Про этого Брюса мало ли рассказывают! Всего и не упомнить. Я еще когда мальчишкой был, слышал про него, да и теперь, случается, говорят. А был он ученый -- волшебством занимался и все знал: и насчет месяца, солнца, и по звездам умел судьбу человека предсказать. Наставит на небо подзорную трубу, посмотрит, потом развернет свои книги и скажет, что с тобой будет. И как скажет, так и выйдет точка в точку. А вот про себя ничего не мог узнать. И сколько ни смотрел на звезды, сколько ни читал свои книги -- ничего не выходит.
-- Вижу, говорит, один туман.
Ну, все-таки хотел добиться. Мучился-мучился, да уж потом откровение во сне ему было. Сам рассказывал.
-- Приходит, говорит, неизвестный старец и пальцем погрозил:
-- Ты, говорит, сверх меры хочешь захватить. А ты, говорит, будь тем доволен,
что тебе дано. А ежели, говорит, будешь пытать сверх указанного, все отымется и будешь ты наподобие пня или чурбана...
Ну, он после этого и остыл...
Ладно, говорит, что будет, то будет...
А про других хорошо узнавал. Вот и насчет погоды... Ведь это он календарь составил, все распределил по дням, по месяцам, по годам... Вот потому-то и называется "Брюсов календарь". А в отношении погоды брал он от птиц, животных... и от природы брал -- от зари, облаков. Взять хоть воробья. Ну, какая из него птица? Ни пения, ни красоты... щелкни его по башке, он и подохнет... А ведь как погоду предсказывает! Ежели назавтра вёдро, так он тут и давай прыгать "жив-жив" и весь такой пушистый станет. А ежели к дождю, то молчит, насупится. Тоже и ворона... Ну, эта как закаркала, то обязательно дождь или снег пойдет. От этого чорта не жди ясного дня...
Вот Брюс и примечал все. Да тут много из своей головы брал. Но только не в календаре дело, а тут все больше по волшебству он работал, тоже вот и машины выдумывал. И, жил он при Петре Первом, Петре Великом. В Сухаревой башне ему помещение было отведено, там и составлял разные порошки, составы. Книги у него редкостные были, вот из них-то он и брал. Конечно, без ума не возьмешь, а у него ум обширный был.
Ну, всего не упомнишь, что он повыдумал. А вот насчет вечных часов я знаю хорошо, это помню, как все дело произошло. И трудился он долго, может, лет десять, а все-таки выдумал. И такие часы выдумал, что раз завел их -- на вечные времена пошли без остановки. И как завел он их -- ключ в Москву-реку забросил. И как был жив Петр Первый и Брюс был жив, то часы шли в полной исправности. Из-за границы приезжали, осматривали. Хотели купить, только Петр не согласился.
-- Я, говорит, не дурак, чтобы брюсовские часы продавать. Ну, те и утерлись, -- отъехали ни с чем.
Ну, значит, при Петре и при Брюсе ходили часы. А стала царицей Екатерина, тут и пришел им конец. Конечно, затея глупая, женская.
-- Мне, говорит, желательно, чтобы ровно в двенадцать часов дня из нутра часов солдат с ружьем выбегал и кричал:
-- Здравия желаем, Ваше Величество!
Это вроде как раньше были часы с кукушкой: "дон... ку-ку... дон...ку-ку...". А то еще с перепелом: "Пить пойдем... пить пойдем..." Так это что же? Это штука не мудреная, это кто знает -- может устроить, тут такой механизм. А вечные часы для этого не годятся, они не для того сделаны, чтобы на птичьи голоса выкрикивать или чтобы солдаты с ружьем выбегали... Они для вечности сделаны, чтобы шли и чтобы веку им не было. А Екатерина в этом деле ничего не смыслила. Она так полагала: постучат молотком и готово дело. Ну, а вразумить-то ее некому было. Министры эти -- "слушаем, говорят, все исполнено будет". Тоже -- ветер в голове погуливал. Ну как можно так говорить, ежели не знать механизма? Они думали: стоит только сказать, и все готово будет. И приказали привести самого лучшего мастера. Вот разыскали немца. Пришел и только глянул на часы, а уж говорит:
-- Можно. Но только, говорит, я меньше пяти тысяч не возьму, и чтобы мне квартира при дворце и чтобы харчи первоклассные.
А министры говорят:
-- Все будет, делай.
Вот и начал немец делать. Осмотрел часы.
-- Дурацкая, говорит, работа. Это, говорит, дурак делал.
Ну ладно, пусть будет дурак. Посмотрим, как ты, умная голова, станешь делать...
Вот он разобрал часы и начал мудрить. Дня три проработал -- ничего не выходит. Приходят министры.
-- Сделал, спрашивают, солдата?
А немец сердится:
-- Я, говорит, не волшебник, чтобы в такой короткий срок солдата сделать.
Ну, министры говорят:
-- Ладно, делай, не станем мешать, -- и пошли...
А немцу не везет: никак не может потрафить в точку. Не спорится дело... Начал по-своему механизм переделывать. А толку нет. Кушанье каждый день хорошее: курятина, поросятина, индюшатина, разные там супы да макароны. Ну, и вина вдоволь. Вот прошел месяц, идет сама Екатерина.
-- Ну что, сделал? -- спрашивает.
Тут немец и признался:
-- Никак, говорит, не могу поставить на точку зрения. Вот Екатерина видит, что зря была ее затея и говорит:
-- Не надо делать солдата, собери часы, как они были.
-- Это можно, -- говорит немец.
А какое там "можно"! Три недели собирал и ничего не вышло. А потому и не вышло, что он брюсовские пружины изломал, винты изломал, колеса искалечил, маятник тоже испортил. А которые сам сделал пружины -- они не годятся, ломаются. Видят министры: не выходит у немца дело. Докладывают царице.
-- В шею, говорит, немца, а найдите такого, который мог бы собрать часы.
Вот взяли немца за рукав, вывели за ворота, да и дали по шее. Он и полетел торчмя головой. После того многие мастера приходили. Посмотрят, понюхают и отворотят морду, не по зубам кушанье. Но все же отыскался один такой русский разудалый молодец -- у хозяина в подмастерьях служил. И взял он на себя такую отвагу, чтобы часы в полный порядок привести.
-- Все, говорит, в лучшем виде исполню, только чтобы мне награда царская была и чтобы харчи хорошие.
Министры и рады:
-- Все будет, и награду деньгами дадим, и золотую медаль, только собери часы. А
насчет харча, говорят, не беспокойся.
Вот и принялся тот мастер работать. И стучит, и гремит, и пилит, и молоточном пристукивает, и припаивает, и меха у него горят -- жар раздувают... И на весь дворец напустил дыму, копоти этой. Вот приходят министры. Видят -- суетится человек, работа так и кипит у него.
-- Вот, говорят меж собой, мастер так мастер, не сравнять с немцем.
-- Ну как? -- спрашивают. -- Подвигается? А тот и говорит:
-- У нас подвинется. Мы, говорит, знаем дело. Тут, говорит, разве такая пружина нужна? А колесо? Нетто это колесо? Это лабуда, а не колесо. А министры одобряют его:
-- Это, говорят меж собой, настоящий спец.
Тут сейчас один министр побежал, припер ему бутылку вина.
-- Пей, говорит, на доброе здоровье!
Ну, тому это и на руку -- высосал всю бутылку. В башке зашумело, он и давай свою специальность оказывать: чего немец не успел изломать, так он докончил. А министры бегут к царице:
-- Так и так, докладывают, очень хорошего мастера мы отыскали: работа так и кипит. Часы скоро готовы будут.
Царица и рада.
-- Ну, и слава Богу, -- говорит.
А этот "хороший мастер" стучал, стучал молотком, видит: дело не подвигается вперед, и не знает, что тут делать, как тут быть, как тут горю подсобить. По его расчетам дело пустяковое, а примется собирать часы -- ничего не выходит. И сам он за этой работой обалдел и стоит истукан-истуканом, на эти винты, гайки да колеса смотрит, бельмы свои вытаращил...
Оно и понятно. Брюс над этими часами 10 лет мозговал, а этот чертогон за месяц захотел в порядок привести их. А главное -- не тот состав у него в голове был.. У Брюса-то ум какой был? Один на всю Россию... Ну, может Петр Первый превышал его. Да и как сказать? В одном-то деле и превышал, а в другом не доходил... Ну, а у этого похвальбишки какой-такой ум? Глупость одна. А раз в башке нет, из... спины не достанешь: спина есть спина -- такой и почет ей. Вот в чем тут дело.
А министрам не терпится, хочется, чтобы он поскорее собрал часы. Идут к нему. А тот уже вделся_, инструменты сложил в сумку -- собрался уходить.
-- Ну, как? -- спрашивают министры.
-- Хитра механика! -- говорит хваленый мастер. -- Тут, говорит, и сам чорт ни чего не поделает, а уж где мне: мое дело маленькое.
Тут министры и приступили к нему:
-- А как же, говорят, подлая твоя душа, ты хвалился, что сделаешь?
-- А он отвечает: -- Что ж из того, что хвалился? Спервоначала, говорит, я думал, что штука тут не важная, а на поверку вышло -- не нашего ума это дело.
Тут один министр развернулся -- бац его в ухо! Тот и завертелся кубарем. А другой министр вцепился ему в волосья и давай таскать. И принялись они тут вдвоем разделывать своего "спеца": один за патлы теребит, другой то в ухо засмолит, то по зубам стебанет... И невмочь стало мастеру, и тут заорал он на все горло:
-- Караул! Убивают!
И вышел переполох на весь дворец. Бежит царица, бегут генералы:
-- Что это такое? -- спрашивает царица. -- За что бьете мастера?
А министры говорят:
-- Его, подлеца, убить мало! Нешто, говорят, это мастер? Это мазурик, он и нас, и вас обманул, с первого раза обнадежил, соберу, мол, часы, а теперь пошел на попятную, "не моего, говорит, ума дело".
-- Ну хорошо, -- говорит царица. -- Я это дело разберу, -- и приказала взять мастера под арест.
И посадили этого поганца за решетку. Потом такое определение сделала Екатерина: министров со службы вон, а мастеру дать сто розог. Ну, разложили его степенство и нарисовали ему на спине разгонами_ и маятники, и пружины, и колеса, потом с зашейным маршем проводили из дворца. Так он, словно окаянный, бросился бежать, как будто собака бешеная гналась за ним. И после такой прокламации баста хвалиться, только одно и знал: "наше дело маленькое". Вот как градусник понизился! А то "я" да "мы". А что такое "я"? Прохвост, и больше ничего. Только людям голову морочить можешь. Много таких "спецов" -- свиньям хвосты закручивать! А ежели ты не брешешь языком, а с умом дело свое делаешь, то ты и есть настоящий спец. И цена тебе настоящая. Тоже вот и с брюсовскими часами: ну как можно было их разбирать да исправлять, ежели ты ихнее устройство не знаешь? После-то Екатерина каялась, сколько потом выписывала она этих мастеров! Только результату не вышло настоящего. Да и как ему выйти-то? Ведь каждый по-своему крутил, завинчивал, да молотком пристукивал. Ну и докрутились, достучались -- все изломали, исковеркали и уж понять нельзя было -- часы ли это были или еще какая машина. И лежали, лежали эти пружины да колеса, да и выбросили их, чтобы глаза не мозолили. После-то ученые кинулись их искать, да где найдешь, ежели от них и звания не осталось? Человек столько ума положил, а тут такое хамское обращение. Вот и толкуют: "Брюс", "Брюс"...
Ну, Брюс-то, Брюс, а вот мы-то и не можем ценить его... Ну, что осталось после него? Все изломали, все испакостили. Вот только Сухаревская башня осталась, да, говорят, еще книги. Только говорят, а доподлинно-то никто не знает...
Записано в Москве в августе 1924 г.; рассказывал рабочий-штукатур Егор Степанович Пахомов.