РОМАНЪ,

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.

Часть I.

Госпожа Воке лѣтъ уже сорокъ живетъ въ Парижѣ въ новой улицѣ Св. Женевьевы, между Латинскимъ кварталомъ и предмѣствіемъ Сенъ-Марсо, и всегда пускала къ себѣ жильцовъ на хлѣбы. Домъ ея стоитъ на нижнемъ концѣ улицы, въ томъ мѣстѣ, гдѣ начинается спускъ, и спускъ такой крутой, что по немъ рѣдко ѣздятъ: это чрезвычайно благопріятствуетъ тишинѣ, царствующей въ узкихъ, тѣсныхъ улицахъ, сдавленныхъ между куполомъ Валь-де-Грасъ и куполомъ Пантеона. Тамъ мостовая суха; въ канавкахъ нѣтъ, ни воды, ни грязи; вдоль улицъ растетъ трава; человѣку, самому безпечному, тамъ какъ-то неловко: прохожіе скучны; стукъ кареты -- происшествіе необычайное; дома печальны; отъ стѣнъ пахнетъ тюрьмою. Тамъ только и есть гостинницы, да учебныя заведенія; бѣдность и скука; старость умирающая и веселая юность, живущая взаперти и принужденная работать. Во всемъ Парижѣ нѣтъ квартала хуже и неизвѣстнѣе этого. Улица Св. Женевьевы похожа на мѣдную раму,-- единственную раму приличную моему расказу, къ которому долженъ я приготовлять читателей идеями печальными, помышленіями важными. Такъ именно свѣтъ ослабѣваетъ и пѣніе проводника дѣлается печальнѣе но мѣрѣ того, какъ вы спускаетесь въ катакомбы. Сравненіе приличное: кто рѣшитъ, что прискорбнѣе видѣть: пустые черепы, или сердца изсушенныя.

Надъ дверьми этого дома находится надпись: "Г-жи Воке; квартира и столъ для обоихъ половъ и прочихъ." Подлѣ дома есть садикъ,-- состоящій изъ двухъ липовыхъ аллеи, между которыми насажены капуста и артишоки. Позади дома есть дворъ, шириною футовъ въ двадцать, на которомъ мирно живутъ свиньи, куры и кролики. Въ нижнемъ этажѣ есть вала, пріемная, гостиная, все, что вамъ угодно; нѣчто весьма непріятное, нечистое, убранное поломанною мебелью и издающее запахъ, котораго изобразить невозможно, который мы назовемъ запахомъ жильцовъ на хлѣбахъ: тутъ холодно, сыро, пахнетъ гнилью, обѣдомъ, кухнею, богадѣльнею. Но эта зала еще прелесть въ сравненіи съ слѣдующей за нею столовой, украшенной большимъ круглымъ столомъ и старыми мисками, чашками, плошками тарелками, блюдами, подносами Чтобы выразить, какъ это все старо, худо, истрескано, переломано, истаскано запачкано, надобно было бы составить длинное описаніе, которое замедлило бы интересъ моей исторіи, а этого торопливые люди мнѣ бы не простили. Тушъ царствуетъ нищета, холодная и непоэтическая; нищета бережливая, печальная, безъ грязи, но не безъ пятенъ; безъ дыръ и лохмотьевъ, но престарая и совершенно изношенная.

Эта комната бываетъ во всемъ своемъ блескѣ, когда часовъ въ семъ утра котъ Г-жи Воке, предшествуя госпожѣ своей, вскакиваетъ на буфетъ, понюхаетъ молоко въ кринкахъ, прикрытыхъ тарелками, и ласково мурлычетъ. За котомъ является хозяйка, въ сѣроватомъ тюлевомъ чепчикѣ, изъ подъ котораго выглядываютъ фальшивые волосы, не совсѣмъ прямо надѣтые; она идетъ, шмыгая по полу сваливающимися туфлями. Ея старое, лоснящееся лице, ея носъ съ покляпомъ, пухлыя красныя руки, туловище раздутое какъ у кладбищной крысы, платье вездѣ висящее, нигдѣ порядочно не подвязанное, совершенно гармонируютъ съ комнатою. Но щеки ея свѣжи какъ первый осенній морозъ, и морщиноватый уста сохраняютъ постоянную гримасу, -- нѣчто среднее между должностною улыбкою танцовщицы и суровою миною ростовщика, считающаго полученные проценты Однимъ словомъ, вся особа Г-жи Воке ясно показываетъ, что у ней должны быть жильцы на хлѣбахъ.

Госпожа Воке походила на всѣхъ женщинъ, которыя испытали много несчастій: она смотрѣла на людей въ стекловатыя глаза, и имѣла невинный видъ всеобщей, угодницы, которая обижается, чтобы ей по, дороже заплатили, и готова на всѣ низости для поправленія судьбы своей; впрочемъ добрая женщина, по словамъ жильцовъ, которые слыша, что она кашляетъ и жалуется не хуже ихъ, думали, что у ней ничего нѣтъ. Но кто же былъ Г. Воке? Объ этомъ она никогда не говорила. Такъ онъ лишился своего состоянія? Разными несчастіями! говорила она. Онъ съ нею поступилъ очень дурно; оставилъ ей только глаза для слезъ, домъ для житья, да право не соболѣзновать ни какому злополучію, потому что она сама страдала въ жизнь свою такъ, какъ только можно страдать!

Кромѣ семи постоянныхъ жильцовъ, занимавшихъ небольшія и нечистыя комнаты въ разныхъ этажахъ дома, къ ней хаживали семь или восемь студентовъ Правъ и Медицины и трое сосѣдей, -- всѣ только обѣдать. Утромъ, къ завтраку, бывали тутъ только семеро жильцовъ, и ихъ можно было бы принять за одно семейство. Всякой приходилъ въ столовую въ халатѣ, въ туфляхъ, и въ пріятельскомъ кругу позволялъ себѣ дѣлать разныя веселыя замѣчанія. Они были любимцами Г-жи Воке, которая съ точностію гастронома размѣряла имъ свою учтивость и угодливость по суммѣ, которую они платили. Но вообще, жалкое зрѣлище внутренности дома отражалось и на лицахъ не только постоянныхъ жильцовъ, но и приходящихъ. Мужчины были въ сюртукахъ, которыхъ цвѣтъ сдѣлался загадочнымъ; въ изорванномъ бѣльѣ, во фракахъ безъ души; дамы являлись въ платьяхъ крашеныхъ и полинялыхъ, въ кружевахъ заштопаныхъ, въ перчаткахъ, лакированныхъ употребленіемъ, въ манишкахъ рыжеватыхъ, въ шейныхъ платкахъ съ прорѣшками. Но почти у всѣхъ тѣла были прочныя, устоявшія во всѣхъ буряхъ жизни, рожи холодныя, безжизненныя и стертыя какъ монеты, изъятыя изъ употребленія;-- рожи съ увядшими губами, подъ которыми пестрѣли голодные зубы. То были ходячія драмы, -- не тѣ драмы, которыя играютъ при свѣтѣ лампъ, между кусками размалеванной холстины; но драмы на двухъ ногахъ и безмолвныя, драмы оледенѣлыя, драмы безпрерывныя.

Первая жилица -- дѣвица Мишоно. Она была стара и слаба глазами,-- всегда носила грязный зонтикъ изъ зеленой нѣкогда тафты. шаль ея, съ оборванною, рѣдкою бахрамою, покрывала настоящій скелетъ, -- такъ угловаты были члены почтенной дѣвицы Мишоно. Какая же кислота съѣла женскія формы этого несчастнаго созданія, которое, очевидно, было нѣкогда хорошо и стройно? Порокъ, горе, или глупость? Можетъ быть, она слишкомъ любила? Можетъ быть, она платитъ отвратительною старостью за пылкую юность, жадно пожиравшую удовольствія? Отъ бѣлаго ея взгляда становится холодно; осунувшееся лице ея вѣчно угрожаетъ паденіемъ. Голосъ ея походилъ на пискъ кузнечика, который стрекочешь подъ кустомъ, чуя приближающуюся зиму.

Второй жилецъ -- Г-нъ Пуаре. То былъ родъ щепки, которая часто ходила гулять въ Ботаническій садъ. На головѣ у него всегда былъ старый, измятый картузъ, въ рукѣ трость съ пожелтѣлымъ костянымъ набалдашникомъ; фалды его истасканнаго сюртука едва прикрывали исподнее платье, почти пустое; ноги его болтались въ синихъ чулкахъ; бѣлый жилетъ былъ всегда запачканъ, и жабо изъ толстой кисеи не совсѣмъ плотно сходилось съ галстукомъ, скрученнымъ веревкою вокругъ гусиной шеи. Глядя на эту тѣнь, скользящую но аллеямъ сада, многіе спрашивали себя: какіе же труды могли до такой степени разтрясти, и стерѣть этого человѣка? Какая страсть подернула коричневымъ цвѣтомъ его пупыристое лице, которое показалось бы невозможнымъ въ природѣ, еслибъ вы увидали его на каррикатурѣ? Чѣмъ былъ этотъ человѣкъ? Вѣроятно, однимъ изъ тѣхъ людей, на которыхъ вертятся общественныя нечистоты и злополучія; однимъ изъ тѣхъ людей, о которыхъ невольно говоримъ.-- Надобно же и такихъ!

Двѣ другія фигуры, -- тоже изъ жильцовъ,-- составляли разительную противопожность съ прочими обитателями и съ приходящими. Несмотря на болѣзненную блѣдность и бѣдный, жалкій видъ, лице дѣвицы Викторины Тальферъ было не старо, движенія ея казались легки и живы; то было несчастіе еще юное, -- молоденькое деревцо, пересаженное въ несвойственную ему почву и начинающее увядать Ея рыжеватая физіономіи, ея красновато -- русые волосы, ея слишкомъ тонкій станъ были не безъ пріятности. Простыя, дешевыя платья покрывали еще не устарѣвшія ея формы. Въ нищетѣ она казалась недурною; въ счастіи была бы очень хорошенькою. Ей недоставало того, что довершаетъ, пересоздастъ женщину,-- блестящихъ тряпокъ и любовныхъ записокъ. Исторія ея оставила бы цѣлую книгу. Отецъ имѣлъ нѣкоторыя причины не признавать ея, не хотѣлъ держать ее въ своемъ домѣ, давалъ ей только шесть сотъ франковъ въ годъ, и принималъ мѣры, чтобы оставить все свое имѣніе одному своему сыну. Г-жа Кутюръ, бѣдная дальняя родственница Викторины, жившая на хлѣбахъ въ этомъ домѣ, и числившаяся вдовою коммиссара Французской Республики, взяла сиротку на свои руки, и пеклась объ нея какъ о дочери. Онѣ всегда были вмѣстѣ. Ни Г-жа Кутюръ, ни Г-жа Воке, ея пріятельница, не находили въ лексиконѣ ругательствъ довольно словъ для посрамленія безчеловѣчнаго отца; а когда онѣ проклинали вдвоемъ этого негодяя милліонщика, Викторина его защищала.

Пятый жилецъ былъ Г. Евгеній Растиньякъ, молодой человѣкъ, пріѣхавшій изъ Окрестностей Ангулема въ Парижъ учиться правамъ и выполнить лестныя надежды своихъ родителей, обремененныхъ многочисленнымъ семействомъ, которые, имѣя только три или четыре тысячи дохода, лишали себя даже нужнаго, чтобы давать ему тысячу двѣсти франковъ въ годъ. Евгеніи Растиньякъ былъ одинъ изъ тѣхъ молодыхъ людей, которые заранѣе разсчитываютъ употребленіе своихъ познаніи; горятъ желаніемъ успѣховъ въ свѣтѣ, имѣютъ нужную для этого дерзость, и благовременно примѣняются къ предстоящимъ судьбамъ общества, чтобы первымъ выдавлять изъ него для себя пользу. Какъ ни бѣденъ Растиньякъ, но повѣрьте, что онъ вотрется въ гостиныя, и даже будетъ въ нихъ отличаться, потому что онъ одаренъ проницательностію, которая въ минуту угадываетъ чужія тайны, и самонадѣянностію, необходимою для того, чтобы глупцы васъ уважали. Лице у него бѣлое, совершенно полуденное; волосы у него черные, глаза голубые. Онъ красавчикъ. Видъ его, манеры, всѣ тѣлодвиженія, показываютъ, Что онъ изъ дворянъ, сынъ хорошихъ родителей, и жилъ въ порядочномъ домѣ. Онъ бережливъ на платье: дома донашиваетъ онъ прошлогоднее, и вы всегда застанете его въ старомъ сюртукѣ, въ дрянномъ жилетѣ, въ черномъ, истасканномъ и дурно завязанномъ платкѣ на шеѣ, какъ обыкновенно бываетъ у. студентовъ, и въ сапогахъ съ заплатками; за то онъ иногда можетъ выходить одѣтый какъ щеголь. Растиньякъ смѣтливый малый.

Сорока-лѣтній Г. Вотренъ составлялъ переходъ отъ молодыхъ жильцовъ къ старымъ. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, о которыхъ мужики говорятъ: -- "экой молодчина!" Плечи широкія, грудь высокая, мускулы выдавшіеся, руки толстыя, широкія, съ пучками рыжихъ волосъ, и густыя, крашеныя бакенбарды. Лице его, покрытое преждевременными морщинами, было сурово; обхожденіе напротивъ учтиво и вкрадчиво. Онъ говорилъ густымъ басомъ, любилъ хохотать и былъ человѣкъ весьма услужливый. Если какой-нибудь замокъ испортится, онъ тотчасъ отвинтитъ его, осмотритъ, поправитъ, смажетъ и приладитъ, приговаривая: "Дѣло мастера боится!" Этотъ человѣкъ все зналъ, -- корабли, море, Францію, чужіе край, дѣла, людей, событія, законы, гостинницы и тюрьмы. Нравы его состояли въ томъ, что послѣ завтрака онъ уходилъ со двора, приходилъ къ обѣду, вечеромъ опять отправлялся, и возвращался не прежде полуночи, пользуясь особымъ ключомъ, который Г-жа Воке ему ввѣрила. Большой пріятель съ Г-жею Воке, онъ звалъ ее матушкой, и иногда даже обнималъ: у одного только Вотрена руки были довольно длинны, чтобы обвиться вокругъ ея пышнаго стана.! Всѣ они имѣли старые расчеты съ судьбою; но ни одинъ изъ нихъ не принималъ на себя труда повѣришь, истинны ли несчастія, на которыя другой жалуется. Они взаимно питали другъ къ другу равнодушіе и недовѣрчивость, порождаемыя ихъ общимъ положеніемъ. Подобно старымъ супругамъ, имъ нечего было говоришь другъ другу; между ними существовали только сношенія жизни механической, игра колесъ несмазаныхъ. Всѣ могли проходишь на улицѣ, не останавливаясь, мимо слѣпаго нищаго, и слушать хладнокровно описаніе злополучій; всѣ видѣли въ смерти рѣшеніе трудной задачи, и потому ужаснѣйшая кончина ни сколько ихъ не трогала. Счастливѣйшая изъ этихъ скорбныхъ душъ была, безъ сомнѣнія, Г-жа Воке, царствовавшая въ этой вольной богадѣльнѣ, въ которой бѣдные люди лечились очень дешево отъ хронической болѣзни, называемой жизнію.

Подобное собраніе должно было представлять, и дѣйствительно представляло, въ маломъ видѣ цѣлое общество. Въ числѣ осмнадцати человѣкъ, изъ которыхъ оно состояло, необходимо долженствовало быть, какъ и въ свѣтѣ, какое-нибудь жалкое существо, служившее цѣлью насмѣшекъ. Въ домѣ Г-жи Воке эта участь, пала на Г. Горіо, котораго обыкновенно звали "старикъ Горіо." Отчего же это презрѣніе, это преслѣдованіе, это не уваженіе къ несчастію обрушилось именно на самаго старшаго изъ жильцевъ Г-жи Воке?

Старикъ Горіо, бывшій купецъ, человѣкъ лѣтъ шестидесяти девяти, отказавшись въ 1814 году отъ дѣлъ, поселился въ домѣ Г-жи Воке. Онъ сначала нанялъ комнаты, которыя послѣ взяла Г-жа Кутюръ, и платилъ тысячу шесть сотъ франковъ въ годъ. Онъ тогда былъ хорошо одѣтъ, И носилъ золотую табакерку; у него былъ золотой, кофейный приборъ съ горлицами на крышкахъ; а въ сундукахъ еще серебро. У Г-жи Воке разбѣгались глаза, когда она помогала ему вынимать и раскладывать по мѣстамъ ложки, соусники, уксусники, блюда, которыя всѣ вмѣстѣ составляли нѣсколько пудовъ серебра, и которыхъ онъ не хотѣлъ продашь, потому что эта были все подарки, напоминавшіе ему разныя пріятные случаи въ его домашней жизни.

Г-жа Воке увидѣла также своимъ сорочьимъ глазомъ нѣсколько государственныхъ облигацій, и, подведя имъ приблизительный итогъ, разсчитала, что у него должно быть отъ осьми до десяти тысячъ дохода. Съ этого дня Г-жа Воке, которой въ то время стукнуло уже сорокъ восемь, хотя она признавалась только въ тридцати девяти, возъимѣла на него намѣренія, и патла, что онъ недуренъ и довольно пріятенъ. Она увѣрена была, что Горіо долженъ быть человѣкъ страстный, способный растратить весь умъ въ чувствѣ. Волосы его, завиваемые и пудримые ежедневно парикмахеромъ, очень красиво располагались вокругъ лица. Правда, что онъ былъ. немножко простоватъ,-- но онъ одѣвался такъ щегольски, нюхалъ табакъ такъ величаво изъ золотой своей табакерки, что въ тотъ день, какъ онъ у ней поселился, она лежала въ постели, вся горѣла желаніемъ сдѣлаться изъ Г-жи Воке Г-жею Горіо. У нея, кромѣ дома, былъ еще никому неизвѣстный капиталъ тысячъ въ сорокъ, собранный по крошкѣ.

-- А что касается до прочаго, то я, конечно его стою! сказала она, поворачиваясь на другой бокъ.

Съ тѣхъ поръ, ровно три мѣсяца, Г-жа Воке тщательно занималась своимъ туалетомъ; всякой день причесывалась, даже улучшила свой столъ; словомъ, дѣлала все на свѣтѣ, чтобы поправиться Г-ну Горіо. Наконецъ, надобно было приступить къ дѣлу. Она отправила къ нему парламентеромъ одну почтенную даму, жившую въ то время у ней въ домѣ. Та начала пытать его въ свою пользу; но не добившись толку, объявила, что отъ него не будетъ никакого проку, и, къ довершенію предательства, на другой день ускользнула изъ дома, не заплативъ за столъ и за квартиру. Это несчастное происшествіе превратило любовь Г-жи Воке въ ненависть. Мелкіе умы удовлетворяютъ своимъ чувствованіямъ, дурнымъ и хорошимъ, безпрерывными мелочами, и Г-жа Воке употребила всю женскую свою хитрость на скрытое преслѣдованіе Горіо. Сначала она отмѣнила все излишнее въ содержаніи своего жильца. Но Горіо былъ человѣкъ воздержный: бережливость, необходима для тѣхъ, которые сами составляютъ себѣ состояніе, обратилась у него въ привычку, и супъ, кусокъ мяса, блюдо овощей составляли любимый обѣдъ его. По этому Г-жа Воке не находила ни какихъ средствъ мучить его кухонными путями: съ досады, она начала унижать его въ глазахъ другихъ жильцевъ, сообщила имъ отвращеніе свое къ нему, и тѣ, для забавы, помогали ей въ ея мщеніи.

Къ концу перваго года недовѣрчивость Г-жи Воке дошла до того, что она стала спрашивать себя, отъ чего порядочный купецъ, имѣющій семь или восемь тысячь дохода, человѣкъ, у котораго есть серебро и золотыя вещи, живетъ у ней, и платитъ ей такъ мало по своему состоянію. По несчастію, къ концу втораго года, Горіо еще увеличилъ ея подозрѣнія, изъявивъ желаніе перейти въ третій этажъ, въ другую квартиру, чтобы платить только тысячу двѣсти франковъ. Онъ началъ такъ экономничать, что зимою не топилъ у себя камина. Г-жа Воке, изъ предосторожности, потребовала, чтобы онъ платилъ впередъ; Г. Горіо согласился, но съ тѣхъ поръ она отняла у него титулъ господина, и стала звать его Старикъ Горіо.

Тутъ начались всеобщія догадки, отъ чего Горіо такъ обѣднѣлъ, чѣмъ былъ онъ прежде, чѣмъ занимается теперь, а между тѣмъ каждый изъ жильцевъ, въ веселый часъ, шутилъ надъ нимъ; въ досадѣ, изливалъ на него желчь свою. Вѣроятнѣйшимъ казалось всему почтенному обществу мнѣніе Г-жіі Воке. Она полагала, что этотъ человѣкъ, который прежде ей такъ нравился, просто старый негодяй, развратникъ, и вотъ на чемъ основывала она свои предположенія. Однажды, рано утромъ, она услышала на лѣстницѣ шорохъ шелковаго платья, шелестъ легкихъ шаговъ женщины, пробиравшейся къ Горіо, котораго дверь догадливо отворилась. Вслѣдъ за тѣмъ толстая Сильвія, -- я забылъ сказать, что у Г-жи Воке была толстая кухарка Сильвія, и толстый работникъ Христофоръ, -- толстая Сильвія пришла сказать хозяйкѣ, что дѣвушка, слиткомъ хорошенькая, чтобы быть честною, одѣта какъ богиня, въ прюнелевыхъ башмачкахъ, ни сколько незагрязненныхъ, скользнула какъ угорь съ улицы къ ней въ кухню, и спросила, гдѣ живетъ Г. Горіо. Г-жа Боке и кухарка стали на караулъ у дверей Горіо, и подслушали нѣсколько нѣжностей. А когда Горіо пошелъ провожать свою гостью, Сильвія схватила корзинку, и притворилась, будто идетъ на рынокъ.

-- Ну, сударыня! сказала она возвратившись: видно онъ чертовски богатъ, что имѣетъ такія связи. Вообразите, что на углу стояла богатая карета, въ которой она и уѣхала.

За обѣдомъ Г-жа Воке встала, подбѣжала къ окну, и задернула занавѣсъ, чтобы защитить Горіо отъ солнца.

-- Солнце васъ такъ и ищетъ: видно красавицы васъ любятъ! сказала она, намѣкая на гостью. Нечего сказать, вкусъ у васъ хорошъ! Она очень шила.

-- Это дочь моя, сказалъ Горіо съ гордостію, въ которой жильцы увидѣли только желаніе стараго волокиты сохранить приличія.

Съ мѣсяцъ спустя послѣ этого, у Горіо опять была посѣтительница. Та самая дочь, которая была въ первый разъ въ утреннемъ нарядѣ, пріѣхала теперь послѣ обѣда, и жильцы, сидѣвшіе еще въ столовой, увидѣли хорошенькую блондинку, тоненькую, нѣжненькую, и слишкомъ важную, чтобы быть дочерью какого -- нибудь Горіо.

-- Вотъ и двѣ, сказала толстая Сильвія, не узнавъ ее.

Черезъ нѣсколько дней послѣ того дѣвушка высокая, черноволосая, съ блестящими глазами, приходила тоже къ Горіо.

-- Вотъ и три, сказала Сильвія.

Это вторая дочь, пріѣзжавшая въ первый разъ утромъ, пріѣхала потомъ вечеромъ, въ бальномъ платьѣ.

-- Вотъ ужь четвертая, сказала Сильвія и Г-жа Воке, не узнавъ въ этой дамѣ женщины, одѣтой просто, по утреннему.

Горіо платилъ еще тогда полторы тысячи франковъ за свое содержаніе. Г-жѣ Воке казалось очень натуральнымъ, что у богатаго человѣка есть четыре любовницы, и она удивлялась хитрости, съ которою выдавалъ онъ ихъ за дочерей своихъ. И она ни сколько не обижалась тѣмъ, что онѣ пріѣзжаютъ въ ея домъ. Но эти посѣщенія объяснили Г-жѣ Воке равнодушіе Горіо къ ней, и, въ нача лѣ вшораго года, она стала его аващь старымъ негодяемъ. Потомъ, когда жилецъ ея спустился на тысячу двѣсти Фрапковъ, она уви-' дѣвъ одну изъ этихъ дамъ, очень нагло спросила, водится-ли это въ порядочныхъ домахъ. Горіо отвѣчалъ, что это старшая его дочь.

-- Да развѣ у васъ тритцать шесть дочерей? сказала Г-жа Воке съ досадою.

-- Только двѣ, отвѣчалъ онъ со смиреніемъ человѣка, который начинаетъ привыкать къ униженію бѣдности.

Къ концу третьяго года, Горіо еще сократилъ свои издержки, перешелъ въ четвертью этажъ, и сталъ-платить Г-жѣ Воке уже только семьдесятъ франковъ въ мѣсяцъ. Онъ пересталъ нюхать табакъ, отказалъ своему парикмахеру, и уже не пудрился. Когда Горіо явился въ первый разъ безъ пудры, Г-а;а Воке вскрикнула отъ удивленія при видѣ его сѣдыхъ волосъ, нечистыхъ и зеленоватыхъ. Физіономія его, которую тайныя печали дѣлали всякой день горестнѣе, была самая жалкая: съ тѣхъ поръ никто уже не сомнѣвался въ томъ, что такое Горіо. Всякой зналъ навѣрное, что онъ старый негодяй; что наружность его только искуствомъ медика была предохраняема отъ разрушительнаго дѣйствія лекарствъ, которыхъ требовали его болѣзни; что отвратительный цвѣтъ волосъ его происходилъ отъ его излишествъ и отъ разныхъ снадобій, которыя принималъ онъ для поддержанія силъ своихъ. Физическое и нравственное состояніе бѣднаго старика подавало поводъ ко всей этой болтовнѣ. У него было прекрасное бѣлье, но оно износилось, и онъ замѣнилъ его толстымъ холстомъ. Брілліянты его, золотая табакерка, цѣпочка, перстни, все это Понемногу исчезало. Онъ пересталъ носить фраки изъ тонкаго сукна, и надѣлъ самый простой сюртукъ. Онъ постепенно худѣлъ, икры его. спали, раздутое лице, изображавшее мѣщанское благосостояніе, покрылось множествомъ морщинъ, лобъ нахмурился, челюсть выдалась. На четвертомъ году своего пребыванія въ домѣ Г-жи Воке, онъ уже самъ на себя не походилъ. Добрый шестидесяти -- двухъ -- лѣтній купецъ, казавшійся не старѣе сорока, толстый и дюжій мѣщанинъ, лоснившійся отъ глупости и смѣшившій проходящихъ своею довольною миною, сдѣлался семидесяти -- лѣтнимъ старикомъ, дряхлымъ, хилымъ, убитымъ. Глаза его, прежде столь живые, потемнѣли и ввалились. Одному онъ казался отвратительнымъ, другому жалкимъ.

Однажды послѣ обѣда, Г-жа Воке спросила его насмѣшливымъ тономъ, и сомнѣваясь въ томъ, что у него дѣйствительно есть дочери.

-- Что жъ! Ваши дочки ужъ не пріѣзжаютъ?

Горіо вздрогнулъ, какъ-будто дотронулись до него разскаленнымъ желѣзомъ.

-- Иногда пріѣзжаютъ, сказалъ онъ трепещющимъ голосомъ.

-- А! такъ вы еще не отстали отъ нихъ, вскричали обѣдавшіе съ нимъ студенты. Славно! славно!

Онъ не слыхалъ насмѣшекъ, возбужденныхъ его отвѣтомъ, и снова впалъ въ задумчивость, которую поверхностные наблюдатели принимали за слѣдствіе тупоумія.

Если-бы у него были такія богатыя дочери, говорила Г-жа Воке, то онъ, конечно, не жилъ-бы у меня въ четвертомъ этажѣ за семьдесятъ франковъ въ мѣсяцъ. И всѣ были согласны съ нею. Жильцы и приходящіе рѣшили, что у старика Горіо никогда не было ни жены, ни дочерей, что онъ старый плутъ, оглупѣлый отъ излишествъ и развратной жизни. Въ концѣ Ноября 1819 въ этомъ никто уже и не сомнѣвался.

Евгеній Растиньякъ возвратился однажды домой въ расположеніи духа, извѣстномъ всякому молодому человѣку съ сдарованіями и тѣмъ, которымъ затруднительное положеніе придаетъ иногда качество людей избранныхъ. Онъ уже выдержалъ экзаменъ на степень кандидата Правъ. Мечты первой юности, идеи провинціяльныя въ немъ исчезали. Расширившійся умъ, возбужденное честолюбіе показали.-- ему тогда всю бѣдность родительскаго дома, всю нищету семейства, состоявшаго изъ отца, матери, двухъ малолѣтныхъ братьевъ, двухъ сестеръ и тетки, кормившихся доходомъ съ маленькой деревушки. Растиньякъ, доходомъ невѣрнымъ, какъ всѣ деревенскіе доходы, простиравшимся только до трехъ или четырехъ тысячь франковъ, изъ которыхъ надобно было удѣлить тысячу двѣсти на его содержаніе. Евгеній чувствовалъ, что однимъ ученьемъ далеко онъ не уѣдешь; смѣкнулъ, какое вліяніе имѣютъ на общество женщины, и хотѣлъ втерѣться въ свѣтъ, чтобы пріобрѣсть ихъ покровительство. И не ужели же молодой человѣкъ остроумный, шлдкій, красивый собою, не найдетъ покровительницъ? Въ этой мысли, онъ написалъ къ теткѣ своей, Г-жѣ Марсильянъ, которая нѣкогда имѣла пріѣздъ ко двору и водилась съ знатью. Онъ спрашивалъ, нѣтъ ли у ней въ Парижѣ какихъ нибудь родственныхъ связей, которыя можно было бы возобновить. Старушка порастрясла свое идеологическое дерево, ища людей, которые бы могли быть полезны ея племяннику: по ея соображеніямъ, изъ себялюбиваго народа богатой родни, всѣхъ сговорчивѣе должна быть виконтесса Босеанъ. Она написала къ ней письмо стариннымъ слогомъ; Евгеній отправилъ это письмо къ молодой Г-жѣ Босеанъ; молодая Г-жа Босеанъ отвѣчала ему пригласительнымъ билетомъ на завтрешній балъ.

Растиньякъ рано отправился туда и возвратился домой въ полночь. Чтобы вознаградить потерянное время, онъ рѣшился просидѣть за работою всю ночь. Не принимаясь еще за свои учебныя книги, онъ началъ мечтать. Виконтесса Босеанъ была одна изъ прекраснѣйшихъ и самыхъ модныхъ женщинъ въ Парижѣ; домъ ея считался пріятнѣйшимъ во всемъ Сень Жерменьскомъ предмѣстій. Благодаря своей теткѣ, старой Г-жѣ Марсиньянъ, онъ, бѣдный студентъ, принять въ этомъ домѣ: это былъ почти дипломъ на знатное происхожденіе; это давало ему право быть вездѣ. Ослѣпленный блескомъ бала, онъ едва успѣлъ обмѣняться нѣсколькими словами съ Виконтессою, но отличилъ у ней одну изъ тѣхъ женщинъ, которыя въ минуту плѣняютъ молодаго человѣка. Графиня Анастасія Ресто, высокая ростомъ и стройная, славилась тѣмъ, что у ней была одна изъ самыхъ лучшихъ талій во всемъ Парижѣ. Формы ея были круглы и полны, женщина породистая! говорилъ объ ней маркизъ Ронкероль. Заводская лошадь, женщина породистая, cheval de pur sang, femme de race, -- эти выраженія начинали уже замѣнять прежніе термины -- диво, прелесть, чудо, и прочая. Для Растиньяка, который не зналъ еще этого моднаго діалекта, Анастасія Ресто была просто женщина обворожительная. Ему удалось попасть въ списокъ танцоровъ, которыхъ имена записаны были на ея опахалѣ; и онъ сказалъ ей во время кадрили, съ тою силою страсти, которая такъ нравится женщинамъ;

-- Гдѣ можно васъ видѣть, сударыня?

-- Вездѣ; на гуляньѣ, въ театрѣ, у меня дома.

Предпріимчивый Ангулемецъ познакомился съ Г-жею Ресто, сколько можетъ молодой человѣкъ съ женщиною познакомиться, въ одну кадриль. Выдавъ себя за родственника Виконтессы Босеанъ, онъ былъ приглашенъ въ домъ, и, по послѣдней улыбкѣ Анастасіи, почелъ визитъ свой необходимымъ.

Сидя за книгою и, между-тѣмъ, мечтая о счастіи, ожидавшемъ его въ большемъ свѣтѣ, Евгеніи вдругъ услышалъ жалобный вздохъ. Онъ вышелъ въ корридоръ, и увидѣлъ подъ дверью старика Горіо черту свѣта. Онъ подумалъ, что сосѣдъ его, можетъ-быть, нездоровъ, и приложилъ глазъ къ замочной щелочкѣ; но тутъ увидѣлъ нѣчто такое, что для пользы общества онъ почелъ нужнымъ наблюдать съ должнымъ вниманіемъ. Горіо, привязавъ къ перекладинѣ опрокинутаго стола, серебряныя вызолоченыя блюдо и суповую чашку обвивалъ ихъ канатомъ и стягивалъ такъ, что о ни сжимались въ полосы.

-- Что за силачь! сказалъ самъ себѣ Растиньякъ видя, что тотъ мялъ серебро какъ воскъ. Не воръ ли онъ? Быть-можетъ, онъ только притворяется дряхлымъ и глупцомъ, и живетъ нищимъ для того, чтобъ лучше скрыть ремесло свое!

Онъ снова приставилъ глазъ къ замочной скважинъ. Горіо развертѣлъ веревку, разостлалъ за столѣ одѣяло, положилъ серебро свое, и началъ его скатывать, чтобы округлить полосу.

-- Да этотъ человѣкъ сильнѣе Короля Августа! подумалъ Растиньякъ.

Горіо печально посмотрѣлъ на свою работу, слезы навернулись у него на глазахъ; онъ задулъ лампу и легъ въ постель.

-- Онъ сумасшедшій! подумалъ Евгеніи.

-- Бѣдняжка! сказалъ Горіо къ полголоса.

Услышавъ это, Растиньякъ почелъ нужнымъ молчать о своемъ открытіи и не обвинять необдуманно своего сосѣда. Онъ. хотѣлъ уже уйти въ свою комнату, какъ вдругъ услышалъ шумъ, который выразить довольно трудно; но который неоспоримо былъ производимъ двумя людьми, идущими въ чулкахъ по лѣстницѣ. Евгеній сталъ прислушиваться, и явственно различилъ Дыханіе двухъ человѣкъ. Потомъ, не слышавъ ни скрипа двери, ни шаговъ, онъ вдругъ увидѣлъ легкій свѣтъ въ комнатѣ Г. Вотрена.

-- Сколько таинствъ въ нашемъ домѣ! подумалъ Растиньякъ.

Онъ сошелъ нѣсколько ступенекъ, сталъ прислушиваться, и его поразилъ звонъ золота. Вскорѣ послѣ того, огонь былъ погашенъ, и шаги послышались снова, хотя дверь не скрипнула. Потомъ, шумъ ослабѣлъ, по мѣрѣ того какъ эти два человѣка спускались по лѣстницѣ.

-- Было тамъ? закричала Г-жа Воке, отворя окно.

-- Это я, матушка! Домой иду, отвѣчалъ Вотренъ своимъ чистымъ басомъ.

-- Странно! сказалъ Евгеній, возвращаясь въ свою комнату, Я самъ видѣлъ, какъ Христофоръ заперъ дверь. Въ Парижѣ надобно не спать по ночамъ, чтобы знать, что вокругъ насъ дѣлается.

Отвлеченный этими небольшими приключеніями отъ любовно -- честолюбивыхъ мечтаній, онъ снова принялся за работу но онъ былъ разсѣянъ: то въ головѣ его мелькали подозрѣнія на счетъ Горіо и Вотрена, то являлся передъ нимъ милый образъ Г-жи Ресто, которая казалась ему вѣстницею благополучія. Наконецъ онъ бросилъ книгу, и легъ спать. Изъ десяти ночей, обѣщанныхъ молодыми людьми работѣ, они проводятъ, покрайней-мѣрѣ, семь во снѣ. Надобно быть старше двадцати лѣтъ, чтобы просиживать ночи за работою.

На другое утро въ Парижѣ царствовалъ одинъ изъ тѣхъ тумановъ, которые затемняютъ воздухъ такъ хорошо, что люди самые точные ошибаются на счетъ времени. Никто не поспѣваетъ на дѣловыя свиданія; но любовныя -- дѣло другое. Всякой думаетъ, что еще восемь часовъ, когда скоро уже полдень. Было уже половина десятаго, а Г-жа Воке еще не вставала, Христофоръ и Сильвія тоже проспали, и сидѣли спокойно въ своей комнатѣ, попивая кофе со сливками, снятыми съ молока, приготовленнаго для жильцевъ. Часовъ въ десять Г-жа Воке явилась въ свою залу, и стала распрашивать Сильвію, какимъ образомъ Г. Вотренъ могъ войти въ домъ прошлою ночью, когда дверь была уже заперта. Сильвія отвѣчала, Г-жа Воке ошибается, потому что Г. Вотренъ постукался, и Христофоръ тотчасъ отперъ ему потихоньку дверь, да сверху, того она, Г-жа Воке, свѣжа сегодня какъ роза. Слѣдственно дѣло мигомъ было приведено въ ясность.

Вдругъ послышался голосъ Г. Вотрена, который входя въ комнату, пѣлъ арію изъ Іоанна Парижскаго:

Я долго по свѣту шатался,

Вездѣ, вездѣ перебывалъ....

-- Здраствуйте, матушка! вскричалъ онъ; обнимая Г-жу Воке.

-- Полноте, перестаньте!

-- Шалунъ что ли! Ну скажите же, шалунъ! Постойте я помогу вамъ накрыть на столъ...

То за блондинкою таскался,

То о брюнетку....

Ну, видѣлъ я сегодня нѣчто очень замѣчательное!... То о брюнеткѣ я вздыхалъ.

-- Что такое? спросила Г-жа Воке.

-- Старикъ Горіо былъ въ половинѣ девятаго въ Дофинской улицѣ у серебренника, который покупаетъ ломъ, галуны. Онъ продалъ ему кучу серебра, смятаго очень не дурно для человѣка, непривычнаго къ дѣлу.

-- О! неужели?

-- Да. Я провожалъ одного пріятеля, который отправился въ делижансѣ въ чужіе краи, и, изъ любопытства, подкараулилъ старика Горіо. Онъ зашелъ здѣсь недалеко къ одному ростовщику, Гобсеку. Вотъ человѣкъ-то! Сущій Жидъ, Грекъ, Цыганъ, Армянинъ Этого человѣка не обокрадетъ, онъ все кладетъ въ банкъ...

-- Что жъ Горіо дѣлаетъ?

-- Да что! разоряется на женщинъ. Дуралей!!

-- Вотъ онъ идетъ! сказала Сильвія.

-- Христофоръ! закричалъ Горіо: поди ко мнѣ.

Христофоръ пошелъ въ его комнату, и скоро потомъ вышелъ оттуда.

-- Куда ты идетъ! спросила Г-жа Воке.

-- Г. Горіо послалъ.

-- Что это такое? сказалъ Г. Вотренъ, вырвавъ письмо изъ рукъ Христофора.

Онъ прочелъ адресъ: "Графинѣ Анастасіи Ресто."

-- Куда жъ ты идетъ Р сказалъ онъ, протягивая письмо Христофору,

-- Въ Гельдерскую улицу. Мнѣ велѣно отдать это самой графинѣ въ руки.

-- Что бы тутъ такое было? вскричалъ Вотренъ, держа письмо на свѣтъ, Банковый билетъ? Нѣтъ!

Онъ раскрылъ немножко конвертъ.

-- Уплаченный вексель! Ахъ онъ бездѣльникъ!

-- Пошелъ! примолвилъ онъ, положивъ широкую свою руку на голову Христофора и повернувъ его; тебѣ будетъ на водку!

Столъ былъ накрытъ; Сильвія кипятила сливки. Г-жа Воке затопляла каминъ съ помощію Г. Вотрена, который все пѣлъ: -- "я долго по свѣту шатался, вездѣ, вездѣ перебывалъ", и прочая. Когда все было готово, госпожа Кутюръ и дѣвица Тальтеръ пришли домой.

-- Откуда вы это такъ раненько? сказала хозяйка Г-жѣ Кутюръ.

-- Мы были въ церкви. Мы идемъ сегодня къ Г. Тальферу.

-- Бѣдняжка, она дрожитъ какъ мохъ! сказала Г-жа Кутюръ, подсѣвъ къ камину и подставивъ къ огню подорву башмаковъ своихъ, которые задымились.

-- Погрѣйтесь же, Викторина сказала Г-жа Воке.

-- Хорошо, что вы стараетесь смягчить сердце вашего батюшки, сказалъ Вотренъ, подавая стулъ. Но этого мало: вамъ надобенъ пріятель, который бы взялся высказать всю правду этому неумолимому человѣку, у котораго. три милліона и который не даетъ вамъ приданаго. А нынче безъ приданаго замужъ не выйдетъ.

-- Бѣдняжка, сказала Г-жа Воке. Повѣрьте мнѣ, моя милая, отецъ вашъ самъ на себя накликаетъ несчастій.

При этихъ словахъ у Викторины навернулись слезы, а Г-жа Воке остановилась.

-- Еслибъ онъ только пустилъ насъ къ себѣ! Еслибъ я могла поговорить съ нимъ, отдать ему послѣднее письмо покойной маменьки. Я не смѣла послать его по почтѣ: онъ знаетъ мою руку.....

-- О бѣдныя, несчастныя и угнетѣнныя женщины! вскричалъ Вотренъ: такъ этого-то вамъ только надобно? Постойте, скоро я примусь за ваше дѣло, и тогда все пойдетъ инымъ порядкомъ.

-- О, сударь! вскричала Викторина, бросивъ пламенный и умоляющій взглядъ на Вотрена, котораго это ті сколько не тронуло: о, если вамъ случится видѣть моего батюшку, скажите ему, что его любовь и честь маменьки дороже для меня всѣхъ богатствъ на свѣтѣ! Если вамъ удастся его умилостивить, то моя благодарность...

-- Я долго по свѣту шатался, запѣлъ Г. Вотренъ.

Въ эту минуту Горіо, дѣвица Мишоно и Г. Пуаре вошли въ комнату, привлеченные запахомъ вчерашней баранины, которую Сильвія приготовила къ завтраку. Толькочто они усѣлись, какъ вошелъ и Растиньякъ; онъ раскланялся и помѣстился подлѣ Горіо.

-- Какое странное приключеніе со мной случилось! сказалъ онъ, накладывая себѣ баранины и отрѣзывая ломоть хлѣба, съ котораго Г-жа Воке не спускала глазъ. Вчера я былъ на балѣ у виконтессы Босеанъ, моей родственницы; домъ у ней великолѣпный; комнаты о биты шелковою матеріею; балъ былъ чудесный, и я веселился какъ нельзя болѣе. Тамъ я видѣлъ одну графиню... прелестная женщина! На головѣ у ней были цвѣты, въ рукахъ букетъ прелестнѣйшихъ натуральныхъ цвѣтовъ..... Вы не можете вообразить, что за женщина!.... Особенно когда она танцуетъ. И представьте себѣ: теперь я иду по улицѣ, смотрю,-- она пробирается пѣшкомъ. О, какъ у меня забилось сердце! Я думалъ...

-- Что она шла сюда? спросилъ Вотренъ. Нѣтъ: она шла къ ростовщику Гобсеку. Поройтесь -- ка въ сердцахъ Парижскихъ красавицъ: вы всегда найдете тамъ сначала ростовщика, а потомъ уже любовника. Вату графиню зовутъ Анастасія Ресто; она живетъ въ Гельдерской улицѣ.

При этомъ имени Растиньякъ пристально посмотрѣлъ на Вотрена; старикъ Горіо, быстро приподнявъ голову, бросилъ на разговаривающихъ свѣтлый, но безпокойный взглядъ, изумившій все почтенное общество.

-- Христофоръ опоздаетъ! Такъ видно она уже была тамъ, вскричалъ онъ печально.

-- Я угадалъ! э?.... сказалъ Вотренъ, нагнувшись къ уху Г-жи Воке.

Горіо ѣлъ машинально, не зная, что ѣстъ; и никогда не казался онъ столъ задумчивымъ и одурѣлымъ,

-- Кой чортъ сказалъ вамъ ея имя? спросилъ Евгеній Вотрена.

-- Ба! господинъ Горіо знаетъ же его: почему жъ и мнѣ не знать?

-- Господинъ Горіо! закричалъ Растиньякъ.

-- Что? сказалъ бѣдный старикъ. Такъ она была прекрасна вчера?

-- Кто она?

-- Госпожа Ресто!

-- Поглядите-ка, поглядите, какъ у него глаза разгорѣлись, сказала Г-жа Воке на ухо Вотрену.

-- Все ясно, какъ день, шепнула дѣвица Митоно Евгенію.

-- О, чудно хороша! сказалъ Растиньякъ, на котораго Горіо смотрѣлъ съ жадностію. Не будь госпожи Босеанъ, графиня была бы царицею бала. Молодые люди только на нее и смотрѣли. Я былъ двѣнадцатымъ въ спискѣ ея танцоровъ. Она не сводила съ доски. Другія женщины бѣсились. Если кто-нибудь вчера былъ счастливъ, такъ это она. Правду говорятъ, что нѣтъ ничего прекраснѣе корабля подъ парусами, лошади въ галопъ и женщины въ танцѣ.

-- Вчера на верху колеса, у герцогини или виконтессы, сказалъ Вотренъ: сегодня подъ колесомъ, у ростовщика. Охъ эти Парижанки!

Лице старика Горіо, которое при словахъ Растиньяка просвѣтлѣло какъ солнце, сдѣлалось мрачнымъ при этомъ жестокомъ замѣчаніи Вотрена.

-- Ну, гдѣ жъ ваше странное приключеніе, спросила Г-жа Воке. Говорили вы съ нею?

-- Нѣтъ, она и не видала меня! Но вы согласитесь, что встрѣтить въ этой сторонѣ, въ девять часовъ утра, одну изъ первыхъ Парижскихъ волшебницъ, которая часа въ два ворошилась домой съ балу, -- приключеніе довольно странное.

-- Бываетъ и страннѣе, сказалъ Вотренъ.

Дѣвица Тальферъ почти не слушала, думая только о томъ, что хотѣла сдѣлать. Г-жа Кутюръ показала ей знакомъ, что пора одѣваться, и обѣ вышли. Горіо побрелъ за ними.

-- Ну что, видѣли? сказалъ Вотренъ присутствующимъ. Ясно, что онъ разоряется для этой женщины!

-- Никогда вы меня не увѣрите, вскричалъ Растиньякъ, чтобы эта прелестная женщина отдалась беззубому старику Горіо.

-- Да мы и не увѣряемъ васъ, отвѣчалъ Вотренъ. Вы еще слишкомъ колоды, чтобы знать Парижъ, повременемъ, вы конечно сами увидите людей, которыхъ мы называемъ людьми со страстями...

При этихъ словахъ дѣвица Мишоно взглянула съ понятливымъ видомъ на Вотрена, словно полковая лошадь, вздрагивающая при знакомомъ звукѣ трубы.

-- Ага! вскричалъ Вотренъ: такъ и у васъ бывали страстишки?

Она потупила глаза, какъ невинность, взглянувшая на статую.

-- Ну, это ужъ дѣло извѣстное, продолжалъ онъ: когда люди заберутъ себѣ въ голову идею, они не отстаютъ отъ ней. Имъ хочется пить такой-то воды, взятой изъ такого-то источника, часто испорченной; но чтобы попить ея, они готовы всѣмъ пожертвовали. Для однихъ этотъ источникъ игра, биржа, коллекція картинъ или насѣкомыхъ, музыка; для другихъ женщина, которая умѣетъ имъ готовить лакомства. Есть и такіе, которымъ вы напрасно стали бы предлагать всѣхъ женщинъ на свѣтѣ: они станутъ смѣяться надъ ними; имъ надобна одна женщина, которая удовлетворяетъ ихъ мечтѣ. И часто эта женщина ни сколько ихъ не любитъ, муштруетъ ихъ ужасно: нужды нѣтъ, они не отстаютъ, и въ состояніи снести въ ломбардъ свое одѣяло, чтобы отдать ей послѣднюю свою денежку. Старикъ Горіо одинъ изъ этихъ людей. Графиня предприняла разработку его, потому что онъ скроменъ, -- и вотъ большой свѣтъ! Бѣднякъ только объ ней и думаетъ. Вы видите, внѣ своей страсти онъ человѣкъ мертвой; но заговорите съ нимъ объ ней, и лице его блеститъ какъ алмазъ. Эту тайну разгадать не трудно. Сегодня утромъ онъ снесъ серебро въ ломъ, и потомъ былъ у ростовщика Гобсека. Возвратясь оттуда, онъ послалъ къ графинѣ Анастасіи Ресто дурака Христофора; тотъ показалъ намъ адресъ письма его, а въ этомъ письмѣ былъ уплаченный вексель. Видно, что если графиня сама шла къ ростовщику, то была уже въ крайности. Старикъ Горіо узналъ объ этомъ, и за нее поплатился. Все это, кажется, ясно! Вы видите, молодой человѣкъ, что въ это самое время, какъ вата графиня танцовала, любезничала, кокетничала, она безъ всякаго сомнѣнія съ отчаяніемъ въ сердцѣ думала о протестованныхъ векселяхъ своихъ, или своего любовника.

-- Я непремѣнно доищусь въ этомъ дѣлѣ правды, вскричалъ Евгеніи. Я завтра же пойду къ графинѣ Ресто.

-- И вы, можетъ быть, встрѣтите тамъ старика Горіо, который придетъ за награжденіемъ.

-- Уфъ! такъ вашъ Парижъ болото, сказалъ Евгеніи съ отвращеніемъ.

-- Й презабавное болото, отвѣчалъ Вотренъ: тѣ, которые грязнится въ немъ въ каретахъ -- честные люди; тѣ, которые грязнятся пѣшкомъ -- подлецы. Чудо какъ хорошо!

-- Какъ? вскричала Г-жа Воке: Горіо отдалъ въ ломъ свой золоченый сервизъ?

-- На крышкѣ были, кажется, двѣ горлицы, сказалъ Евгеніи. Я видѣлъ его случайно.

-- То -- то!

-- Онъ, кажется, очень любилъ этотъ сервизъ; онъ плакалъ, ломая его.

-- О, чрезвычайно любилъ! Это былъ подарокъ жены его, отвѣчала вдова.

-- Видите, какой онъ страстный человѣкъ! сказалъ Вотренъ. Видно, эта Графиня мастерски щекочетъ ему сердце.

Студентъ пошелъ въ свою комнату. Вотренъ ушелъ со двора. Г-жа Кутюръ и Викторина сѣли въ наемную карету и уѣхали къ отцу этой несчастной дѣвушки. Черезъ часъ онъ возвратились въ большомъ уныніи.

Въ четыре часа, когда Горіо пришелъ въ столовую, онъ увидѣлъ, при свѣтѣ закоптѣлыхъ лампъ, Викторину, которая сидѣла съ заплаканными глазами. Г-жа Воке слушала расказъ о томъ, какъ онѣ были утромъ у отца. Наскучивъ письмами дочери и Г-жи Кутюръ, Г. Тальферъ пустилъ ихъ къ себѣ, чтобы объясниться съ ними однажды навсегда.

-- Вообразите, говорила Г-жа Кутюръ: вообразите, что онъ даже и не посадилъ Викторину! Бѣдняжка все время простояла. Мнѣ онъ сказалъ, не сердясь, весьма хладнокровно, чтобы мы не трудились къ нему ѣздить; что Г-жа Викторина,-- онъ и не назвалъ ее дочерью,-- что Г-жа Викторина подаетъ о себѣ дурное мнѣніе, приставая къ нему разъ въ годъ;-- бездѣльникъ! что у матери Викторины ничего не было, и слѣдственно ей нечего требовать: однимъ словомъ, самыя жестокія вещи. Бѣдняжка заливалась слезами. Тутъ она бросилась къ ногамъ его, говорила ему, что ея хотѣлось-бы только оправдать мать свою; что она безпрекословно будетъ повиноваться всему, что онъ прикажетъ; но что она умоляетъ его прочесть письмо покойницы. Тутъ она подала ему письмо, и говорила самыя трогательныя вещи. Не знаю, откуда у ней что бралось. Видно самъ Богъ внушалъ ей! Я сама плакала какъ дура. А что, вы думаете, дѣлалъ между этимъ злодѣй? Обрѣзывалъ себѣ ногти. Потомъ онъ взялъ это письмо, смоченное слезами его дочери, и бросилъ на каминъ, сказавъ: хорошо! Потомъ онъ хотѣлъ поднять дочь съ земли; она бросилась цѣловать его руки; но онъ отнялъ ихъ.... Тутъ вошелъ негодяи сынъ его, и даже не поклонился сестрѣ...

-- Какіе изверги! вскричалъ старикъ Горіо.

-- И потомъ, сказала Г-жа Кутюръ, не обращая вниманія на восклицанія старика: и потомъ они оба ушли, извиняясь передо мною, и говоря, что у нихъ есть важныя дѣла, не терпящія отлагательства. Вотъ наше посѣщеніе. Покрайней мѣрѣ онъ видѣлъ дочь свою. Не постигаю, какъ онъ можетъ не признавать ее! Она похожа на него какъ двѣ капли воды.

Жильцы и приходящіе, большею частію студенты, являлись одинъ за другимъ, и садились вокругъ стола, здороваясь между собою и говоря другъ другу пошлости, составляющія у большей части Парижскихъ жителей остроуміе шуточнаго разговора, котораго основаніе -- глупость, а вся замысловатость въ странномъ произношеніи и въ жестахъ. Всѣ ѣли, рѣзали, говорили шутили, хохотали, и всѣ поочередно подсмѣивались надъ бѣднымъ Горіо. Несчастный все терпѣлъ молчаливо. Вотренъ изъ шутки ударилъ его по шляпѣ, такъ что шляпа спустилась ему на носъ, а между тѣмъ Христофоръ унесъ у него тарелку съ говядиной, и все общество захохотало. Бѣднякъ сносилъ все это съ терпѣливостію нищеты, но наконецъ не могъ выдержать: со слезами на глазахъ онъ ушелъ въ свою комнату, не окончивъ обѣда. Уходя, онъ еще бросилъ взглядъ состраданіи на Викторину, на лицѣ которой изображалась истинная горесть, -- горесть нѣжной и любящей дочери, отвергнутой отцемъ своимъ. Одинъ только Евгеній не провожалъ его насмѣшками. Горіо не казался ему уже ни глупцемъ, ни человѣкомъ безчувственнымъ, и онъ рѣшился, во что бы то ни стало, разгадать его таинственную исторію.

На другой день Растиньякъ одѣлся очень порядочно, и отправился къ Г-жѣ Ресто, предаваясь дорогой безумнымъ надеждамъ, которыя такъ прелестно красятъ жизнь молодую. Тогда мы не расчисляемъ ни препятствій, ни опасностей, и вездѣ видимъ успѣхъ; тогда мы поэтизируемъ людей воображеніемъ, и печалимся разрушеніемъ плановъ, основывавшихся только на мечтахъ. Евгеніи шелъ осторожно, чтобы не загрязниться; шелъ и думалъ о Г-жѣ Ресто, и запасался умомъ; устраивалъ будущій разговоръ, заготовлялъ остроты и Таллейрановскія фразы, которыя должны привести его къ объясненію. И несчастный студентъ загрязнился! Онъ принужденъ былъ зайти въ Пале-Рояль, чтобы вычистить сапоги и брюки.

Наконецъ онъ пришелъ въ Гельдерскую улицу; спросилъ: дома ли Г-жа Ресто, и съ хладнокровною яростью человѣка, увѣреннаго, что со временемъ восторжествуетъ, снесъ презрительный взглядъ лакеевъ, съ любопытствомъ разсматривавшихъ гостя, который пожаловалъ къ нимъ пѣшкомъ. Этотъ взглядъ былъ для него тѣмъ тягостнѣе, что онъ вдругъ понялъ свое униженіе, увидѣвъ на дворѣ прекрасную лошадь, запряженную въ щегольской тильбюри. Онъ сдѣлался не въ духѣ. Ящики, полные умомъ, которые были уже приготовлены въ его мозгѣ, закрылись; онъ почувствовалъ себя глупцемъ. Въ ожиданіи графини, которой камердинеръ пошелъ доложить о пришедшемъ, Евгеній сталъ у окна передней, облокотился, и принялся машинально смотрѣть на дворъ. Онъ долго дожидался, и безъ сомнѣнія ушелъ бы, если бъ не былъ одаренъ тою полуденною стойкостію, которая творитъ чудеса, когда направляется по прямой линіи.

-- Графиня, сударь, въ будуарѣ, и очень занята, сказалъ камердинеръ: она не отвѣчала, мнѣ ни слова. Неугодно ли вамъ въ гостиную; тамъ ужъ есть одинъ господинъ.

Удивляясь ужасной власти слугъ, однимъ словомъ произносящимъ приговоръ надъ поведеніемъ господъ своихъ, Растиньякъ отважно кинулся впередъ и отворилъ ту самую дверь, изъ которой вышелъ камердинеръ. Студентъ хотѣлъ показать этимъ наглецамъ, что онъ шутъ человѣкъ знакомый, и неожиданно очутился въ комнатѣ, гдѣ стояли лампы, посуда, ванна, жаровня для нагрѣванія салфетокъ, и которой противоположная, полуотворенная дверь вела въ темный корридоръ и на черную лѣстницу. Глухой хохотъ, раздавшійся въ передней, довершилъ смятеніе и ярость Растиньяка.

-- Гостиная, сударь, здѣсь, сказалъ камердинеръ съ насмѣшливою почтительностью.

Евгеній повернулъ назадъ, и такъ поспѣшно, что задѣлъ за ванну, и едва не уронилъ въ нее шляпы. И въ эту минуту, въ корридорѣ, освѣщенномъ маленькою лампою, послышался голосъ Графини, голосъ Горіо и звукъ поцѣлуя. Онъ возвратился въ переднюю, прошелъ ее, слѣдуя за лакеемъ, и проникъ въ первую гостиную, болѣе смущенный голосомъ Горіо, котораго не могъ онъ не узнать, чѣмъ своей ошибкою. Замѣтивъ, что гостиная окнами на дворъ, онъ принялся смотрѣть сквозь стекло, въ надеждѣ увидѣть Горіо выходящаго изъ корридора, и удостовѣриться въ истинѣ своего открытія. Сердце у него билось сильно при воспоминаніи о страшномъ разсказѣ Вотрена. Каммердинеръ ожидалъ Евгенія у дверей второй гостиной; но оттуда вышелъ молодой человѣкъ и сказалъ брюзгливо:-- Я ухожу, Морисъ; скажи графинѣ, что я ждалъ ее слишкомъ полчаса.

Потомъ этотъ неучтивецъ, повидимому имѣвшій право быть неучтивцемъ, запѣлъ Италіянскую арію, и небрежно придвинулся къ окну, чтобы посмотрѣть въ лице студенту и взглянулъ на дворъ,

-- Ваше сіятельство изволили бы подождать; графиня сейчасъ выйдетъ, сказалъ слуга, возвращаясь въ переднюю.

Въ это время Горіо спустился съ черной лѣстницы и подходилъ къ воротамъ. Онъ распускалъ свой зонтикъ, не замѣчая, что ворота отворены, и что въ нихъ въѣзжаетъ въ тильбюри молодой господинъ съ крестомъ. Старикъ едва успѣлъ отскочить назадъ, чтобы не бытъ раздавленнымъ. Молодой господинъ оглянулся, и, увидѣвъ Горіо, поклонился ему съ тѣмъ почтеніемъ, которое поневолѣ оказываютъ ростовщику или человѣку нужному, и между -- тѣмъ стыдятся его знакомства. Старикъ отвѣчалъ ласковымъ поклономъ. Все это произошло съ быстротою молніи. Евгеній смотрѣлъ на нихъ съ такимъ вниманіемъ, что и не замѣтилъ, что онъ неодинъ въ комнатѣ, какъ вдругъ раздался голосъ графини.

-- А, Максимъ, вы хотѣли уйти? сказала она съ упрекомъ и нѣкоторою досадою.

Графиня не примѣтила въѣхавшаго на дворъ тильбюри. Растинъякъ поспѣшно обернулся, и увидѣлъ передъ собою Г-жу Ресто: она явилась въ прелестномъ пеньюрѣ изъ бѣлаго кашемира съ розовыми бантиками; голова ея была убрана съ изысканною небрежностью, какъ обыкновенно утромъ. Г-жа Ресто разливала вокругъ себя бальзамическое благоуханіе. Она повидимому, только-что вышла изъ-ванны, и умягченная красота ея казалась еще привлекательнѣе. Глаза ея были влажны. Евгеній, и не дотрогиваясь до рукъ ея, чувствовалъ ихъ свѣжесть. Онъ видѣлъ сквозь кашемиръ розовый оттѣнокъ груди, которая иногда раскрывалась. Корсетъ былъ не нуженъ графинѣ: одинъ поясъ обозначалъ талію; шея возбуждала любовь; ножки ея были очаровательны въ туоляхъ. Когда Максимъ поцѣловалъ ея ручку, Евгеній замѣтилъ Максима, а графиня замѣтила Евгенія.

-- Ахъ, это вы, Г. Растиньякъ! Очень рада васъ видѣть....

Максимъ поперемѣнно смотрѣлъ то на графиню, то на Евгенія, какъ -- будто желая заставишь незванаго гостя убраться.

Растиньякъ воспылалъ, къ нему жестокою ненавистью. Вопервыхъ прекрасно причесанные волосы Максима показывали ему, въ какомъ безпорядкѣ его собственные волосы; потомъ, у Максима были чистые, блестящіе сапоги, тогда какъ на его сапогахъ, не смотря на всѣ старанія, пестрѣлъ тонкій вѣнецъ грязи: наконецъ Максимъ вертѣлся передъ нимъ въ красивомъ сюртукѣ, ловко стиснутомъ въ таліи и пр вращавшемъ его въ родъ миленькой дѣвушки, а онъ, Евгеніи, въ третьемъ часу по-полудни уже былъ въ черномъ фракѣ! Проницательный Ангулемецъ тотчасъ почувствовалъ все превосходство, которое одежда придавала этому денди, стройному, высокому, блѣдному, черноглазому,-- одному изъ тѣхъ людей, которые способны весело и съ особенною прелестью разорить сиротъ. Г-жа Ресто, не дожидаясь отвѣта, помчалась въ другую гостиную: полы ея пеньдара, раскрываясь и закрываясь, придавали ей видъ прекрасной бабочки. Максимъ побѣжалъ за нею. Евгеній, въ бѣшенствѣ, послѣдовалъ за Максимомъ. И они опять сошлись въ большой гостиной, у камина. Студентъ очень зналъ, что мѣшаетъ господину Максиму, но онъ рѣшился помѣшать ему, хоть бы для этого надобно было навлечь на себя не благорасположеніе графини. Вдругъ онъ вспомнилъ. что видѣлъ этого франта на балѣ у Г-жи Босеанъ; догадался, въ какихъ отношеніяхъ Максимъ съ прекрасною графинею, и, съ юношескою дерзостію, которая иногда заставляетъ дѣлать большія глупости, а иногда доводитъ до успѣха, сказалъ самъ себѣ: "Вотъ мои соперникъ: я восторжествую надъ нимъ!" Безразсудный, не зналъ, что графъ Максимъ де-Траль нарочно вызывалъ оскорбленіе, чтобы стрѣлять первому и безопасно убивать своего противника. Евгеніи былъ искусный охотникъ, но пулей онъ не сбивалъ двадцати куколь изъ двадцати двухъ.

Молодой графъ бросился въ бержерку у камина, схватилъ щипцы, и сталъ мѣшать ими уголья съ такою досадою, что прекрасное лице Анастасіи подернулось печалью. Она обратилась къ Евгенію, и устремила на него одинъ изъ тѣхъ холодно -- вопросительныхъ взглядовъ, которые такъ ясно говорятъ.-- Зачѣмъ же вы не уходите? Послѣ такого взгляда люди благо-воспитанные тотчасъ начинаютъ фразы, которыя можно назвать фразами уходящими.

Евгеній, напротивъ, принялъ учтивый видъ и сказалъ:--

-- Я спѣшилъ, сударыня, поскорѣе засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе, чтобы...

Онъ остановился на-отрѣзъ. Отворилась дверь. Господинъ, пріѣхавшій въ тильбюри, вошелъ безъ шляпы, не поклонился графинѣ, заботливо посмотрѣлъ на Евгенія, и подалъ Максиму руку, сказавъ ему -- Здраствуйте! Онъ сказалъ это слово съ такимъ братскимъ выраженіемъ, что Евгеніи изумился: молодые провинціалы и не воображаютъ, какъ пріятна жизнь втроемъ.

-- Мой мужъ, сказала графиня студенту.

Евгеній низко поклонился.

-- Господинъ Растиньякъ, продолжала она, рекомендуя Евгенія графу Ресто: родственникъ виконтессы Боссеанъ, по Марсильякамъ. Я имѣла удовольствіе встрѣтить его на балѣ у Виконтессы.

"Родственникъ виконтессы Босеанъ по Марсильякамъ!" Графиня произнесла эти слова почти торжественно, потому что хозяйкѣ всегда пріятно показать, что тѣ, которыхъ она принимаетъ, люди не простые. И эти слова произвели удивительное дѣйствіе. Графъ Ресто тотчасъ оставилъ свой холодно-церемонный видъ, и взялъ студента за руки.

-- Очень радъ имѣть честь съ ваши познакомиться!

Даже графъ Максимъ Траль бросилъ на Евгенія безпокойный взглядъ, вдругъ покинулъ свои наглыя замашки. Волшебный ударъ, произведенный могуществомъ одного имени, открылъ въ мозгу Ангулемца тридцать ящиковъ съ умомъ, и возвратилъ ему всю его самонадѣянность. Не ожиданная молнія озарила для него всю атмосферу высшаго общества, которая до того казалась ему брачною.

-- Я думалъ, что Марсильяковъ уже нѣтъ? сказалъ Графъ Ресто Евгенію.

-- Ваша правда, отвѣчалъ онъ: но дѣдъ мой, баронъ Растиньякъ, женился на наслѣдницѣ фамиліи Марсиньякъ. Унего была одна только дочь, которая вышла за маршала Кларанбо, дѣда по матери Г-жѣ Босеанъ. Мы принадлежимъ къ младшей линіи, и тѣмъ болѣе бѣдной, что дѣдъ мой, бывшій вице-адмираломъ, лишился всего на службѣ. Революціонное правленіе не признало вашихъ требованій при ликвидаціи Индѣйской компаніи.

-- Не командовалъ ли вашъ, дѣдъ Мстителемъ до 1789 года?

-- Точно такъ.

-- О, такъ онъ, конечно, зналъ моего дѣда, который командовалъ въ то время Барвикомъ!

Максимъ слегка пожалъ плечами, и взглянулъ на графиніо, какъ-будто желая сказать: "Ну, если они примутся толковать о морской службѣ, то мы пропали!"

Графиня поняла взглядъ Г. Траля. Она принялась улыбаться и сказала: -- Подите со мной, Максимъ. Мнѣ надобно кой-что сказать вамъ. Мы не станемъ мѣшать вамъ плавать на Мстителѣ и Барвикѣ.

Она встала, сдѣлала знакъ Максиму, и они отправились въ будуаръ. Но какъ скоро они подошли къ дверямъ, графъ Ресто прервалъ разговоръ свои съ Евгеніемъ, и вскричалъ съ досадою:

-- Анастасія! не уходи же, моя милая. Ты знаешь, что....

-- Сейчасъ; я сейчасъ приду; мнѣ надобно только дать кой-какія порученія Максиму....

И дѣйствительно, она скоро возвратилась. Женщины, принужденныя наблюдать характеръ мужей своихъ, чтобы вести себя по своей волѣ, знаютъ, сколько онѣ могутъ себѣ позволить, не теряя драгоцѣнной для нихъ довѣренности мужа, и никогда не дѣйствуютъ противъ него въ мелочахъ: графиня, по голосу своего супруга, догадалась, что теперь оставаться въ будуарѣ не безопасно. Виною этой непріятности былъ Евгеній. За то она съ досадою указала на него Г. Тралю, а тотъ насмѣшливо сказалъ графу Ресто, графинѣ и Евгенію: -- Вы заняты, я не стану вамъ мѣшать; прощайте.

-- Останься же, Максимъ, закричалъ графъ.

-- Пріѣзжайте обѣдать, сказала графиня, и, оставивъ въ другой разъ Евгенія съ мужемъ, ушла за Максимомъ въ первую гостиную, гдѣ они пробыли довольно долго для того, чтобы графъ успѣлъ спровадить недогадливаго посѣтителя.

Растиньякъ слышалъ, какъ они смѣялись, говорили, молчали. Хитрый студентъ нарочно толковалъ съ Г-мъ Ресто обо всемъ на свѣтѣ, заводилъ съ нимъ споры, и старался дождаться Графини, чтобы вывѣдать о связяхъ ее съ Горіо. Эта женщина, очевидно любимая Максимомъ, совершенно владѣющая своимъ мужемъ и состоящая въ какихъ-то тайныхъ связяхъ со старымъ купцомъ, была для него непостижимою загадкою. Онъ непремѣнно хотѣлъ проникнуть тайну, чтобы потомъ вполнѣ владычествовать надъ этою обворожительною Парижанкою.

-- Анастасія! сказалъ опять графъ, клича жену свою.

-- Прощай, Максимъ, нечего дѣлать: покоримся судьбѣ.

-- Надѣюсь, Анастасія, шепнулъ онъ ей на ухо, что ты не станетъ пускать къ себѣ этого мальчишку: глаза его горѣли какъ угли, когда твой пеньдаръ раскрывался; онъ готовъ выкинуть тебѣ любовное изъясненіе, скомпрометируетъ тебя И непринужденъ буду убить его.

-- Какъ тебѣ не стыдно, Максимъ! сказала она. Эти школьники, на противъ; прекрасные громовые отводы. Ты увидишь, что я заставлю мужа приревновать меня къ нему.

Максимъ захохоталъ, и ушелъ, а Графиня подбѣжала къ окну, чтобы посмотрѣть, какъ онъ сядетъ въ кабріолетъ и махнетъ хлыстомъ. Она отошла отъ окна, когда уже ворота были затворены.

-- Вообрази, моя милая, сказалъ ей Графъ, когда она вошла въ гостиную: помѣстье батюшки Г-на Растиньяка недалеко отъ Бертеля на Шарантѣ. Наши дѣды были большіе пріятели.

-- Очень рада, что мы старые знакомые, по-крайней-мѣрѣ, по родинѣ, сказала Графиня разсѣянно.

-- И болѣе нежели вы думаете, Графиня! отвѣчалъ Евгеній тихо.

-- Какимъ это образомъ? сказала она съ живостью.

-- Я сейчасъ видѣлъ, что отъ васъ вышелъ человѣкъ, съ которымъ мы живемъ въ одномъ домѣ, дверь съ дверью, нашъ старикъ Горіо.

При этомъ имени, съ неудачною прибавкою слова старикъ, Графъ, который въ то время ворочалъ уголья, бросилъ щипцы въ каминъ, какъ-будто они обожгли ему руки, и всталъ.

-- Вы, сударь, могли бы сказать по-крайней-мѣрѣ, господинъ Горіо! вскричалъ онъ.

Графиня поблѣднѣла, замѣтивъ, что мужъ сердится; пришла въ въ видимое смущеніе, и отвѣчала, краснѣя и съ принужденно развязнымъ видомъ:-- Такъ вы знаете человѣка, котораго отъ души мы любимъ.

Она остановилась; взглянула на Фортепіано, какъ-будто ей пришла нечаянная мысль, и сказала:-- Любите-ли вы музыку, Г. Растшіьякъ?

-- Очень! отвѣчалъ Евгеній, который раскраснѣлся и одурѣлъ; смѣкая, что сдѣлалъ тяжкую глупость.

-- Не поете ли вы? присовокупила она, подходя къ фортепіано и сильно проводя пальцемъ по всѣмъ клавишамъ, съ нижняго фа до высшаго. Рррррра!

-- Нѣтъ, сударыня.

-- Жаль! Это очень пріятно въ обществѣ. Ca-a-ro, ca-a-ro, ca-a-a-aro non dubit-a-re, запѣла она.

Произнося слова "старикъ Горіо", Евгеній произвелъ такое же волшебное дѣйствіе, только въ совершенно противоположномъ направленіи, какое имѣли слова "родственникъ виконтессы Босеанъ." Онъ былъ въ положеніи человѣка, котораго изъ милости впустили къ любителю рѣдкостей, и который по неосторожности сронилъ ящичекъ съ точеными фигурками и сшибъ три или четыре головки. Онъ радъ бы былъ броситься въ адъ. Лице графини Ресто было сухо, холодно, и взоры ея, сдѣлавшіеся равнодушными, избѣгали его взоровъ.

-- Позвольте мнѣ проститься съ вами, сударыня! сказалъ онъ.

-- Намъ всегда будетъ пріятно видѣть васъ, проговорила она поспѣшно.

Евгеній низко поклонился, и вышелъ съ графомъ Ресто, который, несмотря на всѣ его просьбы, проводилъ его до передней. Тушъ они нѣжно простились, и студентъ выбѣжалъ на лѣстницу.

-- Ежели этотъ господинъ опять придетъ, сказалъ Графъ каммердинеру: ни меня, ни Графини нѣтъ дома.

Сойдя съ лѣстницы, Евгеній увидѣлъ, что дождь идетъ.

Ну, подумалъ онъ, сдѣлалъ же я здѣсь глупость, которой слѣдствій и самъ не понимаю, да еще въ добавокъ и спорчу фракъ и шляпу! Сидѣть бы мнѣ дома, да учить законы: гдѣ мнѣ жить въ большомъ свѣтѣ, когда тамъ нельзя, обойтись безъ экипажа, безъ лакированныхъ сапоговъ, золотыхъ цѣпочекъ, шелковыхъ перчатокъ утромъ, желтыхъ перчатокъ вечеромъ? Ну старикъ Горіо, не дешево ты мнѣ обошелся!

Онъ подошелъ къ воротамъ. Извощикъ, который, свезти въ своей каретѣ новобрачныхъ на хозяйскій счетъ, радъ былъ съѣздить для себя, увидѣвъ Евгенія безъ зонтика, въ черномъ фракѣ, въ бѣломъ жилетѣ, въ желтыхъ перчаткахъ, сдѣлалъ ему знакъ, предлагая свои услуги. Въ сердцѣ Растиньяка кипѣла тогда глухая ярость, заставляющая иногда молодыхъ людей, въ надеждѣ найти выходъ, все болѣе и болѣе погружаться въ бездну, въ которою попали они нечаянно. Онъ кивнулъ головою, и хотя у него въ карманѣ было не болѣе одного франка, съ важностью однако сѣлъ въ карету, въ которой померанцевые листочки свидѣтельствовали о недавнемъ пребываніи тутъ молодыхъ. Онъ велѣлъ ѣхать къ дому виконта Босеана.

-- Глупецъ я! сказалъ онъ, бросивъ съ досадою шляпу на переднія подушки. Ссгоднишнее утро разоритъ меня въ конецъ. Нужды нѣтъ; покрайней-мѣрѣ я пріѣду къ моей кузинѣ, какъ слѣдуетъ, въ каретѣ. Старый тутъ Горіо стоитъ мнѣ, покрайней-мѣрѣ, десять франковъ! Разсказать развѣ Г-жѣ Босеанъ мое приключеніе! Это, можетъ-быть, разсмѣшитъ ее. Она вѣроятно, знаетъ тайну преступной связи этой старой собаки съ прекрасною графинею. Лучше заслужить благорасположеніе моей милой кузины, чѣмъ имѣть дѣло съ этою безнравственною женщиной. Если одно имя виконтессы производитъ такое дѣйствіе, то чего не сдѣлаетъ она сама!

Эти слова-были краткое содержаніе тысячи мыслей, волновавшихъ его.

У дверей дома Босеановъ онъ принятъ былъ швейцаромъ къ красной шитой золотомъ ливреѣ, и опять услышалъ хохотъ лакеевъ, которые издѣвались надъ его извощичьей каретой. Онъ постигъ причину ихъ веселости, когда сравнилъ эту жалкую карету съ великолѣпнымъ экипажемъ, стоявшимъ у подъѣзда и запряженнымъ двумя бѣшеными лошадьми, которыхъ кучеръ держалъ подъ уздцы. У госпожи Ресто видѣлъ онъ легкій кабріолетъ молодаго денди; тутъ попался ему роскошный купе знатнаго барина, стоющій, по-крайней-мѣрѣ, тридцати тысячъ.

-- Кто жъ это у ней? сказалъ самъ себѣ Евгеній, понявъ немножко поздо, что въ Парижѣ не много женщинъ незанятыхъ. Чортъ возьми! видно и у моей кузины есть свой Максимъ.

Онъ уныло взошелъ на лѣстницу. При его приближеніи, стеклянныя двери растворились настежъ, и онъ увидѣлъ множество слугъ, серьозныхъ какъ ослы, которыхъ чистятъ. Балъ на которомъ былъ онъ вчера, происходилъ въ залахъ бельэтажа отеля Босеановъ, и Евгеніи еще не зналъ покоевъ виконтессы, такъ, что ему въ первый приходилось видѣть убранство внутреннихъ комнатъ знатной дамы, по которому можно узнать и ея нравъ и образъ жизни. Это было для него тѣмъ любопытнѣе, что онъ имѣлъ уже предметъ сравненія -- гостиную Г-жи Ресто. Евгенія вели по лѣстницѣ съ золотою рѣшеткою, уставленной цвѣтами и устланной алымъ ковромъ. Онъ не имѣлъ на какого понятія о столичномъ этикетѣ, и идя къ Виконтессѣ, не зналъ даже ея словесной біографіи, -- и одной изъ тѣхъ критическихъ исторій, которыя каждый вечеръ разсказываются въ гостиныхъ на ухо.

Читателю однакожъ надобно знать, что Виконтесса Босеанъ уже года три жила въ тѣсной дружбѣ съ однимъ изъ знатнѣйшихъ и богатѣйшихъ Португальцевъ, маркизомъ Ажуда-Пинто. Сначала люди, которые пріѣзжали къ Виконтессѣ въ четыре часа, всегда находили у ней Г. Ажуда-Пинто. Не принимать совсѣмъ она не могла: это было бы слиткомъ -неприлично; но за то она принимала ихъ такъ холодно, и такъ пристально смотрѣла на карнизъ своей гостиной, что всякой тотчасъ догадывался, что присутствіе постороннихъ ей непріятно. Какъ скоро въ городѣ узнали, что Г-жа Босеанъ нарочно принимаетъ передъ обѣдомъ,-- знакомые ея почли за долгъ не ѣздить къ ней въ это время. Она бывала всегда въ театрѣ, съ мужемъ и съ Г. Ажуда-Пинто; но мужъ, какъ человѣкъ умѣющій жить, усаживалъ ихъ въ ложѣ, и тотчасъ уходилъ. Г. Ажуда сбирался жениться на дѣвицѣ Рошгюдъ-Шаро, и все высшее общество это знало, за исключеніемъ одной только Г-жи Босеанъ. Нѣкоторыя изъ ея пріятельницъ намѣкали ей объ этомъ, но она смѣялась, думая, что добрыя пріятельницы завидуютъ ея счастію и хотятъ разрушить его. Между тѣмъ уже готовились объявить въ церкви объ его помолвкѣ. Г. Ажуда-Пинто пріѣхалъ съ тѣмъ, чтобы объявить Г-жѣ Босеанъ о своей женитьбѣ, и не осмѣлился сказать ни слова. Отъ чего же?-- отъ того, что нѣтъ ничего труднѣе, какъ объявить женщинѣ подобный ультиматъ. Иному легче смотрѣть въ дуло пистолета своего соперника, чѣмъ на женщину, которая начинаетъ плакать, а потомъ падаетъ въ обморокъ. Г. Ажуда-Пинто былъ въ большомъ затрудненіи, и хотѣлъ уже ѣхать, говоря самъ себѣ, что Г-жа Босеанъ и безъ того узнаетъ объ этомъ, или что онъ къ ней напишетъ, и что ему будетъ несравненно легче совершить это любовное убійство письменно. Вдругъ слуга доложилъ объ Евгеніи Растиньякъ. Г. Ажуда вздрогнулъ отъ радости, и Виконтесса, съ проницательностію любви, замѣтила этотъ легкій, невольный, но жестокій для нея трепетъ.

Евгеній не зналъ, что нельзя ѣхать въ первый разъ въ домъ, не выспросивъ у пріятелей исторіи мужа, жены, и дѣтей, чтобы не дать промаха. Онъ уже надѣлалъ глупостей у Г-жи Ресто, и явился къ Г-жѣ Босеанъ для того же. Но тамъ онъ жестоко мѣшалъ Графинѣ и Г. Тралю; а тутъ вывелъ Г. Ажуда-Пинто изъ затруднительнаго положенія.

-- Прощайте! сказалъ Г. Ажуда-Пинто, спѣша къ дверямъ, когда Евгеній вошелъ въ прелестную гостиную лиловаго и розоваго цвѣта, въ которой великолѣпіе казалось изящностью.

-- Надѣюсь, только до вечера сказала Г-жа Босеанъ, обернувшись И взглянувъ значительно на маркиза. Мы поѣдемъ сегодня въ театръ.

-- Никакъ не могу! сказалъ онъ, взявшись уже за ручку двери.

Госпожа Босеанъ встала и подозвала его къ себѣ, не обращая вниманія на Евгенія, ослѣпленнаго блескомъ пышности, начинавшаго уже вѣрить истинѣ Арабскихъ сказокъ, и не знавшаго, куда дѣваться въ присутствіи этой женщины, которая его не замѣчала. Виконтесса приподняла указательный палецъ правой руки, и миленькимъ движеніемъ опредѣлила маркизу мѣсто противъ себя. Въ этомъ движеніи было такое могущество гнѣва, такой деспотизмъ страсти, что маркизъ оставилъ ручку двери и подошелъ. Евгеніи съ завистью смотрѣлъ на него.

-- Такъ вотъ владѣлецъ великолѣпнаго экипажа, который я видѣлъ у подъѣзда! Боже мой, неужели же надобно имѣть бѣшеныхъ лошадей, ливреи и кучи золота, чтобы заслужить одинъ взглядъ этихъ женщинъ!

Демонъ роскоши укусилъ его за сердце, его начала бить лихорадка стяжанія, и сребролюбіе сушило ему горло. У него было только сто франковъ въ мѣсяцъ; отецъ, мать, братья, сестры, тетка его, не издерживали всѣ вмѣстѣ и двухъ сотъ франковъ въ то самое время! Быстрое сравненіе настоящаго своего состоянія съ цѣлью, къ которой онъ стремился, привела его въ совершенное уныніе.

-- Отчего жъ, сказала Виконтесса смѣясь, вы не можете ѣхать въ театръ?

-- Дѣла! Я обѣдаю сегодня у Англійскаго посла.

-- Бросьте дѣла!

Когда человѣкъ обманываетъ, онъ по неволѣ уже долженъ прикрывать одну ложъ другою. Г. Ажуда-Пинто сказалъ смѣясь: -- Вы этого требуете?

-- Непремѣнно.

-- Этого-то слова мнѣ и хотѣлось! воскликнулъ онъ, бросивъ на нее взглядъ, который успокоилъ бы всякую другую женщину.

Онъ взялъ руку Виконтессы, поцѣловалъ ее, и ушелъ. Евгеній поправилъ волоса, и сталъ въ позитуру, чтобы поклониться, думая, что теперь кузина обратитъ на него вниманіе. Вдругъ она вскакиваетъ, бѣжитъ въ залу, бросается къ окну, и смотритъ, какъ Г. Ажуда-Пинто садится въ карету; она напрягаетъ слухъ, и слышитъ, что егерь говорить кучеру: "Къ Рошгюду! Эти слова, и то, съ какимъ наслажденіемъ Г. Ажуда скрылся въ свою карету, были громомъ и молніею для этой женщины: она отошла отъ окна, удерживая жестокое волненіе души и дрожъ, пробѣжавшую по всему ея тѣлу.

Въ большомъ свѣтѣ ужаснѣйшія несчастія оканчиваются этимъ.

Она полетѣла въ спальню, схватила красивую бумажку, и сѣла писать:

"Какъ скоро вы обѣдаете не у Англійскаго посла, а у Г. Рошгюдъ, вы должны объяснишься со мною. Я васъ ожидаю."

Поправивъ дрожащей рукой нѣсколько литеръ, она сказала камердинеру:

-- Жакъ! въ половинѣ осьмаго пойдешь къ Г. Рошгюду и спросишь Г. Ажуда-Пинто. Если онъ тамъ, ты отдашь ему эту записку, и уйдешь, не дожидаясь отвѣта; если его нѣтъ, то ты принесешь письмо назадъ.

-- Въ маленькой гостиной кто-то есть, сударыня, сказалъ Жакъ.

-- Ахъ, да, я и забыла! отвѣчала она, отворяя дверь.

Евгенію вовсе это время было очень неловко; но наконецъ Виконтесса пришла, и сказала ему трепещущимъ голосомъ, который потрясъ всѣ фибры его сердца:-- извините, сударь, мнѣ надобно было написать нѣсколько словъ; теперь я съ вами...

Она сама не знала что говорила; она думала: "А! онъ хочетъ женишься на дѣвицѣ Рошгюдъ! Но развѣ онъ свободенъ? Вечеромъ эта женитьба будетъ разстроена, или я.... я.... Завтра это будетъ дѣло конченое."

-- Любезная кузина, сказалъ Евгеній.

-- Вы изволите говоришь, спросила она, бросивъ на него взглядъ, котораго холодная надменность совершенно оледенила его.

Евгеній понялъ этотъ взглядъ. Въ продолженіе трехъ часовъ, онъ такъ многому научился, что сдѣлался уже осторожнымъ.

-- Сударыня, сказалъ онъ, покраснѣвъ.

Онъ остановился, и потомъ сказалъ: -- извините, сударыня, мнѣ такъ нужно покровительство, что не худо бы немножко и родства.

Г-жа Босеанъ улыбнулась, но печально: она уже чувствовала несчастіе, которое глухо гремѣло въ ея атмосферѣ.

-- Еслибъ вы знали положеніе нашей фамиліи, то конечно захотѣли бы играть роль одного изъ тѣхъ благодѣтельныхъ существъ, которыя устраняли всѣ препятствія на пути своихъ крестниковъ.

-- Ну, чтожъ, кузенъ? сказала она смѣясь: что я могу для васъ сдѣлать?

-- Я и самъ не знаю! Быть со мной въ родствѣ; хотя въ самомъ дальнемъ -- это одно уже поведетъ меня ко всему. Вы меня смутили. Я забылъ, что хотѣлъ сказать вамъ. Я только васъ одну и знаю въ Парижѣ. Да! Я желалъ съ в^ни посовѣтоваться: мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы приняли меня подъ свое покровительство, какъ бѣднаго молодаго человѣка, который готовъ умереть за васъ.

-- И вы бы за меня убили человѣка?

-- Двухъ, если вамъ угодно!

-- Ребенокъ! Да; вы настоящій ребенокъ, сказала она, удерживая слезы. Вы бы любили искренно?

-- О! сказалъ онъ, покачавъ головою.

Виконтесса вдругъ приняла большое участіе въ этомъ студентѣ, потому что онъ отвѣчалъ какъ честолюбецъ. Растиньякъ въ первый разъ въ жизни разсчитывалъ. Между голубымъ будуаромъ Г-жи Ресто и розовою гостиной Г-жи Босеанъ онъ прошелъ цѣлое столичное право, о которомъ янкто не говоритъ, котораго нигдѣ не преподаютъ, и которое между-тѣмъ ведетъ ко всему, если его хорошо выучишь и умѣешь примѣнить къ случаю.

-- А! теперь я вспомнилъ, что хотѣлъ сказать вамъ. Я видѣлъ у васъ на балѣ Г-жу Ресто. Я былъ у ней сегодня утромъ.

-- Вы, я думаю, ей помѣшали? сказала Г-жа Босеанъ, улыбаясь.

-- Ужасно. Что дѣлать! Я невѣжа, и вооружу противъ себя весь свѣтъ, если вы мнѣ не поможете. Я думаю, что въ Парижѣ трудно найти женщину молодую, богатую, прекрасную, которой сердце было бы свободно, и только такія женщины, какъ вы, могутъ объяснить мнѣ то, что мнѣ нужно знать: жизнь. Я вездѣ найду какого-нибудь Г. Траля. Я хотѣлъ просить васъ разрѣшить мнѣ эту загадку, и растолковать, въ чемъ состояла глупость, которую я сдѣлалъ. Я заговорилъ о старикѣ...

-- Герцогиня Ланже! сказалъ Жакъ, прерывая его.

-- Любезный кузенъ, сказала Виконтесса тихо: не будьте такъ чистое сердечны, если хотите успѣвать въ свѣтѣ.

-- Здравствуйте, душа моя! продолжала она, идя на встрѣчу Герцогинѣ; она взяла се за руки и пожимала ихъ съ нѣжною дружбою. Г-жа Ланже отвѣчала ей самыми милыми ласками.

"Видно онѣ большія пріятельницы", подумалъ Растиньякъ. Такъ у меня будетъ вмѣсто одной двѣ покровительницы.

-- По какому счастливому случаю вы ко мнѣ заѣхали, милая моя Антуанетту? сказала Г-жа Босеанъ.

-- Я встрѣтила Г-на Ажуда-Пинто у Рошгюдовъ, и подумала, что вы вѣрно однѣ.

Г-жа Босеанъ не закусила губъ, не покраснѣла, не измѣнила взгляда, и даже лице ея какъ-будто просвѣтлѣло, когда Герцогиня произносила эти роковыя слова.

-- Еслибъ я знала, что вы заняты, продолжала она, взглянувъ на Евгенія,

-- Это мой родственникъ, отвѣчала Г-жа Босеанъ. Скажите, что сдѣлалось съ Г-немъ Монриво? Серизо говорилъ мнѣ вчера, что его нигдѣ не видно. Не былъ ли онъ сегодня у васъ?

Герцогиня, влюбленная въ Г. Монризо и покинутая имъ, почувствовала въ сердцѣ острее этого вопроса, и отвѣчала, покраснѣвъ: онъ былъ вчера въ Элизсѣ.

-- По службѣ? спросила Г-жа Босеанъ.

-- Клара! отвѣчала Герцогиня, изливая глазами потоки злобы: вы знаете, конечно, что завтра будетъ объявлено въ церкви о помолвкѣ

Г-на Ажуда-Пинто съ дѣвицею Рошгіодъ?

Этотъ обратный ударъ былъ слишкомъ силенъ. Виконтесса поблѣднѣла, и отвѣчала смѣясь: это пустые слухи, распускаемые глупцами. Можно-ли, чтобы Ажуда-Пинто вступилъ въ союзъ съ Рошподами? Онъ носитъ одно изъ прекраснѣйшихъ именъ въ Португаліи, а они изъ самаго мелкаго уѣзднаго дворянства.

-- Но у Берты будетъ, говорятъ, сложивъ одно съ другимъ, двѣсти тысячъ дохода.

-- Г. Ажуда-Пинто слишкомъ богатъ, чтобы жениться по расчету.

-- Но, мой другъ, Берта Гошгюдъ прелестна собою.

-- Онъ сегодня тамъ обѣдаетъ, и условія уже заключены.... Я непонимаю, какъ вы этого незнаете!

-- Какую же глупость вы сдѣлали, кузенъ, сказала Г-жа Босеанъ. Этотъ бѣдный молодой человѣкъ такъ недавно въ свѣтѣ, что онъ совсѣмъ не понимаетъ, о чемъ мы съ тобой говоримъ, милая Антуанетта. Будьте снисходительны къ нему; мы поговоримъ съ вами завтра -- завтра, вѣроятно, объ этомъ будетъ объявлено.

Герцогиня бросила на Евгенія одинъ изъ тѣхъ взглядовъ, которые опутываютъ бѣднаго человѣка съ ногъ до головы, уничтожаютъ его, и приводятъ къ точкѣ шутя.

-- Я, какъ видно, безъ намѣренія вонзилъ кинжалъ въ сердце Г-жи Ресто,-- безъ намѣренія, и въ этомъ вся вина моя, сказалъ студентъ, провидѣвъ жестокія эпиграммы, кроющіяся подъ ласковыми словами этихъ двухъ пріятельницъ. Вы продолжаете видѣться съ людьми, которые знаютъ, что дѣлаютъ вамъ зло, хоть, можетъ-быть, боитесь ихъ; но того, который досаждаетъ вамъ по незнанію, вы считаете безмозглымъ глупцемъ, который не умѣетъ пользоваться, и презираете.

Г-жа Босеанъ бросила на студента одинъ изъ тѣхъ тающихъ взглядовъ, въ которыхъ души знатныя умѣютъ излить всю свою признательность, сохраняя все свое достоинство. Этотъ взглядъ былъ бальзамомъ, заживившимъ рану, нанесенную Растиньяку взглядомъ оцѣнщика, которымъ измѣряла его Герцогиня Ланже.

-- Вообразите, что я попалъ въ милость къ Графу Ресто, сказалъ Евгеній. Надобно вамъ знать, сударыня, продолжалъ онъ съ самымъ смиреннымъ и хитрымъ видомъ, обратясь къ Герцогинѣ, что я студентъ, бѣдный, одинокій.....

-- Не говорите этого, кузенъ, сказала Г-жа Босеанъ: намъ, женщинамъ, никогда не нравится то, чего никто не беретъ.

-- Что дѣлать! сказалъ Евгеніи: мнѣ только двадцать два года; надобно умѣть сносить несчастія своего возраста.

-- Но Г-жа Ресто, кажется, воспитывается для свѣта подъ руководствомъ Г. Траля? сказала Герцогиня.

-- Я этого и не зналъ, сударыня, и какъ сумасшедшій бросился между ними. Какъ бы то ни было, но я пріобрѣлъ благорасположеніе мужа, и Графиня, конечно, на нѣкоторое время терпѣла бы меня, какъ вдругъ мнѣ вздумалось сказать, что я знаю одного человѣка, котораго провели отъ нихъ по потаенной лѣстницѣ, и который обнималъ Графиню въ коридорѣ.

-- Кто жъ это? вскричали обѣ женщины.

-- Одинъ старикъ, который за три луидора въ мѣсяцъ живетъ на хлѣбахъ въ самой глуши предмѣстія Сенъ-Марсо, въ одномъ домѣ со мной. Мы его зовемъ обыкновенно -- старикъ Горіо.

-- Ай, ай, какой вы ребенокъ! Да вѣдь Графиня Ресто урожденная Горіо.

-- Дочь лабазника, сказала Герцогиня: женщина совсѣмъ простая. Однако жъ она нашла случай быть представленною ко двору.

-- Какъ, это отецъ ея? вскричалъ студентъ.

-- Да; у него двѣ дочери, и онъ любитъ ихъ до безумія, хотя обѣ отъ него отреклись.

-- Вторая, сказала Виконтесса, смотря на Герцогиню, кажется замужемъ за однимъ банкиромъ, за какимъ-то Нѣмцемъ, Нюсингеномъ помнится; она, кажется, блондинка; у ней есть ложа въ оперѣ, и она всегда хохочетъ громко, чтобы ее замѣтили.

Герцогиня отвѣчала улыбаясь:-- Я удивляюсь вамъ, право, мой другъ, что вы занимаетесь подобными людьми! Надобно было влюбиться до безумія, какъ Г. Ресто, чтобы жениться на Настинькѣ Горіо. Онъ я думаю, и самъ не радъ теперь. Она въ рукахъ Г. Траля, и тотъ ее погубитъ.

-- Отецъ ея! повторялъ Евгеній.

-- Ну, да! отецъ, ея отецъ, ихъ отецъ, сказала Виконтесса. И предобрый отецъ, отецъ, который далъ каждой изъ нихъ пять сотъ или шесть сотъ тысячъ франковъ, чтобы найти имъ хорошія партіи, а себѣ оставилъ только восемь или десять тысячъ дохода, думая, что дочери останутся по-прежнему его дочерьми, и что у него будутъ два дома, въ которыхъ за нимъ станутъ ухаживать, носить его на рукахъ. Въ два года зятья выгнали его изъ своего общества, какъ человѣка недостойнаго...

Слезы навернулись на глазахъ Евгенія, который еще только одинъ день провелъ на полъ сраженія Парижской образованности. Истинное чувство такъ заразительно, что всѣ трое съ минуту молча смотрѣли другъ на друга.

-- Ахъ, Боже мой! сказала Г-жа Ланже: да; конечно, это ужасно; а между-тѣмъ мы всякой день это видимъ. Должна же быть на это какая-нибудь причина. Скажите мнѣ, моя милая, думали ли вы когда нибудь о томъ, Что такое зять? Зять есть тотъ, кому вы или я, воспитываемъ милое, любезное твореніе, привязывающее васъ къ себѣ тысячью узами, утѣшеніе родителей въ теченіи осьмнадцати лѣтъ, бѣлую душу семейства, какъ сказалъ бы Ламартинъ, которая потомъ дѣлается его язвою. Этотъ человѣкъ возьметъ ее у насъ, и тотчасъ, любовью ея къ нему, вырубитъ, какъ топоромъ, изъ сердца ея всю привязанность къ родному кругу. Вчера, еще дочь наша была всѣмъ для насъ, мы были всѣмъ для нея; завтра она станетъ нашего непріятельницею. Развѣ мы невидимъ всякой день этой трагедіи? Невѣстка грубитъ свекрови, которая всѣмъ на свѣтѣ пожертвовала своему сыну; зять выгоняетъ изъ дому тещу. Говорятъ, что въ нынѣшнемъ нашемъ обществѣ нѣтъ ничего драматическаго! Эти люди забываютъ, что зять составляетъ драму самую ужасную, не говоря уже о замужствахъ. Я очень хорошо понимаю все, что случилось съ этимъ старымъ лабазникомъ. Мнѣ помнится, что этотъ Форіо...

-- Горіо, сударыня, сказалъ Евгеній.

-- Да, да, Моріо! онъ былъ президентомъ своего отдѣленія въ 93 году, во время революціи, участвовалъ въ производствѣ тогдашняго голода, и составилъ себѣ состояніе, продавая хлѣбъ въ осьмнадцать разъ дороже того, что онъ ему стоилъ. Муки онъ могъ имѣть сколько хотѣлъ. Управитель моей бабушки продалъ ему хлѣба на огромныя суммы. Боріо, вѣроятно, какъ и всѣ они тогда, дѣлились съ Комитетомъ Общественной Безопасности. Я помню, что управитель говорилъ моей бабушкѣ, что она, хотя и роялистка, можетъ!"ишь спокойно во Франціи, потому что хлѣбъ ея лучшій дипломъ на якобинство. У этого Лоріо, который продавалъ палачамъ хлѣбъ, была одна только страсть: онъ обожалъ дочерей своихъ. Онъ посадилъ старшую въ домъ Графа Ресто, а вторую привелъ къ барону Нюсингену, богатому банкиру, который корчитъ изъ себя роялиста. Вы можете вообразить, что при Г-нѣ Подпоручикѣ Бонапарте, оба зятя охотно держали у себя этого героя 93 года: тогда это ничего не значило. Но по возвращеніи законной династіи, старикъ сталъ въ тягость и Графу Ресто, и еще болѣе банкиру. Дочери, можетъ -- быть, его еще и любили: онѣ хотѣли ладить и съ отцемъ и съ мужьями, принимали этого Форіо, когда у нихъ никого не было, выдумывали разные нѣжные предлоги.-- Приходите, папинька, завтра! намъ будетъ веселѣе съ вами, потому что мы будемъ однѣ, -- Но повѣрьте мнѣ, чувствованія истинныя имѣютъ и глаза и понятливость; и сердце бѣднаго лабазника, революціонера обливалось кровью. Онъ увидѣлъ, что дочери стыдятся его, что дочери любятъ мужей своихъ, а онъ въ тягость ихъ мужьямъ, и понялъ, что надо пожертвовать собою. И онъ пожертвовалъ собою, потому что онъ былъ отецъ: онъ самъ себя осудилъ на изгнаніе. Потомъ, видя, что дочери его довольны, онъ убѣдился, что хорошо сдѣлалъ. Отецъ и дочери, всѣ были сообщниками этого семейнаго преступленія. Мы это вездѣ видимъ. Старикъ Моріо былъ-бы пятномъ въ домѣ своихъ зятьевъ; да ему и самому было-бы тамъ неловко, онъ самъ-бы скучалъ тамъ. То-же можетъ случиться и съ самою прекрасною женщиною. Если она любитъ кого-нибудь и наскучаетъ ему своею любовію, онъ дѣлаетъ низости, чтобы отъ нея избавиться. Всѣ нѣжныя чувствованія до этого доводятъ. Этотъ отецъ все отдалъ; нѣжность свою, попеченія, онъ расточалъ имъ двадцать лѣтъ; богатство свое, онъ бросилъ имъ въ одинъ день. Лимонъ былъ выжатъ: дочери выбросили кожицу на улицу.

-- Свѣтъ гнусенъ! сказала Виконтесса, разглаживая бахраму своей шали и не поднимая глазъ.

-- Гнусенъ, нельзя сказать, отвѣчала Герцогиня: онъ идетъ какъ всегда, вотъ и все. Вы видите, что свѣтъ меня не прельщаетъ. Я думаю такъ-же, какъ и вы, моя милая, сказала она, дожимая руку Виконтессы: свѣтъ болото, надобно держаться на высотахъ.

Она встала, поцѣловала Госпожу Босеанъ въ лобъ, и сказала: -- Вы прелестны сегодня, Клара; я никогда не видывала у васъ такого прекраснаго цвѣта лица.

И она ушла, слегка кивнувъ головою Евгенію.

-- Старикъ Горіо, человѣкъ необычайный! сказалъ Растиньякъ, вспомнивъ, какъ тотъ ломалъ серебро свое.

Госпожа Босеанъ не слыхала: она была въ задумчивости. Прошло нѣсколько минутъ въ молчаніи, и бѣдный студентъ, не зналъ что ему дѣлать, -- уйти или оставаться, молчать или говорить.

-- О, да! свѣтъ золъ и гнусенъ, сказала наконецъ Виконтесса. Путь случится съ вами несчастіе, тотчасъ являются пріятельницы, чтобы разсказать вамъ объ этомъ, чтобы ворочать вамъ въ сердцѣ кинжаломъ, выхватя между-тѣмъ его рукоятку. И теперь ужь надо мною подшучиваютъ, смѣются. Но я буду защищаться.

Она приподняла голову съ важностью знатной дамы, и молніи вылетали изъ глазъ ея.

-- Я! сказала она, взглянувъ на Евгенія: вы здѣсь!

-- Здѣсь еще! отвѣчалъ онъ жалобнымъ голосомъ.

-- Послушайте, кузенъ! обходитесь съ этимъ гнуснымъ свѣтомъ, какъ онъ того заслуживаетъ. Вы хотите выйти въ люди? Я помогу вамъ. Вы увидите, какъ ужасна испорченность женщинъ въ Парижѣ; вы увидите, какъ велико презрѣнное тщеславіе мужчинъ. Я хорошо читала книгу свѣта, но въ ней были еще страницы, не извѣстныя мнѣ. Теперь я все знаю. Чѣмъ хладнокровнѣе будете вы разсчитывать, тѣмъ далѣе вы пойдете. Будьте безжалостны, и васъ станутъ бояться. Смотрите на мужчинъ и на женщинъ, какъ на почтовыхъ лошадей, которыхъ вы можете загнать на каждой станціи: тогда вы непремѣнно достигнете цѣли вашихъ желаній. Вотъ въ чемъ дѣло: вы будете здѣсь ни чѣмъ, если не найдете женщины, которая приняла бы въ васъ участіе. Вамъ надобна покровительница, молодая, прекрасная, богатая. Но если у васъ есть истинное чувство, спрячьте его, ради Бога, какъ сокровище, чтобы никто не могъ и догадаться объ немъ! Иначе вы погибли. Вы сдѣлаетесь не палачемъ, а жертвою. Если вы когда-нибудь будете любить, кузенъ, скрывайте это; не выказывайте тайны вашей передъ человѣкомъ, котораго вы хорошо не знаете. Что бы предохранить себя отъ любви, которая еще не существуетъ, научитесь не довѣрять свѣту. Послушайте, Мигель.

Она ошибалась въ имени и не замѣчала этого.

....Есть нѣчто ужаснѣе неблагодарности дочерей, которыя покидаютъ отца своего и желаютъ ему смерти: это соперничество двухъ сестеръ между собою. Графъ Ресто человѣкъ знатный, жена его принята въ большомъ свѣтѣ, представлена ко двору; а сестра ея, богата, прекрасная Дельфина Нюсингенъ, жена банкира, сохнетъ съ досады, чахнетъ съ горя: она далеко отстала отъ сестры. Сестра ея уже не сестра. Онѣ отрекаются другъ отъ друга, какъ обѣ отреклись отъ отца. Дельфина сдѣлала бы все на свѣтѣ, чтобы только попасть въ мою гостиную. Она надѣялась, что Демарс е поможетъ ей въ этомъ, и сдѣлалась рабою Демарсе. Она мучитъ его, а онъ объ, ней и не думаетъ.-- Познакомьте ее со мною, и она станетъ обожать васъ. Послѣ вы можете любить ее, если вамъ угодно; а нѣтъ, такъ по-крайней -- мѣрѣ употребляйте ее для достиженія своей цѣли. Я приму ее раза два вечеромъ, когда у меня будетъ давка. Поутрамъ я eе принимать не стану. Я буду съ ней кланяться, и этого довольно. Вы заперли себѣ входъ въ домъ Графини Ресто тѣмъ, что заговорили объ отцѣ ея. Васъ не велѣно пускать: это вѣрно. Пусть же теперь старикъ Горіо познакомитъ васъ съ Дельфиною Нюсингенъ. Прекрасная Дельфина будетъ для васъ вывѣскою. Пусть она отличаетъ васъ, тогда вы будете нравиться всѣмъ женщинамъ. Соперницы ея, пріятельницы, самыя искреннія ея пріятельницы, будутъ стараться отбить васъ у нея. Многія женщины любятъ только тѣхъ, кого выбрали другія; такъ какъ простыя женщины носятъ такія же шляпки, какъ у насъ, и думаютъ, что переняли наши манеры. Вы успѣете у женщинъ, а въ Парижѣ тѣ и сильны, которые намъ нравятся. Это ключъ къ могуществу. Если женщины рѣшатъ, что вы человѣкъ умный, съ дарованіями, мужчины будутъ вѣрить этому два года: въ это время можете требовать, что угодно, и получите все, чего хотите. Вы тогда узнаете, что такое свѣтъ,-- собраніе плутовъ и обманутыхъ. Не будьте въ числѣ ни тѣхъ, ни другихъ. Вручаю вамъ мое имя какъ Аріяднину вишь, чтобы проникнуть въ этотъ лабиринтъ.

-- Не скомпрометируйте его, сказала она, нагнувъ голову и бросивъ на него взглядъ Царскій: возвратите мнѣ его чистымъ! Теперь, оставьте меня. Намъ женщинамъ, тоже приходится иногда приготовляться къ сраженіямъ,

-- А если вамъ нуженъ человѣкъ рѣшительный, готовый броситься съ огнемъ въ мину!... сказалъ Евгеній, прерывая ее.

-- Ну?

Не говоря ни слова, онъ положилъ руку на сердце, улыбнулся въ отвѣтъ на ея улыбку, и ушелъ. Тогда было пять часовъ. Евгеній былъ голоденъ, и боялся опоздать къ обѣду, и это заставило его почувствовать, какъ пріятно разъѣзжать по городу въ каретѣ. Онъ предался мечтамъ своимъ. Молодой человѣкъ его лѣтъ, пораженный презрѣніемъ, выходитъ изъ себя], бѣсится, грозитъ кулакомъ цѣлому обществу, думаетъ о мщеніи; даже сомнѣніе вкрадывается въ его душу. А Растиньякъ былъ въ это время подавленъ словами -- "Вы заперли себѣ входъ въ домъ графини.

-- Пойду къ ней, говорилъ онъ самъ себѣ: а если Г-жа Босеанъ сказала правду, тогда я... я!.. Графиня Ресто встрѣтитъ меня во всѣхъ гостиныхъ, куда она ѣздитъ. Я выучусь драться на шпагахъ, стрѣлять изъ пистолета, и убью ея Максима.

Пріѣхавъ въ улицу Св. Женевьевы, онъ опять очутился въ этой закоптелой столовой, гдѣ всѣ осьмнадцать жильцевъ и приходящихъ, какъ животныя ждали корму. Зрѣлище этой нищеты и этой отвратительной комнаты показалось ему ужаснымъ. Переходъ былъ слишкомъ быстръ, противоположность слишкомъ велика, чтобы не развить въ немъ черезъ мѣру чувства честолюбія. Съ одной стороны блестящіе, прелестные образы общественной жизни самой высокой, самой изящной; лица молодыя, прекрасныя, окруженныя роскошью и пышностью; головки страстныя, исполненныя поэзіи; съ другой, отвратительныя, грязныя картины, и хари, на которыхъ страсти, окончивъ свои представленія, оставили всѣ свои блоки и веревки. Наставленія, извлеченныя у Г-жи Босеанъ досадою женщины покинутой, льстивыя ея предложенія, пришли ему на память, а нищета сдѣлала на нихъ примѣчанія. Растиньякъ рѣшился открыть двѣ стратегическія параллели, чтобы достигнуть богатства и могущества, опираясь съ одной стороны на ученьи, съ другой на любви,-- сдѣлаться, ученымъ юристомъ и вмѣстѣ свѣтскимъ молодымъ человѣкомъ. Онъ былъ еще совершенный ребенокъ.

-- Вы очень мрачны, маркизъ, сегодня, сказалъ ему Вотренъ, бросая на него взгляды, которыми, казалось, проницалъ онъ всѣ тайны человѣка.

-- Я совсѣмъ не расположенъ сносить шутокъ тѣхъ, кто называетъ меня маркизомъ, отвѣчалъ Евгеній. Здѣсь, чтобы быть маркизомъ, надобно имѣть сто тысячъ дохода.

Вотренъ поглядѣлъ на него съ видомъ отеческимъ и презрительнымъ, какъ-будто хотѣлъ сказать "Мальчишка! я разомъ проглочу тебя!" Потомъ онъ отвѣчалъ: "Вы сегодня сердиты, потому что, видно, сердце графини Ресто недоступно вамъ".

-- Она не велѣла пускать меня къ себѣ, сказалъ Евгеній, за то, что я сказалъ, что отецъ ея вмѣстѣ съ нами обѣдаетъ.

Всѣ присудствующіе взглянулись между собою. Старикъ Горіо потупилъ глаза, и потомъ отвернулся, чтобы отереть ихъ.

-- Вы мнѣ запорошили глаза табакомъ, сказалъ онъ своему сосѣду.

-- Кто обидитъ Г. Горіо, тотъ будетъ имѣть дѣло со мной, вскричалъ Евгеній, смотря на того, кто сидѣлъ подлъ лабазника: онъ лучше насъ всѣхъ!

Растиньякѣ произнесъ эти слова съ такою рѣшительностію, что шутка прекратилась, и всѣ замолчали.

Одинъ Вотренъ сказалъ съ насмѣшливымъ видомъ:-- Чтобы принять Горіо на свой счетъ, и сдѣлаться его отвѣтственнымъ издателемъ, надобно умѣть хорошо драться на шпагахъ и стрѣлять изъ пистолета.

-- Я и буду умѣть, отвѣчалъ Евгеній.

-- Такъ вы видно сегодня выступили въ походъ?

-- Быть-можетъ. Но я не намѣренъ никому отдавать отчета въ дѣлахъ моихъ, потому что самъ не забочусь о томъ, что другіе дѣлаютъ по ночамъ.

Вотренъ поглядѣлъ на него искоса.

Любезный мои, если не хотите принимать выпускныхъ куколъ за людей, то надобно совсѣмъ войти въ шалашъ, а не смотрѣть сквозь щелки. Ну да на этотъ разъ довольно! прибавилъ онъ, видя, что Растиньякъ сердится Мы съ вами поговоримъ объ этомъ, когда вамъ угодно.

Обѣдъ сдѣлался унылымъ. Старикъ Горіо, погруженный въ горесть разсказомъ Ростиньяка, не понялъ, что всеобщее расположеніе къ нему измѣнилось, и что молодой человѣкъ, который въ состояніи прекратить всѣ преслѣдованія, принялъ на себя его защиту.

-- Неужели же у старика Горіо есть дочь графиня? спросила тихо Г-жа Воке.

Одна графиня, а другая баронесса, отвѣчалъ Евгеній.

Растиньякъ былъ мраченъ: онъ размышлялъ о томъ, гдѣ и какъ достать ему денегъ, чтобы воспользоваться совѣтами Г-жи Босеанъ. Онъ задумался, когда пустыни передъ нимъ развернулись. Послѣ обѣда, его оставили одного въ столовой.

-- Такъ вы видѣли дочь мою? сказалъ ему дрожащимъ голосомъ Горіо.

Евгеній, пробужденный отъ задумчивости, взялъ его за руку, съ чувствомъ посмотрѣлъ на него, и сказалъ:-- Вы добрый и почтенный человѣкъ! Послѣ мы поговоримъ съ вами о вашихъ дочеряхъ.

Онъ всталъ, не слушая болѣе старца, ушелъ въ свою комнату, и написалъ къ матери письмо, въ которомъ умолялъ ее прислать ему тысячу двѣсти франковъ, не сказывая объ этомъ отцу. Онъ говорилъ, что эти деньги необходимы, чтобы приличнымъ образомъ явиться при одномъ случаѣ, который долженъ ему открыть дорогу къ почестямъ и тѣмъ доставить возможность быть полезнымъ своимъ родителямъ. Онъ написалъ также къ обѣимъ сестрамъ, и заклиналъ ихъ подѣлиться съ нимъ своими деньгами,-- если у нихъ есть деньги. Чтобы онѣ не говорили о пожертвованіи, онъ дотронулся до струнъ чести, которыя такъ громко звучатъ въ юныхъ душахъ. Сердце сестры алмазъ чистоты, бездна нѣжности. Онъ стыдился своихъ писемъ. Какъ пламенны будутъ ихъ желанія! Какъ чисты моленія, которыя станутъ онѣ возсылать объ немъ къ небу! Какъ будетъ сокрушаться его мать, если ей не удастся прислать всю сумму? И всѣ эти прекрасныя чувствованія, всѣ эти пожертвованія должны послужить ему ступенями для того, чтобы добраться до Дельфины Нюсингенъ? Нѣсколько слезъ, послѣдній ѳиміамъ, брошенный на алтарь семейственной, выкатились изъ глазъ его. Онъ началъ ходить по комнатѣ, въ волненіи, исполненномъ отчаянія.

Горіо, видя, что дверь его не притворена, вошелъ въ его комнату и спросилъ: -- Что съ вами сударь?

-- Я еще покуда сынъ и братъ, какъ вы отецъ, мой добрый сосѣдъ. Вы не напрасно боитесь за дочь вашу Анастасію: она отдалась одному Г. Тралю, и тотъ погубитъ ее.

Горіо вышелъ, пробормотавъ нѣсколько словъ, которыхъ Евгеній не понялъ.

На другой день Растиньякъ отдалъ письма свои на почту.

Черезъ нѣсколько дней послѣ того, онъ пошелъ къ графинѣ Ресто: его не приняли. Послѣ онъ ходилъ еще три раза, и ему всякой разъ отказывали, хотя онъ являлся всегда въ такое время, когда Г. Максима Траля тамъ не было. Виконтесса сказала правду!

Студентъ больше не учился. Онъ ходилъ на лекціи только для того, чтобы записали его присутствующимъ, и тотчасъ уходилъ. Онъ, какъ и многіе другіе студенты, воображалъ, что можно лѣниться два года и потомъ въ третій все выучить и выдержать экзаменъ. Такимъ образомъ ему оставался годъ и три мѣсяца, чтобы плавать по Парижскому океану и ловить счастіе. Въ эту недѣлю онъ былъ два раза у Г-жи Босеанъ, приходя всякой разъ въ ту минуту, когда карета Г. Ажуда-Пнито уѣзжала. Эта женщина, самая поэтическая во всемъ. Сень-Жерменскомъ предмѣстьи, еще на нѣсколько дней осталось побѣдительницею, и заставила Г. Ажуда-Пинто отложить свою женидьбу. Но эти послѣдніе дни, которые потому самому были очень пламенны, ускорили переворотъ. Г. Ажуда и даже Рошгюды почитали эту размолвку и примиреніе счастливымъ случаемъ. Она надѣялась, что Г-жа Босеанъ привыкнетъ къ мысли о разрывѣ, а замѣнитъ одного любовника другимъ. Но между-тѣмъ она осталась въ Парижѣ, и усердно помогала молодому своему родственнику, къ которому возымѣла суевѣрную привязанность, потому что онъ показалъ ей участіе и преданность въ такую минуту, когда женщина ни отъ кого не дождется истиннаго соболѣзнованія.

Чтобы вѣрнѣе приступить къ осадѣ Дельфины Нюсингенъ, Растиньякъ почелъ нужнымъ собрать предварительно свѣдѣнія о прежней жизни старика Горіо. Все что говорила объ немъ герцогиня Ланже, оказалось совершенно справедливымъ: онъ дѣйствительно былъ лабазникомъ, нажилъ себѣ огромное состояніе, торгуя во время революціи хлѣбомъ; потомъ женился на хорошенькой женщинѣ, дочери богатаго откупщика, которая оставила ему двухъ дочерей. Онъ обожалъ этихъ дочерей, и но этому воспитаніе ихъ было весьма безразсудно. Имѣя болѣе шестидесяти тысячъ франковъ дохода, Горіо тратилъ для себя собственно не болѣе тысячи двухъ сотъ франковъ, въ годъ, и все счастіе свое полагалъ въ томъ, чтобы удовлетворять малѣйшимъ прихотямъ дочерей своихъ. Онъ нанималъ имъ самыхъ лучшихъ учителей; у нихъ была компаньонка, и къ счастію, женщина умная и со вкусомъ. Онѣ ѣздили верхомъ, имѣли карету, жили какъ любовницы стараго богача. Имъ стоило только изъявить какое-бы ни было желаніе, хотя-бы оно обходилось чрезвычайно дорого, и отецъ тотчасъ удовлетворялъ его, и за всѣ свои пожертвованія требовалъ только одной ласки. Онъ ставилъ ихъ несравненно выше себя самаго, и любилъ уже зло, которое онѣ ему дѣлали. Достигнувъ приличнаго возраста, онѣ могли выбрать въ мужья кого угодно, потому что отецъ давалъ каждой изъ нихъ въ приданое половину своего имѣнія. Настинька прельстила своею красотою Графа Ресто и покинула родительскій домъ, чтобы перейти въ сферу знати. Дельфина, любившая блескъ и пышность, вышла за банкира Нюсингена, Германскаго уроженца и Барона Римской Имперіи.

А Г. Горіо былъ лабазникомъ и остался лабазникомъ. Зятьямъ его скоро не понравилось, что онъ продолжаетъ заниматься торговлею, хотя въ этомъ прошла вся жизнь его. Терпѣвъ два года ихъ безпрерывныя настоянія, онъ согласился бросить дѣла купеческія, и остался при томъ, что выручилъ за проданныя лавки, и при барышѣ пріобрѣтенномъ со времени замужства дочерей, что составило капиталъ, приносящій отъ восьми до десяти тысячь дохода, по расчетамъ Г-жи Воке, у которой онъ тотчасъ поселился. Горіо рѣшился переѣхать къ ней съ отчаянія, видя, что зятья принудили его дочерей не только не держать отца у себя, но и не принимать его при людяхъ. Бѣдный Горіо!

Конецъ первой части.