(Изъ Барбье).
Дантъ, старый Гибеллинъ! Я снова увидалъ
Твой образъ мраморный, что силою искуства
Рѣзецъ художника потомкамъ завѣщалъ,
И сердце дрогнуло отъ тягостнаго чувства: --
Такъ ярко на твое суровое чело
Наложена печать безмолвнаго страданья;
Что эти рѣзкія морщины провело
На лбу безжизненномъ? Томленіе изгнанья
Иль думы горькія объ участи людей,
Когда отверженный, покинутый, гонимый,
Въ проклятьяхъ ты излилъ наплывъ твоихъ скорбей,
Измученной души недугъ неисцѣлимый?
Улыбкой озаренъ печальный образъ твой --
Въ ней не застыла-ль мысль послѣдняя поэта,
Не горькій ли то смѣхъ надъ жалкою толпой?
Къ твоимъ губамъ, о Дантъ, идетъ улыбка эта!
Ты родился въ странѣ, гдѣ солнце горячѣй,
Гдѣ страсти буйныя кипятъ неудержимо,
Ты видѣлъ, какъ и мы, безуміе людей
И въ нихъ живущій Духъ вражды непримиримой:
Въ борьбѣ за первенство низверженныя въ прахъ
Смирялись партіи и снова поднимались,
Ты много видѣлъ жертвъ горящихъ на кострахъ,
Въ твоей больной душѣ ихъ вопли отзывались!
Да, тридцать долгихъ лѣтъ прошли передъ тобой,
А все царило зло, стѣснялася свобода,
Любовь къ отечеству была лишь звукъ пустой,
На вѣтеръ брошенный безъ пользы для народа!
Повсюду мракъ и ложь.... Озлобленный пѣвецъ,
На вѣчную тоску изгнанья осужденный,
Ты величаво несъ терновый свой вѣнецъ
И гордо умеръ въ немъ съ людьми непримиренный.
Но не безплоденъ былъ, о Дантъ, твой скорбный путь!
Огонь святой любви и ненависти правой,
Что долго такъ терзалъ измученную грудь,
Да жолчи ядъ въ тебѣ кипѣвшій жгучей лавой --
Все излилось въ строфахъ бичующихъ стиховъ
И отразилось въ той картинѣ безотрадной
Пороковъ и страстей Флоренціи сыновъ,
Тобою созданной, каратель безпощадный,
Съ такою силою и правдой, что порой
Дѣтей играющихъ испуганное стадо,
Завидя вдалекѣ твой обликъ гробовой,
Бѣжало съ криками: "вотъ выходецъ изъ ада!"
Ю. Доппельмайеръ.
"Дѣло", No 7, 1868