В середине февраля Карпов, вернувшись с охоты, преподнес Тане пучок голых сухих веточек багульника.
— Это, милая, задаток под весенний букет. Поставь в воду.
Алексей посмеялся над ним:
— Зачем этот веник в воду? Пригодится пол подметать. Весну, Иван Лукич, ты не поминай, ее здесь не бывает. — И он запел популярную на участке песенку:
Эх ты, остров Тайсин —
Веселая планета:
Двенадцать месяцев зима,
Остальные — лето...
— Кончилась твоя зима, паря. Крышка ей. Торопитесь с вашими делами на льду. Весна, считай, уже настала.
— Чудак ты, рыбак! — возражал Алексей и тащил его на улицу. — Видишь? Снег кругом и минус сорок градусов. Весной и не пахнет.
— Пахнет, паря. Ой, пахнет! Нос у тебя заложило, не чуешь. У нас весна приходит исподволь, осторожно. Не сразу она вступает в драку с зимой.
Ковшов не замечал того, что ясно видел коренной житель Адуна: весеннее обновление природы уже началось. Быстро исчезал снежный покров. Снег не таял (было холодно), а испарялся. Дороги потемнели. На больших сугробах возле построек появилась серая твердая корка. Выпал день с первой, чистой, как слеза, капелью, с крыш свесились сосульки...
— Смотри, Алексей Николаевич, это — весна, — показывал на них Карпов.
Но на другой день пошел снег. Он сыпался долго, тяжелой, сухой крупкой, и накрыл землю толстым белым пластом. Усилился ветер с севера — резкий, жгучий, леденящий лицо.
— Где твоя весна, Иван Лукич? — спрашивал Алексей.
В эти пуржистые дни подаренный Карповым пучок багульника незаметно расцвел. Утром Таня кинула нечаянный взгляд на окно и восхищенно вскрикнула: недавно еще безжизненные сухие веточки светились светло-сиреневым пламенем нежных цветов.
Инженеры полюбовались на них, но Беридзе тут же вспомнил, что они предвещают весну, нахмурился и заторопился. Еще не кончились работы по укладке трубопровода со льда пролива, еще много грузов не было перевезено на остров.
Настал момент спуска последней секции (она должна была лечь в самом глубоком фарватерном месте пролива и соединить уже уложенные с обоих берегов части нефтепровода). Двумя стыками Умара приварил эту последнюю секцию, с помощью тракторов трубу стянули в майну, водолазы, пользуясь гидромониторами, плотно уложили ее на дно — и двенадцатикилометровый переход через пролив стал единым целым.
Строители имели право торжествовать победу: они уложили переход на двадцать дней раньше срока, в небывало трудных зимних условиях и методами, еще не известными в технике. От имени коллектива двух участков — материкового и островного — Беридзе послал в управление телеграмму-рапорт, в которой сообщал о выполнении задания и перечислял, сколько рабочей силы, машино-часов и горючего удалось сберечь при этом. Расчет показывал: взрывной метод рытья траншей и укладка трубопровода со льда обошлись в несколько раз дешевле, чем стоил бы переход, построенный по старому проекту.
«Не успокаиваясь на достижении, — заканчивался рапорт традиционными для советских людей словами, — коллектив с утроенной энергией берется за быстрейшее окончание второй нитки перехода и за подготовку к весне».
Краткий, деловой документ, где цифр было больше, чем слов, прошумел по строительству, как песня, и в ответ посыпались поздравления. «Ваш успех — это лучший подарок нашей славной Красной Армии в день ее годовщины», — писали в телеграмме из Рубежанска Дудин и Писарев. Поздравления прислали нефтяники из Кончелана, рабочие заводов Новинска, колхозники разных селений Адуна.
Строители не помнили, когда у них в последний раз был выходной день. И теперь, даже ради такого праздничного события, они не имели времени на передышку. Ознаменовав его коротким собранием и небольшой порцией вина к ужину, строители принялись укладывать вторую линию нефтепровода через пролив.
По проекту это следовало сделать значительно позднее, уже после пуска нефтепровода. Однако, убедившись в правильности технических решений и проверив силы коллектива, Беридзе еще две недели назад обратился к Батманову с предложением: не переносить постройку второй нитки перехода на дальнейшее, полностью покончить с ней до весны. Предложение было столь же заманчивым, сколь и рискованным. Оставалось не так уж много дней до конца зимы, приближалось время передвижки льдов на проливе.
— Решайте сами, вам виднее, — отвечал Батманов. — Честь и хвала, если справитесь с одной линией, большего не требуем. Ну, а за все, что сделаете сверх, готов поклониться до земли.
— Обсудите все с народом, рассчитайте еще раз свои силы, не зарывайтесь, риск очень большой, — советовал и Залкинд.
Беридзе созвал совещание, которое вынесло решение: вторую линию строить! Тополев с лучшими сварщиками и Некрасов со своими подрывниками сразу перебрались на материк. Снова загрохотали взрывы. За неделю подрывники пробили траншею — вторая рваная прорубь, на километр севернее первой, прочертила лед пролива. В тот день, когда Ковшов со стороны острова уложил последнюю секцию трубопровода первой линии, Тополев с материка опустил на дно две плети второй.
Алексей прошелся несколько километров по льду, чтобы встретиться с Кузьмой Кузьмичем на проливе. Старый инженер был очень эффектен — в тулупе, с обмерзшими усами и белыми от инея бровями.
— Покончил, Алеша, с первой ниткой? Поздравляю! — густым голосом сказал Тополев. — Теперь переходи на вторую, будем с двух сторон жать. Так-то мы вернее обгоним весну.
Алексей взял его под руку. Они пошли между торосами, будто на прогулке по ровному уличному тротуару.
— Я уже принялся за вторую линию, — говорил Алексей. — Пришел к вам не поздравления выслушивать, а бросить перчатку. — Он с деланной серьезностью снял рукавицу и кинул ее на лед. — Вызываю на борьбу. Вы впереди меня на две секции — пусть, даю вам «фору». Все равно приду на середину раньше.
Кузьма Кузьмич, кряхтя, нагнулся и поднял рукавицу.
— Вызов принимается. Выигрыш на две секции со счета сбрасываем, в вашей доброте не нуждаемся. Хвастаться наперед не стану, — мы, старики, народ скромный. Посмотрим...
Они обсудили, уже по-деловому, условия соревнования и скрепили договор чаепитием.
Теперь старый и молодой инженеры двигались друг другу навстречу и часто переговаривались по селектору.
— Товарищ Тополев, мы уложили первую секцию на сорок часов раньше графика, — торопился сообщить Алексей. — Как вам это нравится?
— Вы обещали, товарищ Ковшов, быстренько обогнать нас, дряхлых старичков. Что-то у вас не получается, — с торжеством отвечал Тополев. — Мы подготовили третью секцию и опередили график на пятьдесят два часа.
— Из уважения к старости мы не торопимся, — выкручивался Алексей, а сам, зажав микрофонную трубку, передавал Карпову: — Опять обогнали нас, старые черти. Беги, расскажи ребятам...
А весна приближалась. Все чаще пасмурные, холодные дни сменялись солнечными, теплыми. Умудрявшийся выкраивать час-другой для охоты, Карпов что ни день приносил новые вести.
С оживлением он вдруг рассказывал Алексею, что на южных склонах сопок появилось множество серых мух, похожих на комнатных. Он называл их «приятельницами».
— Как «приятельницы»? — справлялся у него назавтра Алексей; ночью было резкое похолодание.
— Исчезли все до единой, — признавался Карпов с удивлением. -— Сколько лет я за ними слежу, паря, и не перестаю дивиться: чуть потеплеет — они тут как тут, похолодает — пропали. Ты ученый, скажи, куда они деваются, откуда берутся?
Ковшов отмахивался от пытливого натуралиста:
— Только и нехватало мне заниматься твоими мухами!
Из Новинска Батманов запросил Беридзе: «Сможете ли часть людей разбронировать? Армия нуждается в пополнении, идет очередной набор». Карпов созвал партийное собрание, затем митинг, было решено: послать в Красную Армию группу строителей.
— Что задумался, Семен Ильич? Тоже хочется? — спросил Беридзе Силина. — Помню, как ты рвался на фронт. Если будешь настаивать — отпустим и тебя, решай...
— Хочется, конечно, пойти с товарищами. Если прикажете— пойду. А добровольно уходить со стройки не решаюсь. Душу я вложил в нее и жажду видеть, как нефть придет в Новинск.
«Островитяне» — так называли строителей островного участка — торжественно проводили мобилизованных товарищей, среди них стахановцев Солнцева, Ремнева и других.
— Бейте фашиста! Больше бейте, лучше бейте! А мы вам нефть дадим! — наказывал Умара, выступая на митинге.
— Клянусь вам, товарищи, что столько же фрицев уложу в бою, сколько деревьев повалил в этой тайге, — отвечал громадный Ремнев.
Батурин приехал на проводы с группой пограничников, привез в подарок от заставы воинское обмундирование. Ремнев и Солнцев в новых шинелях, шапках с красной звездой и сапогах выглядели бравыми солдатами.
— Даем обязательство заменить уходящих в армию, — от имени землекопов говорил Зятьков. — Каждый из нас повысит свою выработку...
Едва проводили строители товарищей, как пришлось им нежданно-негаданно встречать гостей: попутным рейсом Махов доставил на остров члена правления Нижне-Сазанского колхоза знатного рыбака Зобнина и с ним жену и двух дочек Карпова.
Иван Лукич подхватил на руки подбежавших к нему девочек, а свою Катю встретил так светло и ласково, словно и не было у них никакой размолвки. Женщина, в которой характер, вопреки всему, продолжал непокорствовать, заявила для начала, что приехала не по доброй воле, а по заданию колхоза. Карпов пропустил мимо ушей ее слова, и Кате пришлось принять участие в завязавшемся оживленном разговоре Карпова с дочерьми. Алексей на сутки освободил Ивана Лукича от работы, и семейство уединилось в старой фанзе. Пылала железная печка, Катя хлопотала у стола, расставляя привезенное из колхоза угощение, а Иван Лукич сидел и счастливо щурил свои зоркие глаза охотника.
— Дедушка велел тебя обнять. Вот так! — говорила младшая дочь — беленькая кудрявая девочка — и охватывала руками крепкую шею Карпова.
— Мы каждый вечер тебя вспоминали, — добавляла старшая. — Дедушка газету нам читал, где про тебя написано, я наизусть запомнила.
Катя передала многочисленные приветы и подробно рассказала о делах колхоза. Председатель прислал письмо, в котором сообщал, как колхозники готовятся к весенней путине, и спрашивал, не отпишет ли Иван Лукич по старой памяти свои советы и пожелания.
Тем временем Зобнина водили по участку. Старый рыбак ко всему приглядывался строго и взыскательно.
— Прямо как вновь назначенное начальство, — кивал на него Беридзе. — Торопимся изо всех сил, товарищ Зобнин. Вы ждете весну с нетерпением, а нам она сулит одни неприятности.
— Так, так, — неопределенно отвечал Зобнин.
Его многое поразило на участке — и огромные змееобразные металлические плети, волочившиеся на тридцати санях за цугом тракторов, и водолазы в блестящих скафандрах, и беспрерывное движение автомашин на ледовой дороге. Но удивления своего он не показывал.
— Общий сход собирайте, — попросил он. — Я от наших рыбаков речь должен сказать, поручение имею до строителей.
Вечером «островитяне» собрались в одной из самых поместительных палаток, и тогда стала ясна цель приезда Зобнина и Кати Карповой: колхоз вызывал участок на соревнование. Помимо этого Зобнин, выполняя поручение общего собрания колхозников, объявил благодарность земляку — Ивану Лукичу Карпову за честный труд на стройке. Рыбак трижды облобызал Карпова и вручил ему премию — новенькое ружье. Стахановцам Умаре и Махову рыбак передал серебряные часы.
— За подарками специально человека посылали в Новинск, — не забыл упомянуть он при этом.
Гости пробыли на участке три дня и заторопились в обратный путь. Карпов проводил их до самого Адуна. Возвращаясь, он отмечал все новые и новые признаки приближения весны. Думы о положении на фронтах перемежались заботами об участке и колхозе. Карпов часто поглядывал на небо, ожидая прилета птиц. И действительно, не успел он ступить на остров, как показались стайками даурские галки. Таня прозвала их артистами за «воротнички» — белые кольца на шее и «манишки» — белоснежные перья на груди.
— Паря, это здешние грачи, весенняя птица, — с тревогой докладывал Карпов Алексею.
В воздухе появились бабочки. Как живые цветы, они возникали повсюду, букетами и поодиночке: крапивница, многоцветница и павлиний глаз — с ярким пятном на крыльях. Косяками пролетали куда-то дальше, за «край света», гуси и утки, с заунывной песней высоко в небе потянулись узорными вереницами журавли.
Батманов, как говорили связисты, «не слезал с селектора». Появляясь то в одном, то в другом месте трассы, он по два раза в день вызывал всех начальников участков к проводу и настойчиво твердил:
— Дороги уже плывут, еще несколько дней — и движение приостановится. Хорошенько проверьте, не остался ли какой-нибудь глубинный пункт без продовольствия и материалов. Нажмите на автотранспорт и тракторы, используйте каждого человека и каждую минуту до отказа. Учтите, распутица свяжет нас на месяц и если не будете теперь же заниматься дорогами, то вовсе пропадем. Переключайтесь на постройку летних дорог.
Разговор кончался одним и тем же обращением к крайнему участку:
— Что у вас на проливе, товарищ Беридзе?
Солнце день ото дня становится горячей. Оно растревожило застывшую, мертвую тайгу. Шумливо и дружно запели ручьи. Они смывали зимнюю серую накипь с земли и обнажали прошлогодние травы. Ожили сухие ветви деревьев. У ольхи зашевелились чешуйки на готовых с осени сережках, на белых барашках ив появились золотистые тычинки. Южные склоны сопок украсились лиловатыми и малиновыми ургульками — подснежниками. На площадку из леса долетали птичьи голоса и звонче всех песня синицы.
Беридзе носился по проливу на своем пикапе.
— Друзья мои... ради победы над врагом, ради светлого нашего дела умножьте ваши усилия, — просил главный инженер, подходя то к одной, то к другой бригаде.
Приказывать он уже не имел морального права, так как видел: люди напрягают все силы, чтобы скорее закончить переход. Работа не прекращалась ни на минуту, даже ночью. Трактористы, сварщики, изолировщики, чернорабочие отказывались от сна. Карпов почти насильно уводил на берег ту или иную бригаду, видя, что она не уходит со льда уже двое суток.
Наконец строители Тополева и Ковшова встретились на проливе. Алексей обогнал Кузьму Кузьмича на две секции.
Старик чистосердечно поздравил Ковшова с победой.
— Бутылка доброго вина за мной, Алеша. За всю долгую жизнь не работал так всласть, как в эти трудные дни. Вот оно, соревнование-то! Без него и половины не сделали бы.
— Ой, Кузьма Кузьмич, подождите радоваться. Труды наши могут пропасть даром. Смотрите, что творится! — Алексей беспокойно огляделся.
Тревога была не напрасной. Осталось соединить концы трубопровода в середине. А поверх льда уже стояла вода. Тысячи ручейков стекались сюда из тайги, быстро разъедая площадку, на которой строители еще не закончили работы. В любую минуту непрерывно утончавшаяся ледяная опора могла рухнуть под огромной тяжестью распластанного на ней металла последней не опущенной секции трубопровода.
Беридзе запретил выпускать на лед тракторы. Автомашины продолжали пока ходить с материка на остров, но с половинной нагрузкой. Колеса автомобилей взметывали водяные фонтаны, в которых на миг возникали сверкающие рыжие радуги.
Последнюю секцию опускали вручную, соединенными усилиями сотен людей. Командовал ими сам Беридзе. Силин терзался, наблюдая, как надсаживались люди, по сантиметру подвигая к проруби стальную махину. Семен Ильич считал опасения главного инженера насчет льда напрасными и ругал его мысленно и вслух. Улучив минуту, когда Беридзе, вызванный управлением к селектору, промчался мимо него на пикапе, Силин вывел трактор на пролив.
Никто в горячке не обратил на это внимания. Алексей услышал характерное рокотание мотора совсем уже близко. Инженер вздрогнул и понесся навстречу трактору. Раскинув руки, он кричал зло и надсадно:
— Назад, немедленно назад! Лед провалится! Назад! Погубишь все, мерзавец!
Будто надломленный силой этого крика, впереди с оглушающим треском разверзся лед, и громадный трактор, рыча и царапая гусеницами ледяные обломки, погрузился в пучину. Остолбенев, Алексей остановился на миг, потом бросился к месту аварии. Ползком он подобрался к зияющей проруби. Со всех сторон на крик Алексея сбежались люди. Силин даже и не показался на поверхности бурлившей в проруби воды — видно, его сразу втянуло течением под лед. Потрясенные катастрофой, строители долго не могли уйти от нечаянной могилы товарища; все попытки вытащить Силина хотя бы мертвым ни к чему не привели.
В это время вернулся главный инженер; он только что успокоил Батманова обычным «все в порядке». Георгий Давыдович увидел оставленный всеми трубопровод и толпу людей вокруг майны. Не разобравшись толком в объяснениях Карпова, взбешенный Беридзе налетел на Ковшова:
— Как ты смел это допустить, мальчишка! Не успел я уйти отсюда, ты уж начал самовольничать! Отвечай теперь за гибель человека! Силин погиб, понимаешь ты или нет? Силин! Зачем ты выпустил трактор на лед? Зачем?
Алексея даже и не возмутило это несправедливое обвинение. Он только с горечью ответил:
— С радостью возьму вину на себя... если это вернет нам Силина.
Ковшов вспомнил об оставленной работе: надо было наверстывать упущенные дорогие минуты. Он созвал людей и побежал к трубопроводу. Карпов с укоризной сказал Беридзе:
— Извиниться тебе надо перед ним. В такую минуту ты оскорбил, обидел его. За что, паря? И он не виноват, и бедняга Силин тоже, ежели хочешь знать. Все горят одним и потому не жалеют жизни...
С помощью лебедок, талей и трех автомашин последнее звено второй нити перехода опустили, наконец, в пролив. Но радость окончания труда была омрачена гибелью товарища. Беридзе велел измученным и невеселым людям идти на отдых. Алексей не спал уже трое суток и поспешил вместе со всеми. Страшная картина без конца повторялась перед его глазами: трактор Силина проваливается в пучину. Беридзе нагнал Алексея, остановил и, не стесняясь окружающих, крепко обнял:
— Прости меня, Алеша. Нагрубил я тебе сгоряча.
— Пустяки это, Георгий, — устало отвечал Алексей. — Мы с тобой миллион раз поругаемся и помиримся. А хорошего человека потеряли и не вернем.
В начале мая неожиданно пошел снег — ленивыми большими хлопьями. Их сменил чистый и мелкий первый весенний дождь. За одну ночь отогретая земля покрылась нежным пухом травы и словно засияла зеленым светом.
Беридзе дал приказ прекратить на проливе всякое движение. Поручив Ковшову руководство всеми работами на Тайсине со стороны мыса Гибельного, главный инженер направился с Карповым в глубь острова, на подмогу к Рогову.
Зимняя дорога расползлась, просека превратилась в сплошную трясину, в которой беспомощно вязли автомашины и тракторы. Единственным средством передвижения оставалась верховая лошадь, и то не везде. Все люди работали на строительстве летней дороги. Она почти сплошь должна была состоять из «накатника» или «лежневки» — плотно уложенных поперек и связанных между собой тонких бревен. Строителям приходилось носить их на себе. Особенно тяжело пришлось бригадам в безлесных долинах — в таких местах «накатник» вырубался в ближайшем лесу, иногда в двух километрах от трассы. Строители тащили на плечах кто по одному, кто по два бревна, увязали в жидкой грязи, часто спотыкались и падали.
Главный инженер скрепя сердце мирился с этим варварским способом работы. Он с радостью откликался на любое предложение, облегчающее труд, и в двух местах, обнаружив на складах мотки толстой проволоки, помог быстро наладить подвесную дорогу для переброски бревен из леса к трассе.
— Еще скажи спасибо, что такие труды выпали на лучшее время в тайге, — говорил Карпов.
И верно. Осточертевшие холода с метелями остались позади, знойное лето с тучами непереносимых комаров и мошкары еще не наступило. Воздух был теплым, мягким. Под белой корой манчжурской березы началось движение сока, и на трассе все пили из берестяных стаканчиков сладковатую терпкую воду, живительное «вино весны».
На четвертый день путешествия в тайге то верхом на лошади, то пешком, по пояс в трясине, Беридзе и Карпова настиг холодный ветер с пролива.
— Ледоход начался, паря! — сразу определил Карпов.
...Последним, кто рискнул пройти с материка на остров по еще неподвижному, но ненадежному льду пролива, был Кондрин. Он уже не раз бывал на острове; Беридзе обязал его помогать в работе менее опытному, чем он, бухгалтеру островного участка. Кондрин, отпрашиваясь у Филимонова, объяснил: ледоход продлится недели две-три; за это время ему, Кондрину, удастся проверить состояние учета по всем раскинутым на острове складам и торговым точкам. В действительности же Кондрин не только поэтому заторопился на остров. Отношения его с Серегиным обострились. После пропажи чертежей Серегин, очень разозленный и взволнованный, пришел к бухгалтеру и требовал:
— Верни чертежи, украденные из мастерской. Это твоя работа! И перестань пакостить! Иначе я с тобой рассчитаюсь.
— Ты спятил, Серегин! Какие чертежи, какие пакости? При чем здесь я? — возмутился Кондрин.
Механик, не желая слушать оправданий, упрямо настаивал на своем. По его мнению, Кондрин имел прямое отношение к странным происшествиям на участке и в случае с бараками, и в случае с пробками в трубопроводе.
— Убирайся с участка, и я тебя забуду, — твердил Серегин. — Дай мне и всем людям спокойно работать. Из-за тебя и на нас падает тень. Я покой потерял — все думаю, как бы ты где-нибудь не навредил.
Кондрин имел возможность и раньше убедиться в том, что Серегин целиком поглощен монтажом насосов и ко всему другому потерял интерес. Серегин смотрел на бухгалтера зверем, когда Кондрин заходил в мастерскую хотя бы по долгу службы. Под горячую руку он мог не только донести на него, но и просто убить.
Кондрин пытался пригрозить Серегину, уговорить его — ничего не получалось. Механик пришел к Кондрину с окончательным решением и не сдавался.
— Буду ждать до завтра, — твердо заявил Серегин. — Если завтра к шести часам вечера чертежи не будут возвращены в мастерскую и ты подобру-поздорову не оставишь участок, — я заявлю о тебе.
Вскоре после разговора с Серегиным Кондрин, несмотря на предупреждение, что лед в проливе вот-вот тронется, отправился на остров. А после его ухода, ночью, с механиком Серегиным произошел несчастный случай. Он пробирался мимо постройки насосной станции, и сверху ему на голову свалился тяжелый брус. Беридзе доложили о происшествии; Серегин сутки не приходил в сознание, состояние его было безнадежное.
Со скалистого мыса Гибельный Алексей и Таня смотрели на оживший пролив. Торосы рушились. Крупные льдины громоздились одна на другую и, как живые звери, выбрасывались на скалы. Освобожденный от зимних оков поток мощно шумел. Сложный вихрь звучаний оглушал людей, стоявших на берегу. Ревел и выл бешеный ветер. Глухо трещали ломавшиеся на части ледяные пласты — это походило на орудийные выстрелы. С непрерывным шуршанием терлись о берег льдины. Музыкально звенели, перетекая и крутясь воронками, быстрые водяные струи. И, подобно льдинам, такой же нескончаемой чередой плыли мысли Алексея и Тани, наблюдавших за ледоходом. Алексей думал о том, что вот уже два месяца он не получал известий о Зине. Он посылал ее матери телеграмму за телеграммой, но без ответа.
Таня в который раз пыталась разобраться в своих усложнившихся взаимоотношениях с Беридзе. Он уехал, и она тосковала...
...С неотступной думой о Тане продолжал пробиваться сквозь тайгу Беридзе. Холодный ветер стих. Все торжествовало теперь в природе. Белоснежными гроздьями украсилась черемуха. Дубки сбросили зимнюю одежду — ржавые и жесткие, будто железные, листья; их сменили молодые темно-зеленые побеги, бурно разорвавшие почки. Зацвел багульник, и склоны сопок заполыхали фиолетово- малиновым огнем.
Карпов, сопровождавший главного инженера, все замечал: «Слышь, кричит вертишейка!» — настораживался он. «Смотри, паря, первая ласточка прилетела». В тайге было столько птиц, что стрелять в них можно было почти не целясь. Озерки буквально вскипали от взлетавших уток. Прямиком Карпов ходить не умел, обязательно петлял. Он выходил к Беридзе с пристегнутой к поясу дичью, держа в руках охапки фиалок, примул, червонно-желтых калужниц. Георгий Давыдович благодарно принимал от него эти пышные подношения. На постройке лежневки часто видели главного инженера, размахивающего цветами. Беридзе зачастую приходилось ругаться или в нужную минуту подставлять плечо под бревно, и тогда фиалки и примулы летели в болото. Таким образом пропадали десятки букетов, не доставленных по назначению — Тане, которой Беридзе с радостью преподнес бы все цветы тайги.
На исходе пятых суток Беридзе и Карпов добрались до большой таежной реки Ой. Здесь Рогов строил деревянный мост. К мосту вела уже готовая на несколько километров дорога. Постройка шла к концу. Однако Александр Иванович был недоволен и сердит.
— На этой реке заойкаешь и заахаешь, — со злостью жаловался он Беридзе.
По зимнику сюда не завезли продукты, так как всего в двадцати километрах находилась база. Это незначительное расстояние оказалось теперь, при весеннем бездорожье, трудно преодолимым. Вьюками могли доставлять лишь самое необходимое — муку, соль, консервы, поэтому пища была скудной, а выпекаемый на кострах хлеб отдавал лошадиным потом и дымом. К тому же к строителям привязалась какая-то странная болезнь. Люди жаловались на слабость и потерю аппетита, говорили, что гибнут, просили помощи. Рогов, наладив дорогу к базе, сумел привезти продукты и улучшить питание, но перед неизвестной болезнью он был бессилен.
По совету Беридзе, Александр Иванович вызвал к селектору Ольгу Родионову и пытался узнать на расстоянии, чем лечить непонятный недуг, от которого больные сохли на глазах.
— Не цинга ли? — спрашивала Ольга из Новинска. — Десны кровоточат? Есть ли нарывчики на теле? Заставляйте всех пить хвойный настой. И сами пейте.
— Пьем ваш хвойный настой. Давимся, да пьем. И черемшу вашу вонючую едим. Цингой у нас болеют двое, а это другая хвороба, — отвечал Рогов.
Он был расстроен бедой и, вместе с тем, рад случаю поговорить с Ольгой. Он словно видел ее сейчас, склонившуюся над аппаратом, встревоженную, готовую придти на помощь.
— Александр Иванович, боюсь, не энцефалитом ли поражены ваши люди. Остерегайтесь клещей! — кричала Ольга. — Заболевших немедленно выводите к проливу. Я их посмотрю и, если надо, увезу в Новинск.
— Приедете сюда? — пронзенный радостью, вскрикнул Рогов и оглянулся — не слышит ли его кто-нибудь. (Будто по селектору возможно было сохранить в тайне хотя бы словечко!) — Осчастливьте, приезжайте. Ждать буду.
— Я приеду, — тихо сказала Ольга, помолчав как бы для того, чтобы победить в себе неуверенность. — Отпрошусь у Батманова и приеду. Вернее, прилечу. Дайте знать, когда доставите больных к проливу.
— Приезжайте хотя бы из-за больных, — соглашался на все Рогов.
— Не только из-за этого приеду, — неожиданно поправила его Ольга.
— Как вы сказали? Повторите! — завопил Рогов. Ольга больше не отозвалась.
Карпов добровольно вызвался сопровождать заболевших людей до пролива. Слабые и апатичные, они шли за ним по тайге, где по готовой дороге, где утопая в трясине. Иван Лукич, всей душой соболезнуя товарищам, ухаживал за ними на привалах, как за детьми, и все обещал найти для них чудодейственный всеизлечивающий корень женьшень. Тем временем Беридзе и Рогов двигались дальше к Кончелану.
Еще не вполне была закончена постройка летней дороги, когда Батманов и Беридзе, находившиеся в двух противоположных концах трассы, забеспокоились о начале сварочных работ по всей линии. Самим ходом строительства сварка выдвигалась как очередной, очень ответственный и сложный этап создания нефтепровода.
Батманов решил обсудить новые задачи коллективно. К селекторным аппаратам были приглашены технические руководители, прорабы и стахановцы — сварщики со всех участков от Новинска до Кончелана. Только строители да путейцы знают такие совещания, когда участники спорят и договариваются, будучи разобщены огромным расстоянием и не видя друг друга.
Совещанием руководил главный инженер.
— Сварка, товарищи, самое главное в нашей работе по нефтепроводу. Только после этой операции тысячи труб, растянутых на трассе, воссоединятся в одно сооружение, — говорил Беридзе. — Успех же сварочных работ решит их правильная организация. Мы много толковали об этом, когда трудились над проектом, и я знаю, какие споры идут сейчас на участках. Нам надо решить два вопроса. Во-первых, как вести сварку на участке: с одного или с двух концов? Во-вторых, какую форму организации избрать для сварщиков? Вы все знаете, наш проект отвечал на эти вопросы так: работы на каждом участке вести с одного конца и сварщиков объединить в одну сильную колонну. Теперь против этого возникли серьезные возражения. На трассе сразу в нескольких местах родилась идея второго фронта, или встречных потоков сварки с двух концов участка. Практика сварки на проливе заставила нас усомниться в том, стоит ли объединять всех сварщиков в одну колонну. Мы обязаны еще раз отмерить, прежде чем окончательно отрезать. Давайте помозгуем все вместе и придем к правильному решению.
Инженер Прибытков с пятого участка заявил: у них все готово для сварки, и они голосуют за организацию работ точно по проекту.
— Два фронта — это распыление кадров и техники. Можно разделить надвое одну бочку бензина. Но если у меня один техник-прораб по сварке, я не могу разрезать его на две части и поставить по половинке на концы участка, — убежденно говорил инженер, по-стариковски шепелявя. — Наш участок без малого восемьдесят километров. Согласиться на встречную работу с двух сторон — значит пойти на заведомое ослабление контроля. Я могу поручиться: будет очень много браку. Мы не выиграем времени, наоборот, проиграем на переделке брака.
Инженер Котляревский из Кончелана присоединил свой голос к мнению Прибьгткова. Им возражал Тополев с мыса Гибельного. Впервые строители услышали бас маститого инженера.
— Мои коллеги, которых я не вижу, но прекрасно понимаю, правы в одном: работать с одного конца относительно проще и легче, — неторопливо и внушительно высказывался Кузьма Кузьмич. — Но не надо ли поступиться легкостью ради выигрыша времени? Мне не нравится точка зрения товарища Прибыткова на неизбежность брака. Надо больше доверять нашим рабочим-сварщикам, брак будет необязательным. И я бы рекомендовал выделить в помощь литейным прорабам помощников из числа лучших стахановцев. Крепче будет контроль.
— Правильно говоришь! — включился Умара. Он с негодованием выслушал Прибыткова и Котляревского и ерзал на скамейке, дожидаясь, когда ему дадут слово.
— Рад, что мой друг Умара согласен со мной, — продолжал Кузьма Кузьмич. — Хочу коснуться второго вопроса. Проект, и за ним товарищи Прибытков и Котляревский, предлагает соединить всех сварщиков на участке в одну колонну. Категорически возражаю! Мне приходилось на своем веку немало работать со сварщиками, и на постройке перехода через пролив я окончательно понял: сгруппировать можно не больше десяти сварщиков с одним начальником во главе. Подумайте-ка, товарищи, у нас есть участки, где собралось до двадцати мастеров-сварщиков. Это значит: начальник сварочной колонны должен руководить работой двадцати сварочных аппаратов или шестидесяти человек! А ведь норма у нас десять стыков на человека. Эту норму Умара перевыполняет втрое. Бедный тот начальник, который попытается уследить за работой шестидесяти таких сварщиков! Не забудьте, что надо Умару всем обеспечить, надо устранить с его пути все помехи, надо принять от него работу — хлопот много, не под силу одному...
После Тополева выступали стахановцы, они все поддерживали его.
— Георгий Давыдович, товарищ Беридзе! Кончай говорить, пиши резолюция! — сам взял себе слово Умара.— Сварщики за второй фронт. Страна нужен нефтепровод, и мы дадим его раньше срока. Обещаем работать без брак. Почему инженер, забыл фамилья, говорит так обидно: «будет брак»? Брак не будет. Пиши, товарищ Беридза: «Умара Магомет обязуется давать триста пятьдесят процент и совсем ноль брак». Всех сварщиков вызываю соревноваться!
Снова выступали сварщики. Они принимали вызов Умары. Батманов и Залкинд отказались от предоставленного им слова.
— Нам нечего добавить к словам товарища Умары, — сказал парторг. — Заключайте, Георгий Давыдович...
— Мы не страдаем болезненным самолюбием, не боимся отказаться от тех решений в проекте, которые опровергнуты жизнью, — закрывая совещание, сказал Беридзе. — Будем работать на два фронта и небольшими объединениями сварщиков. Я призываю руководителей производства пересмотреть графики, завтра же доложить их мне в новом виде и начать сварку. Есть у меня совет товарищу Прибыткову и всем остальным инженерам: начинается страдное время, когда вы в любую минуту, всегда нужны на трассе. Так вот: переходите на жительство в автомашины.