Среди песков, среди чудес,
В земле, где любят жить и бури и мечтанья,
Где врезались в лазурь небес,
Как думы дивные, людей созданья,
Где некогда, под звук цепей,
Израиль пел свой гимн торжественно-печальный,
В стране той, в том краю степей,
Таинственно, как призрак колоссальный,
Стоит гранитный великан:
Его зовут Мемноновым колоссом.
Была пора, из дальних стран
К нему текли с молитвой и вопросом.
На тайный зов сердечных мук,
На мысль заветную о славе, о свободе
Из уст его неясный звук
Летел в ответ при солнечном восходе.
Он непонятен был, но жрец
Умел молящимся открыть его значенье,
И шёл на родину пришлец,
Покинув грусть, забыв своё сомненье.
Прошли века, не пал колосс:
Угрюм и дик, стоит недвижно он в пустыне...
Но где же взор тот, полный слёз,
Надеждою прикованный к святыне?
Где та безмолвная толпа,
В тиши у нас его молившаяся прежде?
Где путь заветный, где тропа,
Знакомая страданью и надежде?..
О горе! Сгибло всё теперь!
Пришлец, рождённый там, средь влаги и тумана,
Открыл таинственную дверь
И путь, ведущий к сердцу великана;
Он камень отыскал внутри;
Он дерзко взял его в нетрепетные руки,
И вновь, но уж не в час зари,
Промчались в воздухе былые звуки.
С тех пор ничтожен древний бог.
Рисуют лик его, берут куски гранита,
И громкий смех звучит у ног...
Молитва прежняя пред ним забыта!
Ты не колосс; ты мал, поэт!
Но сходен жребий твой: вы сближены судьбою.
Былого для тебя уж нет;
Ты на подмостки встал перед толпою;
Тебе мила в родном краю
Мечты завистливой нестоящая доля;
Ты допустил, чтоб в грудь твою
Проникла наглая безумцев воля,
Чтоб трепетно с покорных уст
Слетали чуждые тревогам сердца звуки.
Тайник души твоей стал пуст:
В нём нет сознания, нет гордой муки.
Но вспомни, этот ли позор
Был дан в удел тебе, когда, вдали от горя,
Поднявши к небу светлый взор,
Слагал ты песнь у волн мятежных моря;
Когда потом, безмолвен, тих,
С благоговением челом поникший долу,
Внимал народ у ног твоих
Огнём и гибелью грозящему глаголу?