмету имеет для тебя хоть какой-нибудь вес?
-- Имеет.
-- Так выслушай, если подзабыл, что он говорил. Наш Цицерон полагал, что блажен тот, кто исследует истину, хотя бы и не был в силах ее открыть.
-- Где же, позволь, ты это вычитал? На что Лиценций:
-- Разве тебе не известно, что Цицерон особенно настаивал на том, что не существует достоверного чувственного восприятия, а коли так, то мудрому ничего не остается, кроме тщательнейшего изыскания истины, так как, если бы он принял на веру то, что неизвестно, то никогда не смог бы избавиться от заблуждений, а это со стороны мудрого -- величайшая ошибка! Поэтому: если мудрого следует считать блаженным, а настоящий удел мудрости -- исследование истины, то, значит, одно только это изыскание уже может сделать жизнь блаженной.
Тогда Тригеций:
-- А можно ли забрать назад необдуманно сделанную уступку?
Тут уже я заметил, что подобное не дозволяется только в тех случаях, когда затевают споры не из желания найти истину, а из ребяческого легкомыслия. Учитывая же характер спора, а равно и то, что спорщики находятся на стадии воспитания и обучения, я это не только дозволяю, но и настаиваю, чтобы взято было за правило возвращаться к обсуждению и пересмотру того, в чем были сделаны не вполне обдуманные уступки. Лиценций согласился, что настоящей победой в философии будет не победа в споре, а отыскание правды и истины. Алипий же сказал:
-- Согласитесь, что до выполнения мною взятых на себя обязанностей очередь еще не дошла. А, между тем, еще прежде задуманная поездка вынуждает меня прервать их отправление. Поэтому пусть тот, кто вместе со мной принял на себя обязанности судьи, до моего возвращения выполняет эти обязанности и за меня, располагая как бы удвоенной властью, ибо, как я вижу, спор затянется надолго.
Когда Алипий ушел, Лиценций обратился к Тригецию:
-- Говори, в чем ты сделал необдуманную уступку? Тот отвечал:
-- Поспешил согласиться, что Цицерон был мудр.
-- Как, -- поразился Лиценций, -- Цицерон не был мудр? Цицерон -- начало и конец всей латинской философии!
-- Если и соглашусь, что он был мудрым, -- спокойно возразил Тригеций, -- то и тогда далеко не все у него одобрю.
-- Что же еще? -- воскликнул первый, -- ведь отвергая названное положение, ты должен будешь отвергнуть и многое другое!
-- Отнюдь, -- отвечал второй, -- я, например, готов утверждать, что Цицерон только это понимал неправильно. Полагаю, что для вас важным будет лишь то, насколько основательны мои доказательства в пользу того, что я намерен утверждать.
-- Давай, -- махнул рукой Лиценций, -- продолжай. Разве я осмелюсь возражать тому, кому и Цицерон не указ!
Тогда Тригеций:
-- Я хочу обратить внимание нашего судьи на то, как он сам определил ранее блаженную жизнь. Он сказал, что блажен тот, кто живет той частью своей души, которой следует повелевать всем остальным. Тебя же, Лиценций, прошу согласиться со мною в том (ибо во имя свободы, которую обещает нам философия, я давно уже сбросил иго авторитета), что тот, кто только ищет истину, еще не совершенен.
Подумав, Лиценций уступить отказался. Тригеций:
-- Объясни, пожалуйста, почему? Каким образом человек может быть совершенным и, в то же время, еще только искать истину?
Лиценций признал, что тот, кто не достиг этой цели, не совершенен. Но, так как истину знает один только
Бог и, возможно, те человеческие души, которые уже оставили тело, то цель человека -- совершенным образом искать истину; именно такого человека мы и назовем совершенным, хотя, конечно, совершенным, как человека. Тригеций:
-- Итак, человек блаженным быть не может. Да и как мог бы, когда он не в сил ах достигнуть того, к чему всячески стремится? Но человек может жить блаженно, если руководствуется той частью души, которой должно в нем господствовать. А, потому, он может находить и истину. Или же пусть он сдерживает себя и не стремится к истине, дабы не быть, не найдя ее, несчастным!
-- Но ведь именно это, -- возразил Лиценций, -- и составляет блаженство человека -- совершенным образом искать истину. Это и значит -- достигать цели, далее которой идти нельзя. Поэтому тот, кто ищет ее не слишком усердно, человеческой цели не достигает. Тот же, кто прилагает к изысканию истины столько старания, сколько он может и должен прилагать, тот блажен, хотя бы ее и не нашел, так как исполнил свой долг. Если же открыть истину невозможно, то лишь потому, что это невозможно в принципе. Наконец, если человеку необходимо быть или блаженным, или несчастным, то как можно считать несчастным того, кто дни и ночи трудится над изысканием истины? Значит, его следует полагать блаженным. Далее, подобное определение, как я думаю, полезно и для меня. Ибо если блажен (а он действительно блажен!) тот, кто живет той частью души, которой прилично повелевать остальными, а часть эта называется разумом, то, спрашиваю, неужели же не живет разумом тот, кто совершенным образом ищет истину? Если же это нелепость, то почему тогда нельзя назвать блаженным того, кто только исследует истину?
-- Мне кажется, -- возразил Тригеций, -- что тот, кто заблуждается, и разумом не живет, и уж тем более не блажен. Заблуждается же всякий, кто всегда ищет и всегда не находит. Ты же все время хочешь доказать одно из двух: или что заблуждающийся может быть блаженным, или что тот не заблуждается, кто никогда не находит того, что ищет. Лиценций:
-- Блаженный заблуждаться не может. Тот же, кто ищет -- не заблуждается, поскольку он для того совершенным образом и ищет, чтобы не заблуждаться.
Тригеций:
-- Возможно, так оно и есть, да только он ведь не находит, а, следовательно, заблуждается. Ты же вообразил, что достаточно ему захотеть не заблуждаться, как он сразу же заблуждаться и перестанет. Но можно ведь заблуждаться и невольно, более того, невольно-то обычно и заблуждаются!
Тут уже я решил вметаться:
-- Вам следует, -- говорю, -- определить, что такое заблуждение. Тогда вам легче будет обозначить границы вашего спора.
-- Я, -- отвечал Лиценций, -- не способен ни к каким определениям, хотя заблуждение легче определить, чем от него избавиться.
-- А я, -- сказал другой, -- пожалуй, определю. Мне это сделать проще, но не благодаря способностям, а в силу правоты защищаемого мною положения. Заблуждаться -- это значит всегда искать и никогда не находить!
-- Если бы мне, -- заметил Лиценций, -- удалось опровергнуть это определение, я счел бы свое мнение надежно защищенным. Но, так как или этот предмет труден сам по себе, или же мне он таким представляется, я попрошу вас отложить вопрос до завтрашнего дня.
Я решил, что ему следует уступить, другие не возражали, и мы пошли на прогулку. Под вечер они было вновь возобновили свой спор, но я его прервал и уговорил оставить все на утро, а нынче отправиться в бани.