Летом текущего (1927) года мне пришлось в течение месяца подготавливать в семье одного ремесленника мальчика для поступления в школу. В вознаграждение за свой труд я получал обед и чай. Старшая замужняя сестра ученика оказалась хорошей песельницей, и за чаем, который нередко затягивался на час, на два, я записывал от нее песни.
Наш чай довольно часто разделяла соседка ремесленника, Марья Сергеевна Трубицына, женщина лет пятидесяти. Родина ее -- Тамбов, а отец -- отставной солдат, по ее словам, горький пьяница, но очень добрый человек. После смерти отца Марья Сергеевна двенадца-тилетнеей девочкой пошла в люди -- зарабатывать хлеб. Сперва нянчила ребят в семьях мастеровых, потом, когда подросла, стала горничной у чиновников, потом была прачкой, кухаркой.
Теперь она замужем за ремесленником, занимается домашним хозяйством.
Собеседница она хорошая. От нее я записал, легенду о том, как бывшему царю Николаю II-му было предсказано несчастное царствование, кончившееся падением дома Романовых.
* * *
Ему никто добра не сулил, а только горькую жизнь. По первому разу, когда он еще наследником был, родная мать говорила ему:
-- Уступи, говорит, престол брату Михаилу, не то сам пропадешь и весь царский дом погубишь.
Сама-то она этого не знала, а ей отшельник один на Старом Афоне открыл -- в горах спасался, и был он прозорливец. И ездила она к нему тайком, нарочито, чтобы насчет Николая узнать, какая его жизнь будет -- благополучная или несчастная. А отшельник и говорить не стал много, только и сказал:
-- Сам в яму упадет и вас всех за собою потащит.
Вот от кого это стало известно, а ей-то самой где знать? Не пророчица же была, в сам-деле!
Вот она и думала -- ежели он откажется от престола, несчастья не будет с царским домом. Ну, он послушался было ее, да отец запретил.
-- Ты, говорит, это выкинь из головы, не то проклятие тебе будет от меня. -- И царицу тоже пробрал: -- Ты, говорит, не в свое дело не встревай. Я, говорит, знаю, кому быть наследником, кому не быть.
Нравный был: что сказал, то и быть по его, а ежели ослушался кто, он уж колыхнет. Сурьезный был, да и выпивал. Шибко, говорят, пил и умер от водки, она-то и съела его.
Ну, как он сделал этот запрет Николаю, тот и присмирел, не стал отказываеться от престола. А сам материны слова в уме держал. И как отец умер и взошел он на престол, сейчас за Иваном Кронштадтским послал. Вот приходит Иван Кронштадтский, а он ему говорит:
-- Как на ваше мнение: благополучно будет мое царство или неблагополучно?
А Иван Кронштадтский был человек такой: глянет кому в глаза и уж знает, какая его судьба будет. И вот как задал Николай ему вопрос, он сразу не ответил, а жмется: обмануть не хочет, а правду боязно сказать... А Николай говорит:
-- Вы, отец Иван Кронштадтский, не скрывайте правду. Ничего плохого вам от меня не будет за это.
Иван и сказал:
-- Ваше царство -- одно кроволитие.
А Николай поверил - не поверил, неизвестно, а только сказал:
-- Это мы увидим.
И как ушел Иван Кронштадтский, приказал не допускать его во дворец. Не понравились, конечно, Ивановы слова, заскребли мало-мало за сердце...
А только царствует себе благополучно -- ничего плохого нет и никакого кроволития не происходит. Не происходит и не происходит... А тут коронация... И как она была, на Ходынке на гуляньи тысячи народу повалило. Он из Кремля едет на Ходынку народу показаться, а навстречу везут задавленных -- все в крови, где рука мотается, где голова...
-- Это что такое? -- спрашивает. -- Это откуда?
А ему говорят:
-- На Ходынке народ подавили.
Он сейчас назад в Кремль. Сейчас стал дознаваться, отчего это случилось и кто этому виноват? А кто же тут был виноват, окромя родного дядюшки, Сергея Александровича? Ему Власовский, обер-полицмейстер, еще за две недели говорил:
-- Надо больше войска для порядка.
А он такая гордыня был: чтобы он кого-нибудь послушался? Никогда такого дела не было. Умней себя никого не признавал.
-- У меня, говорит, и без войска порядок будет.
Ну, "будет" -- пусть будет. С царским дядей не поспоришь! А "порядок" этот -- на Ваганьково кладбище три дня возили с Ходынки тела, фур по ста за раз... Вот какой его "порядок". А во всем виноватым поставил Власовского. И дал царь увольнение Власовскому -- вон со службы... Ну, и Сергею Александровичу не прошла даром Ходынка: в японскую войну припомнили.
Тут -- одеяльное дело, с него и почин пошел. Тоща Савва Морозов три тысячи одеял пожертвовал раненым солдатам, а Сергей Александрович эти одеяла на Сухаревке продал. Понятно, не сам продал, а были у него такие сударики.
Вот Морозов слышит: толкуют, будто его одеяла на Сухаревке продаются, а ему не верится. Вот он взял и пошел посмотреть: правда ли это? Вот приходит, смотрит -- и верно: которые он одеяла пожертвовал -- идут в продажу.
И тогда эта самая история не только по Москве -- по всей России известна стала. Ну вот и припомнили тогда ему и Ходынку. Тут одеяла, а тут еще Ходынка на прибавку пошла -- одно к одному.
-- Ему, говорят, неймется. Опять за старое взялся!
И бросили в него бомбу. И разорвало его, всего разнесло: где рука, где нога... Голову два дня искали, насилу нашли -- на крышу забросило...
Вот какое ублаготворение ему сделали! Он думал: "Я -- царский дядя!.." А тут нашлись такие -- не посмотрели на это.
Ну, и Николаю тоже с Ходынки пошло... То все ничего, все благополучно, а то, как кончилась коронация, стало все хуже и хуже -- нескладица такая пошла. Ну, хоть и не настоящая революция, а все же было кроволитие большое... И после этой первой революции все стали говорить:
-- Добром не кончится.
А как стали мы воевать с немцами, народ прямо говорил:
-- Не одолеть нам Германию ни за что. Ежели, говорит, Японию не одолели, где
уж с Германией справиться?
Ну, так и было. Какая война, ежели измена на измене? В японскую войну русскую кровь за золото продавали, а тут еще больше продавали. Солдаты и отказались воевать.
-- Мы, говорят, бьемся, кровь проливаем, а нас продают. Какая же это война?
И верно, что продавали... Все в один голос говорили: "измена". Измена, и никакого порядка не было. Николай какой стал? Не он царь, а Распутин да царица. Вдвоем они всем распоряжались и на сторону Германии играли. А Николай совсем пропавший стал, и ни к чему у него охоты не было, только пил и пил... Вот говорят, будто ему было сделано, что он пил. А какое "сделано"? По отцу пошел: отец пил, а он еще больше. Он пьет и пьет, а этот бродяга Распутин да царица мухлюют вдвоем. И все знали про это... И не стало терпения, убили Распутина.
Его убили -- взялись за царя, и было ему свержение с престола. И как он остался без престола, без царства, тут и говорит генералам, которые при нем были:
-- Как бы, говорит, дело по-матрешкиному не вышло. А эта Матрешка была баба-карлик, и звать ее было по-настоящему не Матрешка, а иначе, а Матрешкой прозвали вроде как бы в насмешку... Это вот есть куклы такие деревянные, маленькие, красками разрисованы, расписаны. И как этакую куколку не повали, она все встанет как следует... И дали ей прозвище "Матрешка".
Вот и эту бабу... да и не баба она была, а девка старая... И была она юродивка -- будто дурочка, а знала такое, что иному и во веки вечные не знать. Ну вот, и ее тоже прозвали Матрешкой, а как ее заправдошнее имя было -- никто не знал.
И от этой самой Матрешки был Николаю подарок, такой подарок, что и на всем белом свете никому такого подарка еще не было. Это когда Николай с царицей приезжал на открытие мощей Серафима Саровского. И вот тут Матрешка поднесла ему платок весь в крови, а царице -- холстину длинную и узкую, вроде такой, на которой гроб с покойником несут хоронить. И тут все смотрят: что же это такое? К чему это такое? А Николай и не знает, что ему делать с платком. Держит его в руке и на Матрешку смотрит. А Матрешка говорит:
-- Принимайте и разумейте.
Вот Николай видит -- платок весь в крови, взял, да и бросил его, и царица тоже бросила холстину. А Матрешка засмеялась и говорит:
-- Бросайте, не бросайте, а оба изойдете кровью.
Ну, ее сейчас сцапали, заарестовали. И что ей сделали, какое наказание было -- неизвестно. Одни говорили, будто в Сибирь ее сослали, другие -- будто повесили. Ну, может, и не повесили, а только сгинула она, запропастилась куда-то...
И вот про эту Матрешку тогда и говорил Николай.
Вот когда она ему припомнилась: когда без престола остался, тогда и на ум пришла Матрешка и ее слова припомнились! И не зря припомнились: как она говорила, так и исполнилось, был и Николаю, и царице смертный конец от пули, оба изошли кровью. И дети, вся семья попала под расстрел, облились кровью все.
Легенд, рассказывающих о предсказаниях Николаю Второму и его матери несчастливого царствования, падения дома Романовых и его трагической смерти, довольно много. Исходят эти предсказания от видных духовных лиц, священников, вроде Ивана Кронштадтского, монахов-отшельников, известных своей строгою жизнью, юродивых, цыганок-гадалок. В одной легенде предсказателем является даже "немец-философ", "вроде нашего Льва Толстого". Этого предсказателя к Николаю приводит бывший германский император Вильгельм в то время, когда тот, будучи наследником, посещает Германию. Предсказывает Николаю войны и революции и сам Л. Н. Толстой; предсказывает и родная мать не только на основании предсказаний, сделанных ей отшельниками и другими лицами, но на основании и личных наблюдений над жизнью Николая в первые годы его царствования. Так, например, во время Ходынской катастрофы она говорит ему: "Кровью началось, кровью и кончится". Это предсказание служит причиной разлада между Николаем и матерью: после коронации она нарочно редко встречается с ним и потом навсегда уезжает за границу.
Предсказания в одних легендах излагаются аллегорически, в других -- вещи называются их собственными именами.
Не всегда проходят безнаказно предсказателям их предсказания: их или схватывают, вешают, или же убивают на месте, и всегда орудием убийства является револьвер.
Легенда о продаже великим князем Сергеем Александровичем одеял, пожертвованных фабрикантом Саввой Морозовым в японскую войну в пользу раненых солдат, весьма распространена: мне приходилось слышать ее во Владикавказе, Пятигорске, Кисловодске, Нальчике, на Дону, не говоря уже о Москве, где она известна в нескольких вариантах, распространена она и в Иркутской губернии, где записал ее профессор-этнограф Азадовский.
Убийство Сергея Александровича не всегда является актом наказания его революционерами за Ходынку и продажу "морозовских одеял", иногда, хотя и очень редко, оно объясняется политическими причинами.
Каляев, от руки которого пал Сергей Александрович, ни в одной из известных мне легенд не упоминается.