ОТРЕЗАНЫ ВОДОЙ

Леня понимал, что переправляться через воложку на Старопосадский остров сейчас небезопасно. Один он, пожалуй, и не решился бы на этот рискованный шаг. Но когда мальчик подошел к воложке, по синевато-темному льду реки осторожно пробирались в сторону противоположного берега двое мужчин, и это придало ему смелости.

Недолго думая, Леня окинул быстрым взглядом узкую полоску воды, отделявшую его от ледяной кромки, разбежался и прыгнул. Лед под ногами прогнулся и треснул, и едва мальчик успел переступить на другое место, как позади него что-то зазвенело и ухнуло в воду.

Выйдя на обтаявший берег острова, Леня облегченно вздохнул. Он сдвинул на затылок заячий малахай и вытер варежкой чуть порозовевшее лицо.

На обсохшем бугорке, поросшем прошлогодней ломкой осокой, стояли его случайные спутники: невысокий полный мужчина с прозрачными серыми глазами в мелких добрых морщинках и большеголовый парень в зеленом пиджаке из чертовой кожи. Они с таким изумлением смотрели на реку, словно никогда ее раньше не видели.

Леня тоже посмотрел на воложку. И у него внезапно пересохло в горле. «Неужели это мы и в самом деле...— с волнением подумал он, — в самом деле только что тут прошли, по этому изъеденному солнцем и теплыми ветрами грязному льду с озерцами синей воды?»

Три дня тому назад никто не мог бы с уверенностью сказать, что на этой неделе надо ожидать вскрытия реки. Но вчера с утра над землей засияло вошедшее в силу весеннее солнце, подул южный ветер. И там, где еще утром лежал снег, к полудню появились проталины, в ложбинках и оврагах засверкала талая вода. По дорогам побежали веселые, говорливые ручьи, а дружная капель не умолкала всю ночь. Лед на реке за ночь вспучился, потускнел и сплошь покрылся острыми колючками. Теперь вот-вот воложка могла тронуться.

— Ну и весна нынче... — покачивая головой, сказал полный мужчина. — Одним часом все кончилось!

Леня поднял на него карие глаза и проговорил:

— Я вчера днем воложкой шел. Лед совсем еще крепкий был.

— Чего днем! Я вот вечером тут проходил! — со злостью крикнул парень, снимая с ноги промокший чесанок.

С верховья, оттуда, где воложка круто поворачивала к Старому Посаду, внезапно долетел сухой приглушенный треск. И тут же лед начал коробиться и прогибаться. По всей воложке что-то угрожающе затрещало, заохало. Какая-то невидимая сила с веселым озорством ломала и крошила лед.

Мальчик зачарованно смотрел на реку, на большие льдины, наползающие одна на другую. Он совсем не думал об опасности, которая нависла над ним и его спутниками. Чтобы добраться до Жигулей — правого гористого волжского берега, им еще предстояло пересечь остров и пройти по ледяному полю Волги.

Первым пришел в себя полный мужчина. Шевеля лохматыми седеющими бровями, он сказал:

— Вы, ребята, чего же это?.. Волга ждать не будет. Он хотел добавить: «По всему видать, завязли мы тут по уши!», но промолчал, поднял с земли мешок и легко вскинул его на плечо.

Стоя на одной ноге, парень отжал из портянки и шерстяного носка воду, обулся. Поправив ремни висевшего за спиной рюкзака, он достал из кармана коробку с папиросами.

— Берите, кто желает, — сказал он.

К раскрытой коробке никто не подошел. Парень торопливо закурил.

— Я вас, товарищ, где-то видел, — заговорил он, поравнявшись со своим старшим спутником. — Вы в прошлом месяце в Березанке не были? На совещании передовиков сельского хозяйства?

— Был, — ответил тот и посмотрел в обветренное веснушчатое лицо парня с коротким широким носом и рыжеватыми жидкими бровями.

— Тогда я вас там и видел! — обрадовано сказал парень. — Вы, кажется, еще выступали? Припоминаю... Колхоз «Волга»? Бригадир Савельев?

— Савушкин, Иван Савельевич.

— Правильно, вспоминаю! — Парень хрипловато засмеялся. — А я тракторист из Усольской МТС, Андрей Набоков.

Дорога сбегала в ложбинку. Леня остановился на минуту и оглянулся. По воложке медленно двигались льдины, а на песчаной косе посредине реки уже выросла огромная белая гора. На том берегу стоял Старый Посад. Этот небольшой тихий городок с широкими улицами и невысокими, все больше одноэтажными домиками казался необыкновенно привлекательным в лучах яркого солнца.

Мальчик еще раз посмотрел на Старый Посад. В глазах у него защипало, он недовольно насупил брови и стал спускаться под гору по скользкой суглинистой дороге, изрезанной быстрыми ручейками. Причудливо изгибаясь, она тянулась через широкую светлую поляну, потом круто заворачивала вправо и скрывалась в чаще осинника.

Старопосадский остров, или, как его еще называли, Середыш, был самым большим из многочисленных островов и островков в этих местах, отделявших город от Волги.

В весеннее половодье Середыш чуть ли не весь затопляла выходившая из берегов великая река. После спада воды остров зарастал буйными травами и славился лугами и дичью. Зимой на Середыше водились зайцы, лисы и даже волки.

Леня свернул на обочину дороги, где земля уже начала проветриваться, и прибавил шагу. Немного погодя он догнал своих спутников.

— В эту зиму с ремонтом у нас столько маяты было...— рассказывал тракторист. То и дело заглядывая в лицо Савушкину, парень шагал как-то боком, выставив вперед правое плечо. Он часто оступался в лужи жидкой чмокающей грязи и не замечал этого. — Некоторые машины поизносились, запасных частей не хватило, а он... что вы думаете... Веревкин этот самый — ничего себе, спокоен!.. Наша бригада к первому января закончила три трактора, А с последним, четвертым, засела. Подшипник нижнего вала коробки скоростей нужно менять, да запасных на складе не оказалось. Веревкин — механик нерасторопный, сами понимаете... одно твердит: «Ждать надо запчастей из Куйбышева». Пришли части, а подшипника нужного нет. Веревкин опять свое: «Ждать надо. Должны еще прислать запчасти...» Что вы на это скажете?

— Ждать у моря погоды? — засмеялся Савушкин,

— Вот именно! — кивая головой, сказал Набоков. — А разве можно ждать, когда сев на носу! Наш бригадир, Горюнов, — к Чуркину, директору. «Что же, — говорит,— это за безобразие?» Чуркин — письмо в Борковскую МТС. Мы с этой МТС пятый год соревнуемся. Ну, когда случается, и помогаем друг другу. Из Борковской МТС ответ: «Приезжайте, дадим подшипник». Мы так обрадовались. «Посылай, — говорим, — Веревкин, за подшипником. Теперь нам день сроку — и трактор готов будет». Проходит неделя, а Веревкин наш не торопится...

Набоков поскользнулся и едва не упал. Он поправил шапку и сердито продолжал:

— Если бы не этот черт, не месил бы я сейчас грязь... Ну, да мы вчера ему всей бригадой устроили такую жаркую баню — вовек не забудет! Дошло, знаете ли, вот до чего: к заместителю по политической части Петрову потащили голубчика. Петров — человек у нас новый, всего дней семь как приехал. Но сразу видно: серьезный. Выслушал нас и спрашивает механика: «У вас, товарищ Веревкин, тут все в порядке, — и на сердце показывает, — не тревожит? Механик глаза вытаращил, ничего не понимает. «Сердце,— говорит, — у меня в порядке, не жалуюсь». А Петров ему: «Плохо это, товарищ Веревкин. Плохо, когда сердце за производство не болит». Тут я не выдержал, закричал: «Да у него вместо сердца мочало, товарищ Петров!» Такой смех поднялся! Только я опять кричу: «Дело, - говорю, — такое: ждать дальше никак нельзя. По Волге четвертый день санный путь прекратился. Начнется ледоход что тогда? Давайте, — говорю, — мне бумажку, я сейчас сам пойду в Старый Посад за подшипником».

Тракторист шумно вздохнул и полез в карман за папиросой. Закуривая, он уронил две спички. Савушкин остановился и бережно поднял их.

— Что это вы делаете? — с удивлением спросил Набоков, оглядываясь на Савушкина.

— Может, пригодятся, — сказал бригадир. — Мы их на солнышке посушим.

— Да у меня спичек полный коробок. Если надо — пожалуйста!

— А ты побереги их. Разные случаи бывают. Набоков с недоумением посмотрел Савушкину в глаза.

На лице тракториста заметно проступили темные веснушки.

— Думаете...

— Да нет, ничего не думаю, — мягко сказал Савушкин и улыбнулся. — Осмотрительным быть, скажу тебе, никогда не мешает.

Чтобы переменить разговор, он спросил Леню: - Ты, дорогой, чего это все нас сторонишься?

— Я? Нисколько. Вы разговариваете, а я... — смущенно начал Леня и замолчал.

— Куда путь держишь?

— Домой в Жигулевск.

— С промысла, что ли?

— Ага. Папа у меня геолог. В Яблоновом овраге работает.

— Учишься?

— В шестом классе.

— Ну, а по какому такому делу тебя леший носил в Старый Посад? Разве не видел, что развезло? — полустрого, полушутливо спросил Савушкин.

Леня покраснел.

— Почему леший, когда я сам... К другу в больницу ходил... Он с бабушкой живет. Отец с матерью на фронте погибли... Я Саше учебники отнес и «Двух капитанов». Честное слово, «Двух капитанов»! Вадик Остапов дал. Вадику отец из Москвы привез книгу, а он ее — Саше.

— А звать тебя как, приятель?

— Ленькой.

— Теперь, можно сказать, и познакомились, — медленно проговорил Савушкин. Помолчав, он добавил: —Хорошо это ты делаешь —о товарище беспокойство имеешь.

У Лени дрогнули черные, как уголь, брови, и он с восторгом сказал:

— Вы еще не знаете, какой Саша!

Вдруг Савушкин пристально посмотрел в глаза мальчику:

— Тебя из дому отпустили или ты того... тайком удрал? Леня наклонил голову и промолчал.

Кончился осинник, и опять потянулась холмистая серая равнина с одинокими березками и липами. Тут снега почти не было, лишь кое-где в ложбинах да на опушке в кустарниках виднелись белые прозрачные лоскутки.

Ни одного цветочка, ни одной зеленой былинки. Кругом мертвые рыжие тычины прошлогодней травы, сморщенные, полуистлевшие листья да почерневшие дряхлые пни.

Дорога стала подниматься в гору. Где-то недалеко, за тальником и осокорями, маячившими на бугре, начинался крутой волжский берег.

Леня раньше всех увидел Волгу. Нетерпеливый и порывистый, он взбежал на песчаный пригорок, вскинул над головой руку и весело прокричал:

— Стоит!

И вдруг у него подломились в коленях тонкие ноги, и он подался назад всем своим худым и легким корпусом. Рука медленно опустилась.

Леня не слышал, когда подошли и остановились рядом Савушкин и Набоков. От быстрой ходьбы лицо у Савушкина стало лилово-красным, а на мясистом шишковатом лбу выступил крупный зернистый пот.

Из-под руки бригадир глянул на Волгу. Он даже не заметил, как с его плеча соскользнул и упал к ногам мешок.

Внизу, под обрывом, между берегом и ледяным полем, тихо колыхалось густое расплавленное золото заката. С каждой минутой эта золотая полоса делалась все шире и шире.

Вначале могло показаться, что необычайно пустынная Волга все еще по-прежнему дремлет и, скованная льдом, терпеливо ожидает своего часа и что если бы не плескавшаяся внизу вода, которую нельзя ни перешагнуть, ни перепрыгнуть, то можно, было бы свободно пройти через все это огромное бледно-зеленое пространство и достигнуть того берега с сиренево-синими горами. Но стоило только приглядеться, как уже все становилось ясным: лед тронулся.

Стоявшие на круче хорошо понимали, что переправиться на тот берег нет никакой возможности, но всё еще не могли свыкнуться с этой мыслью и продолжали молча чего-то ждать, не отрывая от реки оторопелого взгляда.

Внезапно встрепенулся Набоков. Тряхнув головой, он сердито плюнул под обрыв и решительно и быстро стал расстегивать ремни заплечного мешка. Потом сел на песок и, сняв с чесанка прохудившуюся калошу, принялся рассматривать ее с таким видом, будто вся дальнейшая его жизнь зависела от прочности этой калоши.

С лица Савушкина сошла суровая задумчивость, он скупо улыбнулся и сказал:

— Ничего, ребята! Одна головня и в печке гаснет, а две и в поле курятся.

— Что ж теперь делать? — упавшим голосом проговорил Набоков. — Меня в МТС ребята с часу на час ждут. А я... Эх!

— Потерпи. Дня через три дома будем, — утешил бригадир.

Тракторист бросил калошу и передернул широкими. плечами.

— Слушать не могу, когда ерунду говорят!— с сердцем закричал он. — Которую весну ледоход по десять дней идет!

— Ну, самое большее, скажу тебе, пять дней... Через пять-шесть дней на лодке можно будет переправиться,— сказал Савушкин.

Тракторист обернулся и схватил его за руку:

— А если сейчас попытаться?

В это время на огромном бледно-зеленом поле, медленно удалявшемся от берега, внезапно вздулся высокий синий горб. Не прошло и минуты, как что-то треснуло, и ледяной горб раскололся, а на пенной воде заколыхались, завертелись мелкие беспокойные льдины.

Набоков опустил руку.

— Теперь, выходит... — глухо заговорил он и осекся, плотно сжав губы.

— Теперь надо место для шалаша искать. Да шалаш до темноты поставить, — просто сказал Савушкин, поднимая с земли свой мешок. — Ну, пошли!