Он проснулся там же, где сидел, на полу. В руке у него была фигурка в синем плаще и кепи с длинными, черными усами на гладко выбритом лице. На столе стоял один подсвечник, -- свеча сгорела дотла, и в окно, сквозь опущенную штору, -- пробивался дневной свет.
Иеронимо поднялся и перешел на диван. Всё тело его болело, точно было избито, в голове ощущалась тяжесть. Долго ли он спал и отчего заснул там, где сидел, на полу? Который теперь час? Что за странный сон приснился ему? И сон ли это, или действительность?..
Глаза старика остановились на ящике с марионетками. рука невольно опустилась в ящик и начала вытаскивать куклы... одну, другую, третью и так до последней. Всё было в целости, все были тут и целой кучей, в беспорядке, знатные особы с простолюдинами, лежали на диване. Но сколько же он спал, и который теперь час?
Итальянец высунулся в коридор и крикнул номерного.
В дверях появился длинный, рыжий малый с приплюснутым носом, изобразил на своем глупом лице что-то похожее на страх и скрылся.
-- Эй, слуга! Поди же сюда, когда тебя зовут. Рыжий малый снова появился, но стал у притолки с отчаянной решимостью не подвинуться вперед ни на шаг и смотрен на итальянца разинув рот как на выходца из могилы.
-- Послушай, любезный, подвинься-ка сюда! -- поманил его Иеронимо.
-- Н-нет! решительно отвечал слуга, и старому итальянцу послышалось, что зубы его как будто стучали.
-- Ну, хорошо, стой там, если это тебе так нравится!
-- Очень нравится! отвечал слуга.
-- Хорошо! Скажи мне теперь, долго ли я спал?
-- Долго.
-- И не просыпался?
-- И не просыпались!
-- Приходил кто ко мне?
-- Приходил.
-- Кто же?
-- Какой-то человек.
-- Что ему нужно было?
-- Он приносил какие-то листы!
-- Просил он меня разбудить?
-- Просил.
-- Ну?
-- Я пробовал вас будить, но из этого ничего не вышло!
-- Как не вышло?
-- Сперва вы спали как мертвый! Потом когда я, -- с позволения вашей милости, -- начал вас слегка пошевеливать, вы начали говорить что-то непонятное, страшное... обещались сделать мне другой нос...
-- Ну, ну?
-- Ну, я испугался, и убежал!
-- Чего же ты испугался?
-- Ваших слов, и кроме того... я думал... да думаю и теперь, что эти фигурки, которые у вас там, в ящике... это или смертные скелеты или...
-- Ну?
-- Или чертики, с вашего позволения!
-- Ты страшный, непроходимый дурак! рассердился итальянец, -- приходил ли этот человек еще раз?
-- Да, приходил!
-- И что же ты ему сказал?
-- Ничего не сказал, но так как немыслимо было спать столько, сколько вы спали, я высказал ему предположение, что вы ушли!..
-- О, глупец! вздохнул итальянец.
-- Я сам, сударь, вижу теперь, что поступил глупо, но на меня нашло вроде затмения...
-- И затем больше никто не приходил?
-- Нет, уж после этого не приходил никто.
Иеронимо сел на диван и глубоко задумался.
Дело ясное: человек, приходивший с листами, был несомненно посланный из типографии, который приносил афишу для просмотра, но так как во второй его приход ему сказали что Иеронимо ушел то он вернулся в типографию и сообщил об исчезновении заказчика.
Там отнеслись к этому заявлению как к вещи бывалой, сочли Иеронима за проходимца, надувалу, а может быть подумали, что городские власти не разрешили представления и на том успокоились.
Люди, обещавшие ему залу, не видя его, сочли его затею пустою, и тоже махнули рукой.
Одним словом о бедном Иеронимо забыли самым основательным образом.
И представление состояться не могло...
Еще бы! Иеронимо проснулся на утро после того вечера, когда должен был его дать, т. е. проспал около 6 часов подряд.
-- Слушай! сказал он слуге, -- ты видишь теперь, что ничего страшного ни во мне, ни в этих куклах, с которыми я даю представления, -- нет! Поэтому ты можешь подойти поближе...
-- Если вам угодно, извольте! робко стачал слуга и приблизился на пол аршина.
Иеронимо вынул кошелек.
-- Вот тебе за полторы суток и за яичницу! сказал он, подавая монету, -- а это тебе на чай, хотя бы оно и не следовало! прибавил он еще маленькую монетку, -- но ты, по крайней мере, поможешь мне взвалить ящик с марионетками на спину!
-- Охотно сударь! воскликнул слуга, видимо, ободренный монетой (деньги часто делают людей очень храбрыми!), а уверены ли вы в том, что сне оттуда не вывалятся?
-- Вполне! отвечал Иеронимо, -- крышка плотно закрыла ящик, а на крышке, видишь, замок!..
-- Вижу, сударь, как не видеть, когда он болтается и гремит, -- а только кому же неизвестно, что для них замки не препона. Пролезут несмотря ни на какой замок!
-- Для глупости и невежества нет препоны, это правда! пробормотал Иеронимо, взвалил ящик с марионетками на спину и без шума, никем не замеченный, удалился из города...
Но на большой дороге, где он очутился затем, среди пустыни, безлюдья и наступавшего зимнего мрака ему, под впечатлением странного сна, показалось, что рыжий малый вовсе не был так глуп, как он думал. При перепрыгивании через ухабы и лужи, марионетки стучали у него за спиной в своей тесной и душной тюрьме ж как будто просились на волю.
Так и казалось что неугомонный и дерзкий: Тубутаи начнет требовать свой нос и протестовать, и называть его, Иеронимо, шарлатаном, так и мнилось, что все знатные особы вылезут из-под замка и начнут свое торжественное шествие, а храбрый Гвидо будет его сопровождать...
Старый итальянец так долго возился со своими марионетками, так часто одухотворял каждую куклу теми речами и сентенциями, которые он вкладывал ей, сообразно её общественному положению, -- что вся труппа его представлялась ему одухотворенной, живой,
одаренной способностью двигаться, действовать, говорить...
Так вот что произошло с старым Иеронимо накануне Рождества, и вот, вероятно, почему он так боялся на границе за целость своего ящика с марионетками.