VІІІ.

Говоря вам о нашей стоянке близь Кубы, я увлеклась желанием передать вам все то, что я испытала приятного в этой местности, и поэтому совершенно позабыла упомянуть об одном обстоятель­стве, само по себе довольно ничтожном, но послужившем поводом к весьма важному событию.

Во время перехода нашего из Дербента в Кубу, Ших-Али до того сумел убедить графа и его приближенных в своей покорности и в своей личной преданности графу, что последний стал питать к нему особое доверие, и прямым результатом этого было данное ему разрешение повидаться со своею женою и матерью во время нашего пребывание близь Кубы. Сверх всего этого, он высказал желание дать обед графу и прочим генералам; на эту просьбу его точно также было изъявлено согласие и ему было дозволено даже рассылать гонцов по окрестным деревням с письмами, в которых он требовал будто бы присылки разной провизии, необходимой, по его словам, для угощение гостей. Это дозволение, данное ему так неосторожно, дало ему возможность приготовить такое блюдо, которое оказалось вовсе неудобоваримым для графа, и всем нам причинило много беспокойства.

Теперь продолжаю свой рассказ. Мы тронулись в путь довольно рано утром; нам предстояло проехать 22 версты; на пути попадались ежеминутно речки, ручейки, овраги; дорога была скучная, она тянулась по бесплодной пустыне, почва которой вся растрескалась от жары, а трава высохла и пожелтела от палящих лучей солнца; налево тянулся песчаный берег моря, окаймлявший горизонт с этой стороны, направо высились горы и скалы, почерневшие и обожженные солнцем; нигде не виднелось деревца, нигде не было малейшего намека на тень и взору не на чем было отдохнуть. Целью нашего путешествие в этот день был старинный, довольно высокий, вал, тянувшийся от моря до гор и составлявший, как говорят, в былое время часть укреплений, возведенных тут Александром Великим. Хотя столь громкое имя, связанное с этим местом, придавало ему значительный интерес, я была, однако, весьма недовольна тем, что мы должны были тут остановиться и предпо­лагали даже провести в этом месте восемь дней. Наш лагерь находился на той же бесплодной равнине, которую мы только что прошли; возле него не было ни травки, ни кусточка. Небольшая речка Гильени, из которой мы брали воду для питья, находилась слишком далеко и поэтому не могла увеселять наши взоры; это выражение может показаться вам странным, но когда находишься во время палящей жары на высохшей почве, то один вид проточной воды как бы освежает и ободряет человека.

Мое инстинктивное отвращение к этому лагерю оправдалось вполне; нам пришлось тут ужасно страдать от чрезмерной жары; паля­щее солнце не позволяло нам выйти из палаток, а сидя в них, мы были плохо защищены от ветра, который, врываясь в палатки, не освежал, а обжигал нас, так как воздух был раскален; в продолжение нескольких дней ни одно облачко не защитило нас от солнечных лучей; дождик был бы для нас истинным благодеянием, но его не было во все время пребывание нашего в этом злосчастном месте. Лагерь этот был едино­гласно прозван нами "огненным лагерем"; это название пока­жется странным вам, обитательнице севера, никогда не уезжав­шей из вашего холодного климата, но дело в том, что тут даже ночь не приносила нам отдохновения: воздух до того нака­лялся днем, что даже в отсутствии солнца ночью он жег нас и мы проводили ночи без сна и отдыха; днем мы не могли ничего есть, а сильная испарина окончательно изнуряла нас; во всем лагере не видно было ни одного свежего, веселого лица; все были унылы, истомлены; не думайте, что я преувеличиваю, но это уныние доходило у иных до отчаяния. При этой сильной жаре мы не имели ни капли свежей воды, которая могла бы освежить нас, и, не смотря на страшную жажду, мы с отвращением пили до нельзя нагретую воду. К счастью, мы двинулись вскоре далее и еще к нашему большему благополучию накануне нашего отъезда поднялся небольшой ветерок, дувший с моря, от которого мы были не вдалеке. Этот ветерок освежил нас и дал нам возможность снова собраться с силами.

Мы находились до сих пор под начальством нашего тяжеловесного генерала Б. Граф Зубов был так недоволен его командованием авангардом, что решил оставить его на арьергарде, надеясь, что он уже не собьется с пути, идя по дороге, по кото­рой пройдет перед ним все остальное войско; это обстоятельство било причиною того, что мы остались на месте нашей стоянки еще лишний день и, разумеется, не были за это особенно благодарны нашему генералу, однако, приходилось вооружиться терпением; к счастью, жара спала, как я уже говорила вам. Оставив лагерь, нам было предписано ехать берегом моря до небольшой речки Атачай, протекавшей в 7 или 8 верстах от нашего лагеря; достигнув ее, мы должны были изменить направление, повернув вправо к горам и ехать 15 верст берегом Атачая, по весьма тесному ущелью, между высокими горами; затем, остановившись на ночлег, на следующее утро подняться на горы, чтобы укрыться там от жары. Эта диспозиция была весьма целесообразна, взяв во внимание жаркое время года, но один крайне прискорбный случай изменил отчасти эти планы, причинив всем, а нам в особенности, много неприятного. Это прискорбное обстоятельство был побег Ших-Али. Вы помните, вероятно, что ему было дозволено разговаривать с несколькими персами, которые были особенно преданы ему, и даже писать и посылать гонцов в принадлежащие ему деревни; он воспользовался этим неуместным доверием, чтобы подготовить и облегчить свой побег, и только выжидал того момента, когда армия вступит в ущелье для того, чтобы привести свой замысел в исполнение; это было для него не трудно, так как он пользовался довольно большою свободою и отлично знал все ходы и выходы в ущельях этих гор, тогда как русским дороги тут были совершенно неизвестны. Он был настолько предусмотрителен, что заказал себе подставных лошадей во всех тех местах, где ему пришлось ехать, полагая, что, не смотря на нерадение его караульщиков, за ним будет погоня, лишь только заметят его отсутствие; все меры были приняты им так хорошо, что ему нечего опасаться.

Итак, граф Зубов выступил из лагеря первый, с бригадою генерала К. и графа Арг. Ших-Али приказал оседлать лучшую свою лошадь, надел кольчугу, вооружился с головы до ног; так как ему ни в чем не было отказа, то ему не препятствовали, хотя подобные приготовление с его стороны могли возбудить подозрение: в самом деле, к чему было ему это вооружение? Разве он не знал, что в случае опасности его защитят, да, кроме того, в окрестности у него были только подданные или друзья; однако, по привычке, никто не потрудился об этом подумать.

Подъехав к ущелью, Ших-Али предложил Миллеру показать ему свое искусство в метании копья и в джигитовке; тот изъявил на это согласие и Ших-Али, весьма ловкий и проворный наездник, действительно, показал свое искусство. Бросив копье, он на всем скаку ловил его на воздухе, затем, пустив лошадь в карьер, делал джигитовку с поразительною смелостью и быс­тротою, то исчезая за горами, то снова появляясь, пока мы не углуби­лись довольно далеко в ущелье; тогда, пришпорив лошадь, он исчез как стрела в узкое ущелье, между двумя остроконечными горами; доверие к нему было так велико, что сначала никто не был встревожен его исчезновением. Миллер и его приверженцы, забавлявшиеся проделками Али, стояли несколько времени разинув рот, ожидая его возвращения. За то как велики были их смятение и ужас, когда они поняли, наконец, что он провел их; в погоню за ним были посланы немедленно казаки из свиты графа, но не смотря на быстроту своих коней, они потеряли его вскоре из вида; только двое казаков, имевшие самых лучших лошадей, преследо­вали его некоторое время издали до одной деревни, где Ших-Али пересел на приготовленную для него подставную лошадь и поскакал на ней далее, тогда как измученные лошади казаков не могли мчаться далее. Вот каким образом ускользнул пленник из наших рук: как видите, причиною этого была наша собственная непростительная неосмотрительность.

Не могу сказать вам в точности, какое именно впечатление произвело на графа известие о побеге Ших-Али; как бы то ни было, приближенные сумели вскоре рассеять его опасение и уверить его, что ничего нет легче как поймать Ших-Али, что для этого достаточно будет послать в горы несколько небольших отрядов и что он скоро будет в наших руках, так как мно­гие из его подданных преданы нам и наверно выдадут его. Но на деле это оказалось немыслимым; Ших-Али был слишком умен и хитер, чтобы попасть снова в наши руки, если ему уда­лось однажды вырваться из них. Я думаю, что графа значительно успокаивала уверенность в той особой милости, которой он поль­зовался при дворе; всякому другому пришлось бы, без сомнения, дать строгий ответ по случаю пропажи столь важного пленника.

Мы сидели преспокойно за столом, когда нарочный от графа Зубова привез Булгакову, обедавшему с нами, известие о побеге Ших-Али; известие это никого не удивило; этого можно было ожи­дать, видя как слаб был за ним присмотр и какое слепое доверие он сумел внушить к себе. Мы все даже посмеялись от души над этим событием, хотя нам следовало бы скорее пла­кать, так как с побегом Ших-Али у нас стало одним непримиримым и хитрым врагом более и он, без сомнения, стал бы употреблять все усилия, чтобы создать нам еще более врагов и тем отомстить за свой плен и отблагодарить нас за чересчур хорошее обращение с ним в нашем лагере. Действительно, он при первой же возможности поспешил утолить свою жажду русской крови и с беспримерною жестокостью умертвил одного русского офицера, взятого в плен его приверженцами, и собствен­норучно вырвал у него из груди сердце. И такой-то изверг сумел снискать благосклонность приближенных графа своею низкою лестью, а, быть может, и другими, более действительными, средствами.

В. И. Бакунина.