Остров Рудольфа – самая далекая северная земля в нашем секторе Арктики. Это удобный отправной пункт для исследования Центрального полярного бассейна.
Позади у нас осталось 3 347 километров трудного пути над материком, островами и морями, покрытыми льдом. Флаг-штурман Иван Тимофеевич Спирин классически провел нашу воздушную эскадру до острова Рудольфа, не допустив абсолютно ни одной, даже самой маленькой ошибки.
Старые пилоты шутили по этому поводу:
– Зачем надо было изучать земные ориентиры?! Посади штурмана да только поглядывай на приборы, правильно ли идет машина по указанному им курсу…
До Северного полюса оставалось пройти еще около девятисот километров в неизвестных, а поэтому особенно трудных условиях. Но мы все были уверены и в своих силах и в искусстве Ивана Тимофеевича.
На острове Рудольфа – в «преддверии» полюса – началась самая длительная за все время полета «отсидка» в ожидании летной погоды.
Этот остров был открыт еще во второй половине прошлого столетия. Но систематические научные работы здесь развернулись только с 1932 года. На острове был выстроен первый дом для полярников, сооружена радиостанция в бухте Теплиц, оборудована метеорологическая станция.
Природа острова Рудольфа весьма своеобразна. Температура летом около ноля градусов. Большая часть острова покрыта ледником. Много причудливых скал, издали напоминающих древние заброшенные замки. Летом обнажаются камни, скудно поросшие мхом. На южных склонах, в расщелинах, цветет полярный мак – бледно-желтые цветы с прозрачными лепестками.
На острове много птиц, песцов мало. В прибрежных водах есть тюлени, но их недостаточно, чтобы развить промысел. Иногда к берегам подходят большие стада редкого обитателя полярных морей – нарвала, или, как его еще называют, единорога. Остров Рудольфа посещают и белые медведи, которые нередко продолжают отсюда свой путь дальше на север.
Для аэродрома мы использовали шарообразную вершину глетчера, покрытую полуметровым слоем липкого снега. Этот естественный аэродром прозвали «куполом». В северную сторону от вершины купола идет равномерный полуторакилометровый уклон, заканчивающийся обрывом в море. С этой, самой природой созданной горки очень удобно взлетать тяжело нагруженным самолетам.
Мы ожидали на острове погоду, чтобы лететь наверняка, не подвергаясь опасному риску обледенения.
5 мая около полудня Павел Головин на двухмоторном разведочном самолете «Н-166» вылетел на полюс. В пути Головин регулярно сообщал о местонахождении машины. Через пять часов после старта он передал:
«Широта 90… Под нами полюс… Легли на обратный курс. Головин».
Вечером молодой полярный пилот рассказывал нам о своем полете, о ледовой и метеорологической обстановке в районе полюсу.
Наконец наше томительное ожидание кончилось. На 21 мая синоптик экспедиции Б. Л. Дзердзеевский дал благоприятный прогноз погоды. Командование назначило старт. Решено было, что первой на полюс вылетит флагманская машина, а остальные три останутся на острове Рудольфа впредь до особого распоряжения.
В 4 часа 52 минуты «Н-170» оторвался от «купола» и, легко пробив облака, взял курс на Северный полюс.
Еще в Москве мы долго обсуждали план этого полета. Тогда Шмидт предупредил, что вопрос о последнем этапе полета на Северный полюс будет решен на острове Рудольфа. И вот сейчас выяснилось, что лететь на полюс сразу четырем самолетам рискованно. Можно повредить всему делу. Мы летели в неизвестность. Как долго придется искать площадку для посадки, какая нас встретит погода – никто более или менее точно сказать не может. Могло случиться и так, что, прилетев на Северный полюс и покружив над ним, ушли бы обратно, потеряв двадцать восемь тонн горючего. Поэтому и было решено лететь одному самолету.
Начали выбирать машину. Все самолеты хороши, пилоты тоже неплохие; каждый пилот хочет быть первым на Северном полюсе. Шмидт собрал совещание, выслушал всех нас по очереди и сказал:
– Как вы, друзья, ни спорьте, а нужно решать справедливо. Кто первый подал мысль и ратовал о полете на Северный полюс? – Водопьянов. Должен ли он свою мечту воплотить в жизнь? Конечно, ему и карты в руки. Пусть он летит первым.
Вторым пилотом назначили меня, штурманом – Спирина, старшим бортмехаником – Бассейна, механиками – Морозова и Петенина, радистом – Симу Иванова. С нами летел персонал будущей дрейфующей станции – Папанин, Ширшов, Кренкель и Федоров, начальник экспедиции Шмидт и кинооператор Марк Трояновский. Всего на борту было тринадцать человек.
Мы шли на высоте 2 600 метров. Облака постепенно редели, и в просветах между ними виднелись сплошные ледяные поля. Уже около восемьдесят шестой параллели мы видели только кое-где небольшие трещины. Льды казались довольно ровными и гладкими. Это радовало нас, давало уверенность в том, что на Северном полюсе мы найдем подходящий ледовый аэродром. Вскоре облака стали сгущаться. Перешли на полет вслепую.
На восемьдесят восьмом градусе наш самолет выскочил из облачной пелены. Под нами простирались ледяные поля, изрезанные трещинами и разводьями. Но это был совсем уже другой лед – более мощный, с крупными нагромождениями.
Проходим восемьдесят девятую параллель. До Северного полюса остается немногим больше ста километров. На горизонте видим колоссальную облачную завесу. Она опускается почти до самого льда. С волнением приближаемся к ней: неужели полюс закрыт облаками?
Мы летим дальше, старательно отыскиваем просветы в облаках, чтобы определить возможность посадки. Проходят минуты…
Вдруг из штурманской кабины к нам, согнувшись, пробирается Спирин. Лицо радостное, глаза блестят. Подошел и таким ласковым полушепотом говорит мне (а мотор шумит, заглушает):
– Под нами полюс, полюс под нами…
Я, конечно, сразу же посмотрел в окно.
«Нет, – думаю, – никакого полюса. Облачность сплошная». Покачал головой.
– А что же тебе, столб, что ли, поставить?! – рассердился Спирин.
Водопьянов услышал нас и закричал:
– Полюс! Давайте скорее садиться!
И радостно и не хочется верить, что «вершина мира» действительно здесь, внизу. Необычно только одно: вокруг вместо четырех частей света – севера, юга, востока и запада – от нас теперь в любом направлении только юг…
Солнце расплющенным красным шаром сияло над льдами. Завеса упала. Веками интриговавший человечество таинственный полюс был открыт.
Шмидт вступил в наш разговор.
– Подождем садиться. Я знаю, что вы хорошо, безупречно определяетесь, – сказал он, обращаясь к Спирину. – Пилоты вы хорошие, штурманы отличные, но я тоже кое-что понимаю в математике и знаю, что можно ошибиться в расчетах – тогда на весь мир скандал получится. Лучше перелететь через полюс, чем не долететь.
Через десять минут дается команда о посадке. Водопьянов разворачивается на сто восемьдесят градусов, и машина погружается в облачность… Все напряженно ждут, когда начнет проясняться. Водопьянов, сидя за штурвалом, сосредоточенно следит за приборами…
Вот появляются черные пятна… Разводья, трещины… Вода? Становится все светлее. Высота шестьсот метров. Облака кончились. Под нами безбрежное пространство льда, испещренного морщинами, изрезанного трещинами и разводьями. Лед массивный, хотя весь в мельчайших складках. Так вот каков он, Северный полюс!
«Хорош?» – взглядом спрашивает Водопьянов, указывая на лед.
– Отличный! – отвечаю я и в подтверждение поднимаю большой палец.
«Н-170» делает плавный круг. Мы ищем подходящую площадку. Выбираем одно из гладких полей. Спирин бросает дымовую шашку, и над льдами расстилается черная полоса дыма.
Водопьянов «прицелился» и повел машину на посадку. Люди прильнули к окнам, сосредоточенно смотрят. В глазах у всех огоньки радости: лед крепкий, выдержит. Все ближе и ближе к нам ледяная поверхность полюса. Мелкие морщинки на льду превращаются в огромные торосы. Еще минута – и слышен скрип лыж.
Машина останавливается. Протискиваюсь между снаряжением, уложенным в отсеках самолета. Широкая советская натура просит выхода, а кабина узкая… Люди выскакивают на лед и с ликованием бросаются друг другу в объятия, восторженно кричат «ура». Путь завершен.
В моих запасах завалялась бутылка коньяка. Аккуратно разделили вино на тринадцать человек, и все мы дружно подняли тост:
– За родину, за нашего вождя Иосифа Виссарионовича Сталина!
Экипаж «Н-170» первым выполнил задание нашей партии и правительства, задание товарища Сталина. Сели мы на льды Северного полюса благополучно. Началась обыденная человеческая жизнь, такая же обыденная, как в любой другой точке необъятной родины. Требовалось людям и отдохнуть, и поесть, и поспать. После всех переживаний (а их было много!) одни быстро развертывали радиостанцию, чтобы скорее связаться с материком, другие ставили палатки, тащили пневматические матрацы, спальные мешки, расстилали их в палатках, создавали уют, чтобы лучше было отдыхать. Зажгли примус, стали готовить борщ.
Льдина, на которую сел наш самолет, находилась в двадцати километрах за полюсом, несколько западнее меридиана острова Рудольфа. Впрочем, здесь, на Северном полюсе, сходятся все меридианы земного шара…
Великие слова о том, что нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики, еще раз блестяще подтвердились: неприступный Северный полюс покорился воле советских людей, воодушевленных партией Ленина – Сталина.
Начиналась жизнь первого советского поселка на Северном полюсе.
26 мая на Северном полюсе опустился второй самолет воздушной экспедиции – под командованием Героя Советского Союза В. С. Молокова.
По просьбе прилетевшего с В. С. Молоковым специального корреспондента «Правды» Л. К. Бронтмана, 27 мая Михаил Сергеевич написал небольшую статью о первых днях жизни на «вершине мира». Эта статья не была передана на материк вследствие большой перегрузки радиостанции «Северный полюс». Рукопись публикуется впервые.