Единственное сохранившееся в архиве Лохвицкой письмо Константина Дмитриевича Бальмонта (1867--1942) не только не проливает света на отношения двух поэтов, но вызывает даже вопрос: а существовал ли вообще их "нашумевший роман"? По стилю оно органично вписывается в ряд сугубо деловых писем редакционных работников. Однако было бы неверно воспринимать его как наиболее достоверное документальное свидетельство. Оно относится к периоду, когда отношения поэтов обострились почти до вражды, о чем свидетельствует их стихотворная перекличка.
Письмо написано на небольшом куске картона, напоминающем библиотечную карточку, на нем стоит дата, но нет ни обращения, ни приветствия. Для формальной переписки это слишком невежливо, для дружеской -- подчеркнуто небрежно и сухо. Из содержания письма понятно, что существовали и другие письма. Их местонахождение неизвестно.
Есть основания полагать, что роль Бальмонта в судьбе Лохвицкой не слишком благовидна. Если исходной причиной смерти поэтессы было "нарушенное равновесие ее духа", то в стихотворных обращениях Бальмонта как раз и видится рука, непрестанно раскачивавшая этот маятник. Характерно, что на протяжении всей предсмертной болезни Лохвицкой Бальмонт не выказал к ней ни малейшего участия и на похоронах ее не присутствовал.
Известны два его стихотворения, прямо посвященные памяти Лохвицкой, но ими его реакция на ее смерть не исчерпывается. В письме Брюсову от 5 сентября 1905 г. среди пренебрежительных характеристик современных поэтов есть и такая: "Лохвицкая -- красивый романс". В контексте случившегося эти слова звучат цинично (не знать о смерти поэтессы Бальмонт не мог). Цинизмом проникнут и его сборник "Злые чары", название которого явно заимствовано у Лохвицкой (выражение встречается у нее в драмах "Бессмертная любовь" и "In nomine Domini", а также в стихотворении "Злые вихри").
Однако его дочь от брака с Е. К. Цветковской, родившаяся декабре 1907 г., в память Лохвицкой была названа Миррой. Много лет спустя в очерке "Крым" Бальмонт писал, вспоминая свою крымскую встречу с поэтессой: "Крым -- голубое окно <...> Голубое окно моих счастливых часов освобождения и молодости... где в блаженные дни нечаянной радости Мирра Лохвицкая пережила со мною стих: "Я б хотела быть рифмой твоей, -- быть как рифма, твоей иль ничьей", -- голубое окно, которого не загасят никакие злые чары". Сколько-нибудь подробных воспоминаний о Лохвицкой он не написал, но образы ее поэзии продолжали всплывать в его стихах до конца его жизни, а две подаренных ею фотокарточки он всегда держал на своем рабочем столе.
Письмо печатается по автографу РО ИРЛИ Ф. 486 No 14.
***
Париж, 12 м<а>рт<а> 1900.
Не сердитесь, что так долго не писал Вам. Но в сущности последнее Ваше письмо было не письмо. Благодарю Вас за прелестную Вашу карточку. С нетерпением буду ждать Ваших стихов. Опять буду писать о Вас в английском "Атенеуме". Мой адрес: Espana, Sevilla, poste restante.
Через час покидаю Париж. Получили ли Вы Гауптмана? Какое впечатление?
Ваша поэма в "Деннице" (кстати, что за убогий альманах!) оставила меня холодным. Нравятся Ваши стихи в "Неделе". Хорошее заклинание. Я тоже пишу стихи по части колдуний и дьяволов. Ими будет полна моя книга, которую я напишу в Испании. Впрочем, я больше занят чтением. Отчего Вы так неохотно пишете мне? Нехорошо. До свидания. Всего лучшего.
К. Бальмонт