Среди живописных скал Аррейских гор, в густом сосновом лесу и до сих пор стоят ещё развалины одного очень старинного замка. Никакой проезжей дороги к нему не существует да, вероятно, не существовало и прежде: узкая, извилистая горная тропка -- единственный путь сообщения замка с внешним миром. Тропка эта, извиваясь среди леса, пересекает множество горных ручейков, проползает под высокими нависшими скалами, по краю глубоких обрывов и приводит наконец к старинным почерневшим развалинам, открывающимся взгляду путника почти лишь в ту минуту, как очутится он перед их воротами.
Кроме рога заблудившегося охотника да отдалённой свирели пастуха, загоняющего вечером своих коз, ни одного человеческого звука не раздаётся в этой лесной чаще.
Во дворе замка эта заброшенность и запустение ещё резче бросаются в глаза: кажется, одни только совы да привидения обитают в этих почерневших и полуразрушенных башнях. Исчезли рогатки и подъёмный мост; высохшие рвы заросли сорными травами; на полуосыпавшихся бастионах густеет шиповник. Средняя часть замка не имеет уже крыши, а по стенам его свободно вьётся дикий виноград и плющ.
Лет триста тому назад поселился в этом замке старый, израненный в боях рыцарь. Был он одинок и беден, и только привратник замка, старая охотничья собака да сокол разделяли его уединение.
С соколом никогда не расставался старый рыцарь, и где бы ни появлялся он, -- на плече его всегда сидела эта умная птица и строгим, пронзительным взором смотрела на всё окружающее.
Сам рыцарь редко спускался со своих высоких скал, но в долине и соседнем местечке, теперь тоже совершенно уже покинутом, привыкли встречать его привратника с собакой, и досужие кумушки частенько расспрашивали его о бедном старом рыцаре: было то в диковинку в этой глухой местности, что владетель замка не разбойничал, не обижал и не угнетал жителей соседних селений. Неохотно отвечал на эти расспросы неразговорчивый привратник, -- больше отмалчивался, да переминался с ноги на ногу и гладил жавшуюся к нему собаку.
Старого рыцаря звали Роже де Понтарек, и был он исконным владетелем этой местности. Старики из соседней деревушки помнили ещё тот день, когда он, молодой и красивый, садился на своего коня, на долгие годы расставаясь с родным своим замком.
Было время, когда герцог Гиз, сам могущественный герцог Гиз, приезжал в Бретань и даже одно время жил в своём замке, недалеко от гор Арре. Здесь, вдали от всякого селения, в глуши, на самом берегу моря, возвёл он мрачное здание со страшными запорами и железными решётками в окнах. Это была так называемая зала суда, где судили гугенотов. На высоком помосте сидели судьи и допрашивали подсудимого, привязанного внизу гораздо ниже их. Тут изрекали они свой приговор, и осуждённого постепенно по покатой доске спускали прямо в море.
Так поступил герцог Гиз и с отцом Роже, когда мальчику было ещё не более пятнадцати лет. Опасаясь, как бы и сына не постигла та же судьба, старый служитель его отца спрятал его на своей ферме, недалеко от замка, и не мог найти его герцог Гиз, как ни искал: ни один бретонец не выдал бы сына Генриха де Понтарека его врагам!
Поселился юный Роже на ферме, в глубокой цветущей долине, среди гор Арре, в уютном, чистом домике верного слуги своего отца. Часто сиживал он под большим развесистым каштаном, посаженным в этой долине ещё его прадедом. Обыкновенно сидел он тут с Дунвель, дочерью фермера, погружённый в великие планы: мечтал он прославиться, стать знаменитым рыцарем, отомстить герцогу Гизу и жениться на Дунвель.
Дунвель посмеивалась над Роже и не верила ему, но он твёрдо надеялся, что когда-нибудь всё это сбудется.
Так жил он в цветущей долине, и маленькое, гордое сердце его часто билось от нетерпения в ожидании исполнения его великой детской мечты, -- мщения герцогу Гизу.
Через три года после ужасной смерти отца, сказал себе Роже, что настала наконец пора действовать: ему было уж восемнадцать лет, а Дунвель исполнилось шестнадцать.
-- Вот уж и осень, -- сказал он ей, -- слышишь, как шумит ветер в ветвях нашего каштана? Он зовёт меня с собою в даль, на славный подвиг, на битву с бичом гугенотов -- Гизом!
-- Нет, послушай лучше, что говорит каштан, -- возразила Дунвель, -- он говорит, что лучше подождать до весны, когда вновь зазеленеют его листья, -- теперь же не перенести ему разлуки с тобой. Смотри, -- он плачет, слушая твои слова, и с голых ветвей его капают горькие слёзы!
-- То капли дождя, а не слёзы, Дунвель.
-- Поверь мне, осенний дождь -- те же слёзы, Роже. Подожди до весны!
Но и сама Дунвель не дождалась новой весны: стояла ясная, морозная ночь, и звёзды ярко горели на тёмном небе, когда подъехала к замковой церкви погребальная колесница с её телом. Роже верхом встретил её гроб у калитки кладбища, а затем исчез, исчез бесследно из цветущей долины, и верный слуга его отца лишился в тот день обоих своих детей.
Уезжая, Роже взял с собою только молодого сокола, что всё лето приручал он для Дунвель, -- на кого покинул бы он теперь свою птицу?
Пустился Роже странствовать по белу свету вместе со своим соколом, но где бродил он, -- это осталось для всех неизвестно. Между тем герцог Гиз недолго пережил Генриха де Понтарека и кончил жизнь свою от руки убийцы, сын же его мало думал о Бретани, и опасность, угрожавшая бретонским гугенотам, миновала. Ничто не мешало теперь молодому Роже открыто поселиться на родине, и старый верный слуга уже надеялся, что не пройдёт года, как вернётся Роже в свой наследственный замок.
Но проходили дни, недели, месяцы, годы, а он всё не возвращался.
Ещё раз подъехала к замковой церкви погребальная колесница, и на этот раз привезла она тело верного слуги Понтареков, -- священник один встретил тело, а Роже так и не вернулся.
Прошли ещё многие, долгие годы. Сын герцога Гиза как и отец его также пал от руки убийцы, а о Роже не было ни слуху, ни духу: двери и окна его замка были наглухо заколочены, и жил в нём один только дряхлый привратник.
Но вот, раз, возвращаясь из церкви, заметил привратник, что главная дверь замка стоит, открытая настежь. Он вошёл, и увидел седого, сгорбленного, полуслепого старика с соколом на плече. Вернулся наконец Роже в свой наследственный замок, бледный, больной, израненный. Никому не сказал он, откуда явился и что делал он в эти долгие годы, но сокол по-прежнему сидел у него на плече и, заглядывая ему в глаза, задумчиво чистил свой клюв.
Прошло ещё несколько лет, и Роже почти совсем ослеп. В один прекрасный день опять сел он на своего коня и, с верным соколом на плече, отправился в Париж искать исцеления от слепоты. Дошли до него слухи, что настали наконец лучшие времена, и гугеноты без опасения могли показываться даже в Париже.
Грустный и одинокий среди шумного города, печально сидел он у окна своей комнаты в Париже и прислушивался к шуму, доносившемуся к нему с улицы. Там слышался топот бегущих людей, крики и звон оружия. Встрепенулся Роже: то, казалось ему, были победные крики, -- крики гугенотов, для которых настал наконец день освобождения. Волнением и радостью забилось сердце Роже; не мог усидеть он на месте, -- схватил он свой меч и, спотыкаясь, ощупью спустился с лестницы. Там окружила его густая толпа и понесла с собою из улицы в улицу. Кругом него люди сталкивались и бились, раздавались молитвы и проклятия, звенело оружие, и Роже, слепой старик, не чувствуя своей слепоты и дряхлости, вместе с другими нёсся вперёд, размахивая своим мечом. Казалось, глаза его прозрели, и перед ним, за окружавшей его толпой, открывалась просторная, залитая солнечным сиянием площадь: там не было уже ни свалки, ни смятения, его собратья, гугеноты, одержали победу и торжественно водружали высокий белый крест. И старик Роже, полный восторга и радости, спешил туда, -- к этому символу вечной жизни и освобождения, а верный сокол не переставал кружиться над его головой.
Не успело ещё склониться к западу солнце, как улицы Парижа были затоплены кровью и загромождены телами убитых гугенотов, и между ними лежал старик Роже, а верный сокол, сидя на фронтоне соседнего дома, не спускал глаз с тела своего убитого господина.
Ночью подобрали тела убитых, нагрузили их на барки и спустили вниз, по Сене, до земляных бастионов Парижа. И вдоль берега бежала тревожная толпа людей, потерявших своих близких в этот злополучный день междоусобной резни в Париже, когда пришло известие об убийстве доброго Генриха IV, -- толпа, спешившая вперёд, чтобы поискать их тел среди убитых; туда же нёсся и сокол, не отставая от зловещей барки.
Но вот, барка пристала к берегу, тела убитых были вынесены и положены рядами на зелёном прибрежье, и люди, прибежавшие вслед за баркой, с горем и слезами стали разыскивать своих близких. Многие узнавали своих родных и друзей и брали их с собою, чтобы похоронить в отдельной могиле, но много осталось тел, никем не признанных, и всех их должны были похоронить вместе в общей могиле.
Среди этих непризнанных тел лежало и тело Роже де Понтарека, но верный сокол, узнав его, спустился прямо на грудь своего господина.
-- Эта птица узнала своего хозяина! -- с удивлением говорили люди.
-- Нельзя хоронить этого старика в общей могиле, -- решили все, -- у него был верный друг, не покинувший его даже в смерти и прилетевший вместе с другими искать его тела.
И для Роже приготовили отдельную могилу, но было трудно опустить в неё его тело, -- сокол с отчаянной смелостью защищал труп своего господина.
Долго потом видали там эту странную птицу, -- неподвижно сидела она на высоком белом кресте, поставленном на безвестной могиле. Но миновало лето, и к зиме вернулся сокол в замок Понтареков, и, увидя его, старый привратник понял, что не стало его господина. С тех пор сокол всюду неотступно летал за привратником и его собакой, но никогда не садился к нему на плечо и никогда не влетал в комнату своего старого друга.
Умер привратник, и сокол стал летать за его собакой, а когда и собаки не стало, он один оставался жить в пустом замке и целыми днями сидел на высокой стене и серьёзно смотрел вдаль.
Не одна сотня лет прошла с тех пор. Замок стоит необитаемый, род Понтареков пресёкся. Каждая осенняя и зимняя буря грозит сокрушить его ветхие стены, но внутри него кипит шумная жизнь: весёлые скворцы давно поселились в его башнях, а ласточки прилепили вдоль стен свои гнёзда. Только сокол, как говорят, по-прежнему одиноко сидит на высокой стене, и окрестные жители уверяют, что это всё тот же сокол, что принёс когда-то весть о смерти Роже де Понтарека.
Осенью и зимой печально завывает ветер в развалинах замка и в вершинах деревьев старого, заглохшего парка, словно поёт он безотрадную похоронную песню. Но зато весной и летом куда как привольно в густой, заросшей чаще! Всякой Божьей твари кишит здесь видимо-невидимо, и от зари до зари неумолчно звенит весёлый птичий гам. И никого не пугает здесь тень старого сокола, что одиноко сидит на высокой стене ветхого замка и задумчиво смотрит вдаль.