Небогатый помещик и земский начальник Андрей Дмитриевич Зыков остановился и стал прислушиваться. Сердце у него внезапно забилось, а рука невольно опустилась в карман, сжимая в нем револьвер. Было темно и тихо. В стороне темными чудовищами высились недавно сложенные скирды на гумне, впереди обрисовывались прямые линии надворных строений и очертания небольшого барского дома.
Андрей Дмитриевич прислушался и, крадущимися шагами, вошел вдоль стены скотного двора.
-- Если только захочет, спрячется в скирдах и "его" все равно не найдешь,-- тревожно размышлял он.-- От красного петуха никто не обеспечен, решительно никто, ни на одну минуту!
Он перевел свой взгляд направо, где, словно поднимаясь из-под земли, темнела группа старых ветел на плотине. Ветлы молчали и, казалось, замышляли что-то, склоняясь над сонной водой пруда. Плотина, вся черная, точно обрывалась под их ветвями, и плохо верилось, что смельчаку, решившемуся перейти по ней на тот берег, не грозила неминуемая опасность провалиться в какую-то неведомую бездну. А между тем плотина была широка и содержалась в безусловном порядке.
Андрей Дмитриевич прислонился к стене, прислушался к неясным и непрерывным звукам, доходившим через нее, и уже собирался ближайшим путем вернуться к дому, как вдруг тот же подозрительный шорох, испугавший его раньше, приковал его к месту. На этот раз он ясно услыхал шаги. Кто-то крался, так же, как он, прячась и выжидая.
Андрей Дмитриевич схватился за револьвер.
-- Кто идет? -- с решимостью отчаяния крикнул он. Ему показалось, что в нескольких шагах от него шмыгнула человеческая фигура и припала к земле.
-- Кто идет? отвечай! -- кричал Андрей Дмитриевич.-- Не ответишь, каналья, стрелять буду.-- И он почувствовал, как револьвер запрыгал в его дрожащей руке.
"Убьет! "Ему" ничего не стоит убить... Никто не обеспечен, никто!" -- быстро подумал он.
-- Батюшка, Андрей Дмитриевич, ведь это я,-- послышался из травы тихий голос, и в то же время, почти рядом с Зыковым, поднялась высокая, плотная фигура и покорно сняла шапку.
-- Кто ты такой? кто? -- неистовствовал Андрей Дмитриевич.
-- Да я... я! Ваш приказчик... Трофим.
Зыков ощутил большое облегчение, и это чувство было до того сильно и радостно, что на минуту у него отнялась способность говорить.
-- Что ты тут делаешь? что это за шутки? -- наконец, опять закричал он, притворяясь рассерженным.
Трофим молчал.
-- Отвечай! -- грозно приказал Андрей Дмитриевич.
-- Смею ли я шутить? -- робко отозвался Трофим,-- помилуйте-с...
Зыков затопал ногами.
-- Так что же это? Чего ты тут лазишь, прячешься? Я, братец, этого не потерплю! Я, братец, отлично все вижу и знаю!.. Насквозь тебя вижу!.. Ты у меня не того... Пожар случится или покража, я тебя... я тебя в Сибирь. У меня, братец, власть! Отвечай: что ты тут делал?
Трофим низко опустил голову.
-- Жену искал,-- чуть слышно ответил он.
-- Жену? Прасковью? -- удивился Андрей Дмитриевич.
-- Ее...-- отозвался Трофим:-- Накрыть хотел...
Зыков на минуту задумался.
-- Эй, смотри у меня! не отводи глаз! -- грозно, но не умея скрыть любопытство, заговорил он.-- Что такое? жена?.. с кем накрыть?
Трофим мотнул головой.
-- Нешто я знаю? -- сказал он. -- Хватился -- Пашки нет. Вчера -- нет, сегодня -- нет... Словно сгинула. Где ж ей теперь быть? Не иначе, как где-нибудь здесь околачивается. Уйти ей некуда... Покажись мне, что кто-то юркнул, я и подполз.
-- Эх ты! срамник! -- сказал барин.-- Борода у тебя седая, а молодую жену удержать не сумел. Власти в тебе настоящей нет! Поучил бы разок-другой, знала бы, как бегать!
-- Как не учить! Известно дело -- баба... Учил, -- уныло отозвался Трофим.
-- Мало, значит, учил. Да ты в скирдах ее поищи... Пошарь-ка хорошенько,-- поучал Андрей Дмитриевич.-- Да не вздумай закурить. Я, братец, если только увижу, что у меня на гумне кто курит... У меня милости не ищи! Что хочу, то сделаю. У меня власть!
Андрей Дмитриевич быстро повернулся и чуть не бегом направился к дому.
Трофим проводил его унылым взглядом, надел шапку и, повернувшись лицом к скирдам, словно замер в тоскливом недоумении.
-- Пашка! -- позвал он тихо.-- Коли ты здесь, выходи сюда. Сам найду -- душу вытрясу, провалиться мне! Пашка! Дура ты этакая... Господи, создатель! что же это теперь будет? -- И Трофим пошел бродить по скирдам.
Андрей Дмитриевич быстро вбежал по ступеням крыльца. В передней его ждал письмоводитель Душкин.
-- А я вот тут... поджидал вас,-- сказал он и поспешно встал ему навстречу.-- Тут подписать требуется... принес...
-- Хорошо. Пройдите в кабинет, я сейчас...
Письмоводитель захватил под мышку кипу бумаг и, осторожно ступая длинными, худыми ногами, пошел к двери кабинета. Зыков скрылся в другую дверь.
-- Ну, что у вас тут? -- спросил он, появляясь через минуту у большого письменного стола. Он сел, а длинный Душкин стал за его спиной и робко положил перед ним бумагу.
-- Вот, соблаговолите... Вот тут подпишите... По делу Ивана Бобыля.
-- Дальше! -- буркнул Андрей Дмитриевич, заканчивая свою подпись красивым росчерком.
Душкин ловко подложил другую бумагу.
-- Обижаются мужички,-- тихо заявил он.
-- За что? кто такие? -- грозно спросил Зыков.
-- Заринские... Свидетели по делу г-жи Мухояровой.
-- Чего им? -- нахмурился Андрей Дмитриевич.
-- Третий раз приезжают, от дела отрываются... Дома лошадь нужна, приедут, а дело, за неявкой г-жи Мухояровой, отлагается.
-- Ну, мне с Анной Николаевной из-за ваших мужиков не ссориться,-- пожал плечами Зыков.-- Все? -- спросил Зыков.
-- Теперь все-с,-- ответил Душкин.
Зыков потянулся, как человек, наработавшийся до устали.
-- Завтра к разбору сколько дел? -- спросил он.
-- Четыре: две неявки на работу по условию, воровство шпал на железной дороге...
Зыков нахмурился.
-- Мерзавцы! где только могут надуть, украсть...
Душкин робко сказал:
-- Здесь, собственно, действительно тяжелые условия: работа за долг, почти даром. Нужда непроходимая!
-- Ах, оставьте, прошу вас! -- рассердился Андрей Дмитриевич.-- Вы всегда готовы за них заступаться! Однако факты против них. И мое правило: карать! и карать высшей мерой наказания. С этим народом церемониться нечего. Надо, чтобы он чувствовал страх; иначе, поверьте, батенька, он нам же свернет шею.
-- На стол подано,-- сказала старая экономка, заглядывая в дверь.
-- Мое почтение-с! -- торопливо сказал Душкин с неловким поклоном, поддерживая под мышкой кипу бумаг.
-- С богом! -- небрежно ответил Андрей Дмитриевич. Но вдруг он спохватился:-- А, впрочем, вот что...-- сказал он более мягко,-- не хотите ли со мной закусить? Рюмку водки... Милости прошу! Жены нет дома, я совсем один.
-- Я, собственно... не имею привычки,-- застенчиво ответил письмоводитель.
-- Нет, отчего же? одну рюмочку.
Андрей Дмитриевич быстро прошел вперед в столовую и, не садясь оглядел на столе закуску и налил две рюмки настойки.
-- Прошу! -- сказал он и сделал жест рукой, приглашая Душкина выпить.-- Вы еще мало знаете меня,-- заговорил он, прожевывая закуску, -- но вы уже должны были заметить: у меня в делах точность и аккуратность. Комар носу не подточит. На суде я строг. Это мое правило. Мужику надо импонировать, надо действовать на него силой и страхом. Вы служили раньше у Макшеева. Я знаю его... был у него на разбирательстве. Малый дельный, но народа нашего, прямо скажу, не знает.
-- Его одобряют... любят,-- вставил свое слово письмоводитель.
-- Одобряют! любят! -- насмешливо воскликнул Зыков.-- Точно наш брат нуждается в их любви и одобрении! Вот если бы вы сказали мне, что его боятся по-настоящему! Народу надо импонировать! Надо, чтобы он видел в вас лицо официальное, власть... Надо поставить себя на известную высоту, окружить себя известной обстановкой. Я обратил особенное внимание на свою канцелярию: все сухо, строго, официально. Сразу чувствуешь себя обособленным, огражденным от всякого панибратства. Постойте! что это? -- вдруг прервал он свою речь и стал прислушиваться.-- Нет, это смеются в девичьей... Что прикажете! никогда, никогда не спокоен, по милости этих дикарей, ваших хваленых мужиков. Один раз уже подожгли, и опять надо ожидать того же... Так вот, про Макшеева... Он даже о приличной камере не позаботился и представительности у него никакой. Выйдет в каком-то коротком, засаленном пиджачишке.
-- Да, это точно, -- подтвердил Душкин.
-- Но разве это возможно?! -- закричал Зыков.-- Какое же может быть уважение к нему? Нет, батенька: форма -- это великая вещь. Погончик, кокардочка -- это импонирует. Вы должны были заметить: у меня струна. Издали шапки снимают. Я, батенька, себе за правило взял: всякое лыко в строку. Потакать да потворствовать -- слуга покорный! Наш народ дик, необразован, и мы, телесные пастыри его, должны помнить это и сообразоваться с этим. Страх, батенька, только страх перед властью действует на этих людей.
-- Батюшки! -- крикнул он вдруг не своим голосом,-- подпалили-таки, подпалили! -- и он кинулся к балконной двери.
Из-за деревьев гумна ярким заревом выплывала полная красная луна. Письмоводитель криво усмехнулся.
-- Восход луны-с,-- успокоительно заметил он.
-- Ну, вот, скажите! Как же не возненавидеть этих скотов, если из-за них поминутно такое волнение! -- рассерженно заговорил Зыков, прикладывая руку к сердцу.-- Ни сна, ни покоя! трясись день и ночь за свою шкуру. Не знаю существа, внушающего мне большую ненависть.
-- Мое почтение! -- сказал Душкин, пробираясь боком мимо Зыкова в открытую дверь балкона.
-- А закусить? -- предложил Андрей Дмитриевич.
-- Увольте! не имею привычки.
Он все еще боком сбежал со ступенек балкона и пошел по дорожке к флигелю, точно отмеривая сажени своими длинными, худыми ногами.
Андрей Дмитриевич закрыл дверь, тщательно запер ее на замок и вернулся к столу.
-- Дарья Тимофеевна! -- крикнул он и, когда старуха вошла, сказал:-- Присмотрите, чтобы окна были заперты на задвижки. Да чтобы у меня в девичьей дверь не распирали.
-- Будьте покойны, батюшка,-- ответила экономка.
Но перед тем как ложиться спать, Зыков вышел на крыльцо и повернулся лицом к гумну. Теперь луна была высоко, и длинные черные тени тянулись от построек и вдоль высокого каменного забора. Ровный, унылый, жуткий свет заливал широкий двор и белую как мел стену конюшни. Усадьба спала, и только где-то близко полуслепая сова пускала в воздухе свои хищные, тоскующие ноты. Нельзя было разобрать: грозила она или жаловалась.
Андрей Дмитриевич насторожился. Ему показалось, что вдоль забора, под деревьями, захрустели сухие ветви, как будто там медленно и осторожно пробирался человек.
-- И собак нет! -- быстро сообразил он.-- Собак либо отвели, либо отравили. И сейчас подпалит! сейчас! Держи его, держи! -- отчаянно крикнул он, устремляясь с крыльца к забору.-- Эй, люди! вяжи ему руки! крути...
Но он сразу остановился: у забора с испуганным и жалким видом стоял Трофим.
-- Опять ты? -- накинулся на него Зыков.-- Да это ты что же? Нарочно, что ли? Смеешься надо мной?
Трофим снял шапку и низко опустил голову.
-- Да я тебя к суду по подозрению... в поджоге. Я тебя...
Трофим молчал и перебирал большими корявыми пальцами края своего картуза.
-- Да ты никак пьян? Отвечай, ты пьян? -- волнуясь и жестикулируя, допрашивал Андрей Дмитриевич.
-- Помилуйте! -- тихо отозвался Трофим чуть-чуть заплетающимся языком.
Зыков подумал, что Трофим сильно испуган его угрозами, он успокоился, и тень торжествующей улыбки пробежала по его строгому лицу.
-- Что ж Пашка-то? все ищешь? -- спросил он.
Мужик поднял голову.
-- То-то, братец! распустил ты бабу,-- наставительно и не без удовольствия сказал Зыков.-- Постарше-то не захотелось, молоденькую взял, а власти настоящей в тебе нет. Вот и показала тебе молоденькая!
-- Собаки со сторожем... Здесь собаки,-- глухо ответил Трофим, стараясь твердо держаться на ногах.
-- Так-то, братец!.. осрамился! Сторожу скажи, чтобы чаще ударял. Я не сплю, я слышу.
Зыков ушел в дом, и замок подъезда звучно щелкнул два раза.
Трофим опять опустил голову и в тоскливом раздумье развел руками.
-- Власти, говорит, настоящей нет...-- размышлял он.-- Господи! да какой же еще власти нужно? Уж я ее, паскуду, бил, бил... Пашка! -- позвал он дрогнувшим голосом.-- Ну, хошь, сама меня побей? А? Ну, ее... к богу, эту самую... власть! Бей меня сама! бей!
Трофим подался вперед, выпячивая грудь и как бы подставляя ее кому-то. Но он был один. Кругом было тихо, и только одинокая сова продолжала пронизывать воздух своим жутким голосом.
Примечания
Власть. Впервые опубликовано в кн.: Власть и другие рассказы. М., Посредник, 1906.
А. П. Чехов писал 15/II 1895 г.: "Власть" милый рассказ, но будет хорошо, если Вы изобразите не земского начальника, а просто помещика" (А. П. Чехов. Письма, т. 6. М., Наука, 1978).