Автобиография написана 1/III 1926 г. в Москве.
Я родился в г. Золотоноше Полтавской губ. 5/17 марта 1857 г. Отец мой был техник с средним образованием, по специальности винокур. Большой поклонник науки, он рано познакомил меня с вопросами, связанными с брожением, и пробудил во мне живой интерес к биологической химии, которой я впоследствии посвятил всю свою научную деятельность. Семья у нас была большая, жили мы весьма скромно, временами терпели настоящую нужду. Это дало нам определенный трудовой закал.
Учился я в Киевской 2-й классической гимназии, курс которой окончил в 1875 г. Еще в бытность мою в 6 классе гимназии до меня стали доходить подпольные издания того времени. Я жадно знакомился с ними, позже основательно изучил литературу научного социализма, в особенности "Капитал" Маркса, и стал убежденным социалистом, каковым остался в течение своей долгой жизни. По окончании гимназии я поступил в Киевский университет на отделение естественных наук физико-математического факультета. Любовь к науке и увлечение лабораторной работой несколько отвлекли меня от активного участия в тогдашних революционных кружках, с которыми, однако я был в постоянных сношениях. Но когда после ряда вопиющих насилий со сторон жандармских властей весною 1878 г. возникли знаменитые "киевские университетские беспорядки", я оказался в самой гуще их и вместе с 15 другими товарищами был выслан в административном порядке в не столь отдаленные места. На мою долю выпал Белозерск. В ссылке я пробыл до декабря 1881 г. По возвращении в Киев я одновременно был принят в университет и в киевскую организацию партии "Народной Воли". Тут моя деятельность раздвоилась, так как чисто научная работа чередовалась с революционной, в частности с пропагандой среди рабочих, которой я посвятил особенное внимание. Я выработал и применил на практике план занятий, который впоследствии лег в основу моей книжки "Царь-Голод".
Наша центральная группа, членами которой были, кроме меня, Спандони, Захарьин, Никитина, Росси, Кжеминский и супруги Каменецкие, успела развить довольно широкую деятельность. Работы было много и, естественно, мои научные занятия отошли на второй план. У нас поставлена была своя тайная типография, в ней мы печатали, главным образом, прокламации, часть которых была написана мною. Для обслуживая типографии у нас была "техническая подгруппа", которую вел Захарьин. К пропаганде среди рабочих приставили Кжеминского и меня с двумя подгруппами. Кроме того, я вел деятельные сношения с революционными кружками народных учителей в Гадячском и Переяславском уездах Полтавской губернии. Я также часто виделся с революционным кружком, который был создан в Киевской Духовной академии П. Г. Дашкевичем. Словом, не до лабораторных занятий было. Весною 1883 г., в связи с провалом одной из конспиративных адресов, я был apecтован, но жандармский капитан Малицкий который допрашивал меня, не разобрал сразу, в чем дело, и отпустил меня; а может быть, он надеялся путем слежки за мной захватить других членов нашей организации. Как бы то ни было, после тщательного обсуждения всех обстоятельств дела, группа предложила мне перейти на нелегальное положение и уехать в другой город. Я, конечно, подчинился. Повидавшись с представителями центральной организации в Харькове, где я уже не застал В. Н. Фигнер, я в апреле 1883 г. поехал в Ярославль, где в то время имелся среди студентов Юридического лицея очень хороший революционный кружок, во главе которого стоял А. В. Гедеоновский. Поработав с этой милой молодежью несколько месяцев, я в августе того же года перебрался в Казань для того, чтобы по возможности наладить в этом сравнительно крупном центре народовольческую организацию. Кое-какие связи у меня были, их удалось значительно расширить и организовать несколько кружков. В числе их был один, который имел сношения с рабочими казанских фабрик, но члены его, по молодости лет, не знали, как вести пропаганду. По их просьбе я сообщил им схему занятий, которые я вел с киевскими рабочими. Схема им понравилась, но они потребовали от меня, чтобы я подробно изложил, что и как я говорил рабочим. Состоялся ряд бесед, которые почти дословно были воспроизведены в моей книжке "Царь-Голод". Сначала беседы эти циркулировали в гектографированном виде, затем были напечатаны в тайной народовольческой типографии. В 1903 г. "Царь-Голод" был переиздан нелегально партией с.-р. В 1905 --1907 и 1917 г.г. книжка под заглавием "Экономические очерки" выдержала более десятка изданий и разошлась в сотнях тысяч экземпляров.
В декабре 1883 г. я получил из Петербурга шифрованное письмо, в котором мне от имени "центра" предлагалось поехать в Харьков, обосноваться там и по возможности поставить типографию для напечатания 10 No "Народной Воли". О том, кто сидит в центре, я понятия не имел, но, конечно, без малейшего колебания повиновался. Подъезжая к Москве, я из купленной газеты узнал об убийстве Судейкина и об участии в этом деле Дегаева. Относительно последнего я знал, что он бежал в Одессе от сопровождавших его жандармов, бросив им в лицо пригоршню нюхательного табаку, но о его предательстве мне и мысль не приходила в голову.
Приехав в Харьков, я узнал, что там шли большие аресты, и что при тогдашних условиях было очень мало надежды на успешную постановку типографии. Но мне посоветовали посмотреть, не окажется ли положение более благоприятным для моих целей в Ростове на Дону. Совет оказался хорошим. В Ростове я нашел довольно много революционной молодежи, была там народовольческая группа, организованная Сергеем Пешекеровым, которого я не застал на свободе.
В конце января в Ростов приехал видный революционер Сергей Иванов, будущий шлиссельбуржец, и, обсудив вместе с ним положение, мы решили поставить типографию в Ростове. От С. Иванова я узнал подробно о дегаевском предательстве и о том, что из-за границы должна вскоре прибыть новая центральная организация с Германом Лопатиным во главе. Чтобы войти в контакт с нею и выяснить положение, мы с С, Ивановым в начале февраля 1884 г. поехали в Петербург. После долгих и не совсем приятных переговоров с новым центром мы пришли к соглашению и образовали одну общую всероссийскую организацию "Народной Воли". С. Иванов и я взяли на себя ведение революционной работы на юге и в числе прочего постановку тайной типографии. В апреле мы вернулись в Ростов и, пригласив в качестве хозяев конспиративной квартиры Захарова { Фамилия хозяина Ростовской типографии-- Захарий Васильев. } и Руню Кранцфельд { Из Харькова (акушерка из школы на Сабуровой даче). }, мы привели наш план в исполнение. В типографской работе участвовали также рабочий Антонов (будущий шлиссельбуржец) и Елько, который после ареста в 1885 г., стал злостным предателем.
К началу августа большая часть No 10 "Народной Воли" была напечатана, и по соглашению с Лопатиным, который приехал к нам в Ростов, я повез еще сырые листы в Саратов, Казань и Нижний для того, чтобы поднять настроение тамошних групп. По возвращении в Ростов в октябре я застал там полный разгром всей нашей организации, вызванный арестом Лопатина и найденными при нем записями. Типография уцелела. Мы держали военный совет и решили типографию снять, типографщикам же предоставить заслуженный отдых, а С. Иванов и я должны были объехать организации, выяснить размеры разгрома и встретиться в Москве для выработки дальнейшего плана действий. В ноябре мы встретились, как было условлено, но оказалось, что ничего утешительного мы не выяснили. Не только лучшие революционные силы в большом количестве были вырваны из рядов, но, по-видимому, доверие к народовольческой организации было подорвано.
С. Иванов решил поехать за границу для совещания с эмигрантами-народовольцами. Я же предпочел сделать еще одну попытку восстановления организации, войдя в сношения с революционерами, рассеянными в провинции и по той или иной причине не принимавшими в последние годы активного участия в организованной революционной работе. Такие "резервы" имелись на юге и на Кавказе. Побывал я там, повидался с резервами и потерпел полное крушение. Для меня стало ясно, что "Народная Воля" отжила свой век. Выбитый из колеи, не видя своего дальнейшего пути, я в марте 1885 г.выехал за границу. О своем участии в народовольческом движении я рассказал подробно в своих "Воспоминаниях народовольца 1882--1885 гг.", напечатанных в журнале "Былое", NoNo 1, 2, 3, за 1907 г.
В Париже я застал эмигрантские кружки в состоянии острой взаимной вражды и, не чувствуя никакого призвания к этого рода занятиям, я пытался вернуться к научной работе. Несколько месяцев после приезда в Париж я нашел занятие в редакции журнала "Moniteur Scientifique", посвященном прикладной химии, и состоял сотрудником его вплоть до моего возвращения в Россию в 1917 г. Первый год пребывания в Париже был для меня едва ли не самой тяжелой порой моей жизни. Революционная работа, которой я посвятил свои лучшие силы, ушла от меня, а от научной я сам оторвался. Я утерял интерес к жизни и несколько раз был весьма близок к тому, чтобы навсегда покончить счеты с нею.
Изменилось мое тяжелое душевное состояние только в 1886 г., когда я познакомился с Л. В. Орловой и Ч. А. Дю-Буше, с которыми теперь связывают меня 40 лет близкой дружбы. Оба они были тогда молодыми студентами Парижского медицинского факультета, оба отнеслись ко мне, больному и сильно побитому жизнью, с большой симпатией и заботливостью, и для меня нет ни малейшего сомнения, что без их теплого участия моя жизнь сошла бы на нет. Весною 1890 г. они поженились, и вскоре после них и я женился на Ал. Ал. Червен-Водали, с которой мы теперь доживаем 36-ой год нашей совместной счастливой жизни. Благодаря Дю-Буше мой интерес к науке мало-помалу возродился, но долгое время мне не удавалось приступить к лабораторной работе. В 1890 г. я, в редакции, познакомился с членом Парижской Академии Наук проф. Schutzenberger, который заинтересовался моими планами и предоставил мне место в своей лаборатории в College de France. Там я работал до 1894 г., с перерывом в течение 1891 года, когда я ездил в Северо-Американские Штаты вместе с химиком Эфроном для введения на тамошних винокуренных заводах усовершенствованного способа брожения. По возвращении из Америки я сделал в лаборатории College de France несколько экспериментальных работ, которые в свое время были доложены проф. Schutzenberger'ом Академии Наук.
Тяжелые условия парижской жизни губительно повлияли на мое здоровье, и по настоянию друзей я переехал летом 1894 г. в Швейцарию, где в окрестностях Женевы завел себе маленькую, более чем скромную, лабораторию. В этой лаборатории, которая пополнялась мало-по-малу, я, благодаря моральной и материальной поддержке моего друга Дю-Буше, который считается одним из лучших парижских хирургов, мог спокойно работать в течение 23 лет. Из нее вышло около 70 выполненных мною экспериментальных работ по общей и биологической химии и ряд научно-литературных статей и монографий. За совокупность этих работ Лозаннский университет почтил меня степенью доктора honoris causa.
До 1905 г. я активного участия в эмигрантской политической деятельности не принимал, хотя чутко прислушивался к тому, что происходило как в эмигрантских кружках, так и в России, и сохранял добрые товарищеские отношения с членами разных социалистических партий.
Когда в 1900--901 г.г. создавалась партия социалистов-революционеров, я тоже участвовал в предварительных переговорах, но в партию не вошел, так как считал индивидуальный террор безусловно несовместимым с задачами массовой социалистической партии и гибельным для нее. Тот факт, что с самого основания партии до 1908 г. террористической деятельностью ее руководил злейший в мире провокатор Азеф, показывает, что моя оценка не была лишена основания. Но, не входя в организацию, я оказывал услуги партии: в частности я подготовил для нее пересмотренное и дополненное издание "Царь-Голод".
После январьских событий 1905 г., когда массовая работа партии далеко оттеснила ее террористическую деятельность, я счел себя не в праве дольше уклоняться от активного участия в революционной работе и по настоянию Л. Шишкой Е. Брешковской принял на себя функции секретаря заграничного комитета партии в апреле 1905 г. С этого времени до революции 1905 г. все конспиративные сношения с партийными организациями в России (кроме боевой организации) были сосредоточены в моих руках. Революция 1905 г. положила конец моим секретарским обязанностям. С тех пор мои отношения к партии приняли формальный характер; в партийной организации я близкого участия не принимал, и деятельность моя сводилась к литературной работе. К политической деятельности партии после Февральской революции 1917 г. я отнесся отрицательно и по возвращении в Россию в июне 1917 г. отстранился от какой бы то ни было организационной работы. Но я принял участие в издательстве "Земля и Воля", которое было партийным в идейном отношении, но не в организационном. По моему настоянию издательство не делало никаких отчислений в пользу партийной организации и отклонило предложение ЦК партии ввести в редакцию его представителя. Участие партии социалистов-революционеров в вооруженной борьбе против Советской власти, неоспоримо социалистической, совместно с реакционными элементами, побудило меня окончательно порвать связь с организацией этой партии, хотя заявлять публично об этом я считал неподходящим. Я считаю себя теперь независимым социалистом-революционером. Политикой я совершенно не занимаюсь. Но если бы теперешнему советскому строю грозила опасность, я все свои силы без остатка отдал бы на защиту его.
Тяготясь перерывом в лабораторной работе, которой я предавался столько лет, я в феврале 1918 г. обратился к д-ру Блюменталю, тогдашнему владельцу Химико-Бактериологического института (ныне Государственного Бактериологического института), с просьбой дать мне возможность выполнить давно задуманную мною работу над определением продуктов распада белка в сыворотке иммунизируемых животных. Получив согласие д-ра Блюменталя, я в сотрудничестве с моим учеником Б. И. Збарским поставил необходимые опыты и привел их к желаемому концу. В октябре 1918 г. я принял предложение заведующего хим.отделом ВСНХ, инженера Льва Яковлевича Карпова, организовать химическую лабораторию для научно-технического обслуживания химической промышленности. Вместе с Б. И. Збарским мы поставили лабораторию, которая превратилась в большое учреждение, носящее теперь название Химического института им. Л. Я. Карпова. По сей день я состою директором этого института, а Б. И. Збарский -- моим помощником и заместителем. В сотрудничестве с ним же мною был организован в 1920 г. Биохимический институт НКЗ, открытие которого состоялось 26 января 1921 г. Оба института расположены в смежных зданиях (NoNo 8 и 10 по Воронцову полю), и работа в них идет теперь полным ходом.
О своих научных работах распространяться не буду. Скажу только, что важнейшие из них касаются химизма процессов дыхания. Работы в этой области производятся мною и в настоящее время, и я считаю себя особенно счастливым в том отношении, что на 70 году своей жизни я сохранил еще, как мне кажется, значительную работоспособность.