Сейчас 1861 год. Старая бревенчатая хижина уже исчезла, но в той же рощице можно увидеть прелестный белый дом. Вокруг него стоят беседки из лозы и вьющихся роз, милый цветочный сад, а сзади, недалеко -- прекрасные обширные поля, где пасутся овцы, коровы и лошади. Амбары и скирды сена намекают, что здесь живут хорошие, успешные фермеры.
На тенистой веранде этого дома сидит вдова, всё ещё в траурном облачении, которое она носит в память о том, чью смерть мы изобразили в первой главе. Рядом с ней стоят две прелестные девушки -- сёстры-близняшки Лили и Лотти, достигшие той поры, когда в девушке расцветает прекрасная женщина.
Их лица похожи, их одежды похожи, и обе они невероятно красивы.
Не буду терять время на описание. Просто представьте карие глаза, тёмно-русые волосы, смугловатую кожу, фигуру с идеальными пропорциями, и они предстанут перед вами.
Лили держит в руке письмо, которое оставил промчавшийся верховой почтальон, добавив:
-- Началась война. Мятежники укрепляют посты по всему Югу и угрожают Вашингтону из Манассаса.
Когда Лили читала это письмо, её любящие глаза засверкали, и она воскликнула:
-- О, мамочка, мамочка! Брат едет сюда! Он говорит, что он будет здесь двадцать пятого до захода солнца. Письмо из форта Кирни -- оно долго шло.
-- Разве сегодня не двадцать пятое? -- спросила Лотти.
-- Разумеется, и он будет здесь. Наш Уильям диковат, но он никогда не лжёт. Он для этого слишком горд. Храни его бог! -- сказала мать тихим, серьёзным голосом.
-- Он едет не один, -- сказала Лили. -- С ним тот, кого он называет Дикий Билл -- хотела бы я знать, можно ли его приручить. Брат говорит, что Дикий Билл -- его очень близкий друг, он трижды спасал брату жизнь. И ещё с ним Дэйв Татт[2]. Брат называет его красивым и смелым, но я знаю, что брату он не нравится. Он не пишет о нём так искренне и хорошо.
-- До заката полчаса, -- сказала мать. -- Скажите нашей любезной Китти Малдун, чтобы поставила чайник и поторопилась с ужином. Скажите ей, что будет много гостей и что каждому должно всего хватит. Хвала нашему доброму сыну и провидению, которое улыбнулось его стараниям, наш дом готов достойно принять его.
Лотти позвала своим ясным, звенящим голосом:
-- Китти Малдун!
-- Я здесь, моя мисс, свежая, как маргаритка и в три раза более естественная, -- воскликнула полная, румяная молодая женщина. По её голосу можно было догадаться, что она родилась в Ирландии. Одетая как сёстры, она была похожа, скорее, на компаньонку, чем на служанку. -- Что, мисс Лотти, моя душечка, что вам угодно от Китти?
-- Мама хочет, чтобы вы поторопились с ужином, милая Китти. Вечером здесь будут мой брат и два его друга.
-- Молодой хозяин и два его друга?
-- Да, Китти. Поторопитесь!
-- А они молоды, мисс Лотти?
-- Да, молоды.
-- А они хотя бы вполовину так же красивы и добры, как молодой хозяин?
-- О боже, я надеюсь. А что вам до этого, Китти?
-- Уж конечно, ничего, мисс. Но для вас и для милой мисс Лили это будет кое-что. Они могут быть вашими ухажёрами, если только они равны вам по красоте и умению говорить.
-- Ах ты, негодная!..
Китти не стала дожидаться окончания и, смеясь, убежала выполнять волю хозяйки.
Лили смотрела на дорогу, которая шла через рощицу на запад, и в этот миг воскликнула:
-- Они идут! Они идут!
Три минуты спустя три всадника на взмыленных, разгорячённых лошадях остановились у ворот перед домом.
-- Братик, братик! -- радостно воскликнули две сестры. Не обращая внимание не незнакомца, глядящего на них, они бросились в объятия брата и расцеловали его.
Буффало Билл -- это был именно он -- уже научился скрывать свои чувства, но сейчас с нежностью обнимал сестёр. Представив им своих друзей, он поторопился к любимой матери, которая с блестящими глазами ждала, чтобы поприветствовать своего кумира, свою гордость.
-- Мамочка! -- вот всё, что он сказал, поцеловав её в белый лоб.
-- Сынок! -- всё, что сказала она, но не хватит страниц, чтобы описать нежность в её голосе и нетленную любовь в её взоре.
Билл более церемонно, чем сёстрам, представил матери своих друзей.
-- Вот, мама, -- сказал он, представляя молодого человека, который по виду напоминал его самого, хотя был на дюйм выше и немного мускулистее, -- это мой друг Билл Хичкок[3]. Лучший друг, который у меня был и будет вне нашей семьи. Три раза он спас меня от смерти. Один раз -- от оглала, второй -- когда я чуть не утонул в ледяной реке Платт прошлой зимой, третий -- когда старый Джейк Маккэндлес и его банда бросились на меня. Можешь не сомневаться, мы будем плавать в одной реке. Билл, это моя мать, моя опора!
Дикий Билл с естественным изяществом склонил гордую голову, взял руку дамы и сказал дрожащим голосом:
-- Рад познакомиться, мэм. У меня есть старушка-мать, которую я давно не видел, и сейчас я как будто встретился с ней.
-- А это Дэйв Татт, -- продолжил Билл. -- Он хороший охотник, гроза индейцев, и он ловок, как любой человек границы. Ну, ребята, познакомились, а теперь прошу в дом. Негр присмотрит за лошадьми. Я знаю, что у матери готовится для нас славный ужин.
-- Да, Китти старается, как может, а я пойду и помогу, -- сказала Лили. Ей не понравилось, как дико, страстно уставился на неё Дэйв Татт.
Я не люблю терять время и место для описаний, но поскольку трое наших героев -- живые, а не вымышленные люди, думаю, что я обязан набросать портреты этой троицы.
Мужчины более совершенной красоты никогда не ступали по земле.
На Дикого Билла стоило посмотреть: шесть футов и один дюйм роста, широкие плечи и грудная клетка, узкая талия, мускулистые бёдра и голени, небольшие кисти рук и ступни. Лицо, простое и открытое, имело правильные черты, нос украшала горбинка. Крупные светлые глаза, сейчас полные мягкости и нежности, были серо-голубого цвета. Когда он опускал взгляд, немного смущаясь непривычного, женского общества, то ресницы бросали тень на его бронзовые щёки. Его длинные русые волосы волнами падали на плечи, но они были превосходные, мягкие и блестящие, как шёлк.
Так же выглядел и Буффало Билл, хотя он немного отличался. Его глаза были почти голубые, его рост на дюйм меньше, а его волосы были менее волнистые и более светлые.
Дэйв Татт был почти того же роста, так же хорошо сложённый, но на этом сходство кончалось.
Его глубоко посаженные глаза были черны, хотя его черты были совершенными, а взгляд, когда он хотел, мягким и обворожительным. Его слегка курчавые волосы были чёрными и блестящими. Но со всей его красотой в его губах была крайняя чувственность, отличавшая его от друзей, а в глазах -- яростное, страстное желание, которое заставляло двух чистых девушек инстинктивно избегать его.
Его взгляд с самого начала был направлен на Лили, и она почувствовала к нему особенную неприязнь, которую едва могла скрыть.
Сейчас неприятный долг описания героев выполнен, и я могу вернуться к своей истории.
Прелестная Китти Малдун накрывала на стол, когда к ней незаметно подошёл Буффало Билл и, наклонившись, дотронулся своими губами до её губ.
Быстро отпрыгнув, как оленёнок с пулей в сердце, она развернулась и так сильно ударила его по щеке своей пухлой рукой, что у него из смеющихся глаз непроизвольно потекли слёзы.
-- Опять ваши старые штучки, мистер Билл! -- закричала Китти, засмеявшись над его жалким видом. -- Ведь у вас есть милые, как розы, сёстры -- их и целуйте. А вы вместо этого пускаете слюни на дикую ирландскую девушку.
-- Ну, Китти, я так долго не видел тебя, что не смог удержаться. Чёрт возьми, сильно же ты ударила! Моя щека до сих пор пылает.
-- Надеюсь, так вы лучше запомните, сэр. Но, может быть, я ударила слегка сильнее, чем нужно было, сэр, я ведь знаю, что вы хороший сын и брат. Я знаю, что вы скорее отрежете себе правую руку, чем причините вред бедной девушке, вроде меня, или станете смотреть на что-то подобное.
-- Это так, Китти, это так. Я привёз кое-что для тебя от торговцев. Это новое платье. Оно не такое, как те, что я привёз матери и сёстрам, но оно такое же хорошее и дорогое.
-- Спасибо, мистер Билл. Спасибо, что думаете о бедной девушке, о которой никто не думает, кроме вас. Уж конечно, это ангелы принесли меня сюда, и надеюсь, что они оставят меня здесь до смерти. Работать на таких добрых людей -- всё равно, что жить в раю. Но зовите своих друзей, мистер Билл. Ужин готов, и, уж конечно, от него не отказался бы и король со своими придворными!