Что-жъ, долженъ я лишь слушать и молчать?
А Фитцъ-Джеральдъ тѣмъ временемъ терзать
Нашъ будетъ слухъ, въ тавернахъ распѣвая?
Изъ трусости молчать я не желаю!
Пусть критики клевещутъ и бранятъ,
Глупцамъ я посвящу сатиры ядъ.
Перо мое, природы даръ безцѣнный!
Ты -- разума слуга неоцѣненный.
Ты вырвано у матери своей,
Чтобъ быть орудьемъ немощныхъ людей,
Служить, когда мозгъ мучится родами
И даритъ міръ то прозой, то стихами.
Любовь обманетъ, щелкнетъ критикъ злой,
Обиженный утѣшится съ тобой.
Тебѣ своимъ рожденіемъ поэты
Обязаны, но волнъ холодной Леты
Не избѣгаешь ты... А смотришь: вслѣдъ
Забытъ и самъ пѣвецъ. Таковъ ужъ свѣтъ!
Тебя-жъ, перо, вновь призванное мною,
Какъ Сидъ Гаметъ я въ лаврахъ успокою!
Что брань глупцовъ? Товарищемъ моимъ
Всегда ты будешь. Смѣло воспаримъ
И воспоемъ -- не смутное видѣнье,
Не пылкихъ грезъ Востока порожденье,--
Нѣтъ, путь нашъ будетъ гладкій и прямой,
Хоть встрѣтятся намъ терніи порой.
О, пусть мои стихи свободно льются!
Когда Пороку жертвы воздаются
И надъ людьми онъ жалкими царитъ;
Когда дурацкой шапкою гремитъ
Безуміе, братъ старшій преступленья;
Когда глупецъ, съ мерзавцемъ въ единеньѣ,
Царя повсюду, правду продаетъ --
Любой смѣльчакъ насмѣшекъ не снесетъ;
Неуязвимый, страха онъ не знаетъ,
Но предъ стыдомъ публичнымъ отступаетъ;
Свои грѣшки скрывать онъ принужденъ:
Смѣхъ для него страшнѣе, чѣмъ законъ.
Вотъ дѣйствіе сатиры. Я далекъ
Отъ дерзкой мысли быть бичомъ порока:
Сильнѣйшая тутъ надобна рука,--
Не столь моя задача широка.
Найдется мелкихъ глупостей довольно,
Гдѣ будетъ мнѣ охотиться привольно;
Пусть кто-нибудь со мной раздѣлитъ смѣхъ.
И большихъ мнѣ не надобно утѣхъ.
На риѳмоплетовъ я иду войною!
Отнынѣ шутки плохи вамъ со мною,
Вы, эпоса жрецы, элегій, одъ
Кропатели! Впередъ, Пегасъ, впередъ!
Принесъ я тоже музамъ даръ невольный,
Кропалъ стихи въ періодъ жизни школьной,
И, хоть они не вызвали молвы,
Печатался, какъ многіе, увы,
Теперь средь взрослыхъ къ этому стремятся...
Себя въ печати каждому, признаться,
Пріятно видѣть: книга, хоть она
Пуста, все-жъ книга. Ахъ, осуждена
Она забвенью съ авторомъ бываетъ!
Ихъ громкое заглавье не спасаетъ,
Именъ блестящихъ не щадитъ провалъ
То Лэмъ съ своими фарсами позналъ..,
Но онъ все пишетъ, позабытый свѣтомъ;
Невольно бодрость чувствуя при этомъ,
Хочу и я кой-что обозрѣвать.
Себя съ Джеффреемъ я боюсь равнять,
Но, какъ и онъ, судьею быть желаю
И самъ себя въ сей санъ опредѣляю.
Все требуетъ и знанья, и труда,
Но критика, повѣрьте, никогда.
Изъ Миллера возьмите шутокъ прѣсныхъ,
Цитируя, бѣгите правилъ честныхъ,
Погрѣшности умѣйте отыскать
И даже ихъ порой изобрѣтать;
Обворожите щедраго Джеффрея
Тактичностью и скромностью своею,
Онъ дастъ десятокъ фунтовъ вамъ за листъ.
Пусть вашъ языкъ отъ лжи не будетъ чистъ,
За ловкача вы всюду прослывете
И, клевеща, вы славу наживете
Опаснаго и остраго ума.
Но помните: отзывчивость -- чума.
Лишь погрубѣй умѣйте издѣваться,--
Васъ ненавидѣть будутъ, но бояться.
И вѣрить этимъ судьямъ! Боже мой!
Ищите лѣтомъ льду и розъ зимой,
Иль хлѣбнаго зерна въ мякинѣ пыльной;
Довѣрьтесь вѣтру, надписи могильной,
Иль женщинѣ, повѣрьте вы всему,
Но лишь не этихъ критиковъ уму!
Сердечности Джеффрея опасайтесь
И головою Лэма не плѣняйтесь...
Когда открыто дерзкіе юнцы
Одѣли вкуса тонкаго вѣнцы,
А всѣ кругомъ, склонившися во прахѣ,
Ждутъ ихъ сужденья въ малодушномъ страхѣ
И, какъ законъ, его ревниво чтутъ,--
Молчаніе не кстати было-бъ тутъ.
Стѣсняться-ль мнѣ съ такими господами?
Но всѣ они смѣшались передъ нами,
Всѣ -- какъ одинъ, и трудно разобрать,
Кого средь нихъ хвалить, кого ругать.
Зачѣмъ пошелъ безсмертными стопами
Я Джиффорда и Попа? Передъ вами
Лежитъ отвѣтъ. Читайте, коль не лѣнь,
И все вамъ станетъ ясно, словно.день.
"Постойте",-- слышу я, -- "вашъ стихъ не вѣренъ,
Здѣсь риѳмы нѣтъ, а тамъ размѣръ потерянъ*.
-- А почему-жъ, скажу я на упрекъ,
Такъ ошибаться Попъ и Драйденъ могъ?
"Зато такихъ ошибокъ нѣтъ у Пая".
-- Я вмѣстѣ съ Попомъ врать предпочитаю!
А было время, жалкой лиры звукъ
Не находилъ себѣ покорныхъ слугъ.
Свободный умъ въ союзѣ съ вдохновеньемъ
Дарилъ сердца высокимъ наслажденьемъ.
Рождалися въ источникѣ одномъ
Все новыя красоты съ каждымъ днемъ.
Тогда на этомъ островѣ счастливомъ
Внимали Попа нѣжнымъ переливамъ...
Честь Англіи и барду создала
Культурнаго народа похвала.
На ладъ иной свою настроивъ лиру,
Тогда гремѣлъ великій Драйденъ міру,
И сладкозвучный умилялъ Отвэй,
Плѣнялъ Конгривъ веселостью своей.
Народъ нашъ чуждъ тогда былъ вкусовъ дикихъ...
Зачѣмъ теперь тревожить тѣнь великихъ,
Когда смѣнилъ ихъ жалкихъ бардовъ рядъ?
Ахъ, взглядъ нашъ отдохнуть на прошломъ радъ.
Но гдѣ-жъ они, тѣ дивныя созданья,
Что Приковали общее вниманье?
Не мало ихъ, признаться должно намъ.
Нѣтъ отдыха наборщикамъ, станкамъ;
Тамъ эпосъ Соути лавки наводняетъ,
Тутъ, что ни день, книженка выползаетъ
Съ поэмой Литтля. Въ мірѣ, говорятъ,
Нѣтъ новаго... Новинокъ длинный рядъ
Проносится межъ тѣмъ передъ глазами,
И чудеса идутъ за чудесами:
Прививка оспы, гальванизмъ и газъ
Толпу волнуютъ, чтобъ потомъ за разъ
Вдругъ съ трескомъ лопнуть, какъ пузырь надутый.
Плодятся школы новыя и въ лютой
Борьбѣ за славу гибнетъ бардовъ рой;
Но удается олуху порой
Торжествовать среди провинціаловъ,
Гдѣ знаетъ каждый клубъ своихъ Вааловъ,
Гдѣ уступаютъ геніи свой тронъ
Ихъ идолу, телецъ-ли мѣдный онъ,
Негодный Стотъ, иль Соути, бардъ надменный.
Вотъ риѳмоплетовъ вамъ кортежъ презрѣнный.
Какъ каждый хочетъ выскочить вgередъ
И шпоры старому Пегасу въ бокъ даетъ!
Вотъ бѣлый стихъ, вотъ риѳмы, здѣсь сонеты,
Тамъ оды другъ на дружкѣ, тамъ куплеты
Глупѣйшей страшной сказки; безъ конца
Снотворные стихи... Что-жъ, для глупца
Пріятенъ трескъ всей этой пестрой чуши:
Онъ, не понявъ, совсѣмъ развѣситъ уши...
Средь бури злой "Послѣдній Менестрель*
Разбитой арфы жалостную трель
Подноситъ намъ, а духи той порою
Пугаютъ барынь глупой болтовнею;
Джильпиновской породы карликъ-бѣсъ
Господчиковъ заманиваетъ въ лѣсъ
И прыгаетъ, Богъ знаетъ, какъ высоко,
Дѣтей стращая, Богъ вѣсть чѣмъ, жестоко;
Межъ тѣмъ милэди, запретивъ читать
Тому, кто буквъ не можетъ разбирать,
Посольства на могилы отправляютъ
Къ волшебникамъ и плутовъ защищаютъ.
Вотъ выѣзжаетъ на конѣ своемъ
Мармьонъ спесивый въ шлемѣ золотомъ,
Подлоговъ авторъ, витязь онъ удалый,
Не вовсе плутъ, не вовсе честный малый.
Идетъ къ нему веревка и война,
Съ величіемъ въ немъ подлость сплетена.
Напрасно Скоттъ, тщеславьемъ зараженный,
Старьемъ ты мучишь слухъ нашъ утомленный.
Что изъ того, что Миллеръ и Муррей
Въ полкроны цѣнятъ взмахъ руки твоей?
Коль торгашемъ сынъ звучной музы станетъ,
Его вѣнокъ лавровый быстро вянетъ;
Поэта званье пусть забудетъ тотъ,
Кого не слава,-- золото влечетъ.
Пусть, ублажая хладнаго Мамона,
Онъ не услышитъ pолотого звона:
Для развращенной музы торгаша
Награда эта будетъ хороша.
Такого мы поэта презираемъ,
Мармьону-жъ доброй ночи пожелаемъ..
Вотъ кто хвалу стремится заслужить!
Вотъ захотѣлъ кто музу покорить!
Сэръ Вальтеръ Скоттъ священную корону
Отнялъ у Попа, Драйдена, Мильтона...
О, музы юной славные года!
Гомеръ, Виргилій пѣли намъ тогда.
Давало намъ столѣтій протяженье
Всего одно великое творенье,
И, какъ святыню, чтили племена
Божественныхъ поэтовъ имена.
Въ вѣкахъ безслѣдно царства исчезали,
И предковъ рѣчь потомки забывали,--
Никто тѣхъ пѣсенъ славы не достигъ,
И избѣжалъ забвенья ихъ языкъ.
А наши барды пишутъ, не умѣя
Всю жизнь отдать единой эпопеѣ.
Такъ, жалкій Соути, дѣлатель балладъ:
Онъ вознестись орломъ надъ міромъ радъ;
Уже Камоэнсъ, Тассъ, Мильтонъ судьбою
Обречены. Беретъ онъ славу съ бою
И, какъ войска, свои поэмы шлетъ.
Вотъ Жанну Д'Аркъ онъ выпустилъ впередъ,
Бичъ англичанъ и Франціи спасенье.
Бедфордомъ низкимъ дѣвы сей сожженье
Извѣстно всѣмъ, а между тѣмъ она
Поэтомъ въ славы храмъ помѣщена.
Поэтъ ея оковы разбиваетъ,
Какъ феникса изъ пепла возрождаетъ...
Вотъ Талаба, свирѣпое дитя
Аравіи пустынной; не шутя,
Домданіэля въ прахъ онъ повергаетъ,
Всѣхъ колдуновъ на свѣтѣ истребляетъ. ,
Соперникъ Тумба! Побѣждай враговъ!
Цари на радость будущихъ вѣковъ!
Ужъ въ ужасѣ бѣгутъ тебя поэты,
Послѣднимъ въ родѣ будешь на землѣ ты.
Пусть геніи возьмутъ тебя съ собой,--
Ты съ честью вынесъ съ здравымъ смысломъ бой.
Мадока образъ высится гигантскій;
Уэльскій принцъ и кацикъ мексиканскій,
Плететъ онъ вздоръ о жизни странъ чужихъ;
Мандвиль правдивѣй въ сказочкахъ своихъ.
Когда-же, Соути, будетъ передышка?
Ты въ творчествѣ доходишь до излишка.
Довольно трехъ поэмъ. Еще одна,
И мы погибли; чаша ужъ полна.
Ты мастерски перомъ своимъ владѣешь,
Такъ докажи, что и щадить умѣешь.
Но если ты, наперекоръ мольбамъ,
Свой тяжкій плугъ потащишь по полямъ
Поэзіи и будешь, не жалѣя,
Ты чорту отдавать матронъ Берклея --
То ужъ пугай поэзіей своей
Еще на свѣтъ невышедшихъ дѣтей.
Благословенъ пусть будетъ твой читатель,
И помогай обоимъ вамъ Создатель!
Вотъ, противъ правилъ риѳмы бунтовщикъ,
Идетъ Вордсвортъ, твой скучный ученикъ.
Нѣжнѣйшія, какъ вечеръ тихій мая,
Наивныя поэмы сочиняя,
Онъ учитъ друга книжекъ не читать,
Не знать заботъ, упорно избѣгать
Волненій жизни бурной, въ опасеньѣ,
Что духъ его потерпитъ раздвоенье.
Онъ, разсужденьемъ и стихомъ за разъ,
Настойчиво увѣрить хочетъ насъ,
Что проза и стихи равны для слуха,
Что грубой прозы часто жаждетъ ухо,
Что тотъ постигъ высокій идеалъ,
Кто сказочку стихами передалъ.
Такъ, разсказалъ о Бетти Фой онъ нынѣ
И объ ея тупоголовомъ сынѣ,
Лунатикѣ; онъ, сущій идіотъ,
Своей дороги вѣчно не найдетъ;
Какъ самъ поэтъ, онъ ночь со днемъ мѣшаетъ.
Пѣвецъ съ такимъ намъ паѳосомъ вѣщаетъ
Объ идіота жалкаго судьбѣ,
Что, кажется, онъ пишетъ о себѣ.
Здѣсь о Кольриджѣ дамъ я отзывъ скромный.
Своей надутой музы данникъ томный,
Невинныхъ темъ любитель онъ большой,
Но смыслъ не прочь окутать темнотой.
Съ Парнасомъ у того лады плохіе,
Кто вмѣсто нѣжной музы взялъ Пиксію.
Зато пойдетъ по праву похвала
Къ его стихамъ прелестнымъ въ честь осла.
Воспѣть осла Кольриджу такъ пріятно,
Сочувствіе герою здѣсь понятно...
А ты, о Льюисъ, о поэтъ гробовъ!
Парнасъ кладбищемъ сдѣлать ты готовъ.
Вѣдь въ кипарисъ ужъ лавръ твой превратился;
Ты въ царствѣ Аполлона подрядился
Въ могильщики... Стоишь-ли ты, поэтъ,
А вкругъ тебя, покинувъ вышній свѣтъ,
Толпа тѣней ждетъ родственныхъ лобзаній,
Или путемъ стыдливыхъ описаній
Влечешь къ себѣ сердца невинныхъ дамъ,--
Всегда, о членъ парламента, воздамъ
Тебѣ я честь! Рождаетъ умъ твой смѣлый
Рой призраковъ ужасныхъ, въ саванъ бѣлый
Закутанныхъ... Идутъ на властный зовъ
И вѣдьмы старыя, и духи облаковъ,
Огня, воды, и сѣренькіе гномы,
Фантазіи разстроенной фантомы,--
Все, что дало тебѣ такой почетъ,
За что съ тобой прославленъ Вальтеръ Скоттъ.
Коль въ мірѣ есть друзья такого чтенья
Святой Лука взорветъ и ихъ терпѣнье;
Не сталъ-бы жить съ тобой самъ Сатана,
Такъ безднъ твоихъ ужасна глубина!
Кто, окруженъ внимательной толпою
Прекрасныхъ дѣвъ, поетъ имъ? Чистотою
Невинности ихъ взоры не блестятъ
Румянцемъ страсти лица ихъ горятъ
То Литтль, Катуллъ нашъ. Въ звукахъ лиры томной
Передаетъ онъ намъ разсказъ нескромный.
Его не хочетъ муза осудить,
Но какъ пѣвца распутства ей хвалить?
Она къ инымъ привыкла приношеньямъ,
Нечистыхъ жертвъ бѣжитъ она съ презрѣньемъ,
Но снисхожденьемъ къ юности полна,
"Ступай, исправься", говоритъ она.
Странгфордъ! Поэтъ съ златистыми кудрями,
Чужую пѣснь снабдившій бубенцами,
Плѣняешь дѣвъ ты ясностью очей
И музою плаксивою своей;
Зачѣмъ ты смысла подлинникъ лишаешь
И стихъ чужой своимъ ты подмѣняешь?
Улучшатся-ль Камоэнса стихи
Отъ этой пустозвонной чепухи,
Отъ этой. пестрой, вычурной одежды?
Ужель на то питаешь ты надежды?
Исправь свой вкусъ, Странгфордъ, исправь себя,
Люби, пылай, но чистымъ будь^ любя,
Отвыкни лгать безстыдно предъ толпою
И распрощайся съ лирой воровскою,
И Лузіады славнаго пѣвца
Избавь скорѣй отъ Мурова вѣнца.
Смотрите! Вотъ поэзія Гейлея!
Стишки его, что далѣ, то пустѣе.
Комедійку-ль онъ въ риѳмахъ пробренчитъ.
Иль похвалу Чистилищу строчитъ,--
Равно безцвѣтенъ слогъ его сонливый
На склонѣ лѣтъ и въ юности бурливой.
"Побѣдой терпѣливости" своей
Мое терпѣнье побѣдилъ Гейлей.
Зато "Побѣду музыки" едва-ли
Въ его стихахъ хоть разъ вы отыскали.
Моравскихъ братьевъ набожный синклитъ
Скорѣй поэта пусть благодаритъ:
То Граммъ, пѣвецъ субботнихъ развлеченій,
Даетъ плоды высокихъ вдохновеній
Въ уродской прозѣ. Риѳма -- пустяки,
Сойдетъ и такъ Евангелье Луки!
Залѣзть порой онъ въ "Пятикнижье" любитъ,
Крадетъ "Псалмы", "Пророковъ" бѣдныхъ губитъ.
Въ "Симпатіи" сквозь дымку легкихъ грезъ,
Виднѣется погибшій въ морѣ слезъ
Кислѣйшихъ бардовъ принцъ косноязычный...
Вѣдь ты ихъ принцъ, о Боульсъ мой мелодичный?
Всегда оракулъ любящихъ сердецъ,--
Поешь-ли царствъ печальный ты конецъ,
Иль смерть листа осеннею порою,
Передаешь-ли съ нѣжной простотою
Колоколовъ Оксфордскихъ перезвонъ,
Колоколовъ Остендэ мѣдный стонъ.,.
Къ колокольцамъ когда-бъ колпакъ прибавить,
Они могли-бъ сильнѣй тебя прославить!
О, милый Боульсъ! Ты міръ обнять-бы радъ,
Плѣняя всѣхъ, особенно ребятъ.
Ты съ скромнымъ Литтлемъ славу раздѣляешь
И пылъ любви у нашихъ дамъ смиряешь.
Льетъ слезы миссъ надъ сказочкой твоей,
Пока она не вышла изъ дѣтей.
Но лѣтъ тринадцать минетъ,-- прѣсныхъ пѣсенъ
Тоскливый рокотъ ей неинтересенъ,
И бѣдный Боульсъ, посмотришь, ужь забытъ,
Стыдливый Литтлъ предъ дѣвою раскрытъ.
Но иногда ты самъ находишь скучной
Такую тему: лирѣ благозвучной
Достойно ввѣрить лучшія мечты.
"Проснись, о пѣснь!" взываешь громко ты.
И точно, пѣснь вселяетъ изумленье.
Чего въ ней нѣтъ? Въ ней всѣ изобрѣтенья,
Какія дѣлалъ мудрый человѣкъ
Со дня, когда- застрялъ въ грязи ковчегъ,
Отъ капитана Ноя и до Кука!
Читателей не кончилась здѣсь мука:
Поэтъ, едва успѣвшій отдохнуть,
Со вздохами свой продолжаетъ путь;
То будитъ сказкой нѣжной состраданье,
То повѣствуетъ,-- барышни, вниманье!--
Какъ поцѣлуй, раздавшись въ первый разъ
Въ лѣсахъ Мадеры, островъ весь потрясъ.
О Боульсъ, марай сонетами страницы,
Но тутъ поставь фантазіи границы!
Когда-же вновь родившійся капризъ
Иль впереди мелькнувшій крупный призъ
Одушевятъ вдругъ мозгъ твой недозрѣлый;
Когда поэтъ, бичъ тупоумья смѣлый,
Лежитъ въ землѣ, достойный лишь похвалъ;
Когда нашъ Попъ, чей геній побѣждалъ
Всѣхъ критиковъ, нуждается въ глупѣйшемъ,--
Тогда дерзай! При промахѣ малѣйшемъ
Ликуй! Поэтъ вѣдь тоже человѣкъ...
Въ той кучѣ, что оставилъ прошлый вѣкъ,
Ищи ты перловъ, съ Фанни совѣщайся
И съ Курлемъ также; вытащить старайся
Скандалы всѣ давно прошедшихъ лѣтъ,
Бросай съ фальшивой кротостью ихъ въ свѣтъ
И зависть скрой подъ маскою смиренной,
И, какъ Святымъ Іоанномъ вдохновленный,
Пиши изъ злобы такъ-же, какъ Маллетъ
Писалъ для звона подлаго монетъ!
Ахъ, если-бъ ты родился въ вѣкъ достойный,
Когда несъ вздоръ Деннисъ и Ральфъ покойный,
И если-бъ дать совмѣстно съ ними могъ
Больному льву ослиный свой пинокъ,
Позналъ-бы ты за подвигъ свой награду,
Попавши вмѣстѣ съ ними въ- Дунціаду!
Вотъ снова эпосъ! Кто, злодѣй, готовъ
Насъ утопить въ обиліи стиховъ?
То Коттль, Бристоля гордость. Онъ сбираетъ
Изъ Камбріи всю ветошь и сплавляетъ
Ее на рынокъ.-- Что угодно вамъ?
Стиховъ не надо-ль? Дешево отдамъ
Всѣ сорокъ тысячъ строкъ, всѣ двадцать пѣсенъ!
Изъ Ипокрены рыбка! Вкусъ чудесенъ!
Кому угодно?-- Лишь не мнѣ, прошу,
Я прѣсныхъ блюдъ совсѣмъ не выношу!
Хотя купецъ набить мошну умѣетъ,
Но отъ торговли мозгъ его тупѣетъ,--
Пусть броситъ Коттль надежду на вѣнецъ,
Несчастнаго поэта образецъ,
Спокойно жилъ онъ, книги продавая,
Теперь строчитъ, отъ мукъ изнемогая!
О, Амосъ Коттль! Какъ это прозвучитъ,
Когда труба намъ славу возвѣститъ!
О, Амосъ Коттль! Прямой ущербъ, бѣдняга,
Тебѣ даютъ чернила и бумага!
Поэзіи, я вѣрю, преданъ ты,
Но кто-жъ прочтетъ безславные листы?
Къ чему пера, къ чему бумаги порча?
Но если-бъ Коттль, писателя не корча,
Сидѣлъ-бы въ лавкѣ, иль когда-бъ умѣлъ,
Рожденный скромно для житейскихъ дѣлъ,
Выдѣлывать бумагу, не марая,
Или работать, поле расчищая,
Или грести, Уэльса онъ пѣвцомъ
И не былъ-бы, и я-бъ не пѣлъ о немъ.
И, какъ Сизифъ, свой камень вверхъ катящій,
Такъ Морисъ намъ пытается томящій
Громадный грузъ рифмованныхъ томовъ
Втащить на верхъ смѣющихся холмовъ
Твоихъ, о Ричмондъ! Какъ кусокъ громадный
Скалы, плодъ тяжкій музы безотрадной,
Окаменѣлость тощаго ума ,
Летитъ назадъ съ высокаго холма.
Вы видите-ль печальнаго Алкея?
Въ долинѣ бродитъ, смерти онъ блѣднѣе,
Съ разбитой лирой... Гдѣ-жъ его цвѣты?
Злой Нордъ развѣялъ гордыя мечты...
И Каледоніи холодной грозы
Убили имъ взлелѣянныя розы.
О, бѣдный Шеффильдъ! Пусть оплачетъ онъ
Поэта своего столь ранній сонъ!
Но неужели долженъ бардъ оставить
Мечты себя когда-нибудь прославить?
Ужель всегда поникнетъ головой,
Коль сѣверныхъ волковъ услышитъ вой?
Во тьмѣ блуждаетъ подлая ихъ стая,
Все на пути свирѣпо пожирая.
Ничто отъ гарпій жадныхъ не уйдетъ;
Ни сѣдина, ни юность не спасетъ
Отъ злобы ихъ. Зачѣмъ-же эта свора
Нигдѣ не встрѣтитъ дружнаго отпора?
Зачѣмъ-же всѣ, завидя ихъ клыки,
Становятся послушны и робки,
И кровожадныхъ этихъ тварей сносятъ,
И ихъ назадъ, къ Артуру, не отбросятъ?
О, нашъ Джеффрей безсмертный! Помню я,--
Въ Британіи великой былъ судья;
И именемъ онъ сходенъ былъ съ тобою,
И нѣжною, правдивою душою.
Какъ будто чортъ разстался со своей
Добычею и вновь среди людей
Пустилъ гулять судью, чтобъ вдохновенье,
Какъ родъ людской, казнилъ онъ безъ стѣсненья.
И хоть душа Джеффрея не сильна,
Зато едва-ль не болѣе черна,
И такъ-же пытку любитъ. Онъ учился
При трибуналѣ; тамъ онъ навострился
Въ сужденіяхъ ошибки находить;
Изъ школы взялъ умѣнье поострить
Надъ партіей, а самъ въ другой остаться.
Захочетъ чортъ -- онъ можетъ въ судъ пробраться.
Нашъ Даніилъ взойдетъ на трибуналъ
За то, что всѣхъ онъ бѣшено ругалъ!
Какъ весело тогда Джеффризу станетъ,
Преемнику веревку онъ протянетъ
И скажетъ такъ: "Наслѣдникъ милый мой,
Съ такою же правдивою душой
И отъ меня усвоившій сноровку
Судить людей! Прими сію веревку,
Ей пользуйся, на страхъ своимъ врагамъ,
И наконецъ на ней повисни самъ!"
Такъ здравствуй-же, Джеффрей нашъ благородный,
Цвѣти въ долинѣ Файфа плодородной!
Да не падешь ты жертвою войны,--
Такъ рвутся къ ней поэзіи сыны...
Кто позабылъ изъ васъ тотъ день ужасный,
Когда стволъ пистолета безопасный
Въ рукахъ у Литтля мрачно заблисталъ
И сорванцамъ Боу-Стритта поводъ далъ
Къ насмѣшкамъ злымъ? Ахъ, въ этотъ день печальный
Затрясся самъ Дундэнъ фундаментальный.
И прокатилась, ужасомъ полна,
По глади Форта темная волна.
Завыли въ страхѣ сѣверныя бури,
Твидъ раздѣлилъ струи своей лазури:
Слезой горячей сдѣлалась одна,
Другая вдаль катилась холодна.
Артуръ къ землѣ вершиною пригнулся,
Толбутъ угрюмый тяжко покачнулся,--
Вѣдь хладный камень чувствуетъ порой;
И старый замокъ сознавалъ съ тоской:
Коль не въ тюрьмѣ Джеффрея смерть случится,
Тюрьма алмаза лучшаго лишится.
Обрушился шестнадцатый этажъ,
Гдѣ въ славный день герой родился нашъ,
И дрогнула печальная Эдина;
Всю Кэнонгетъ,-- о, чудная картина,--
Усѣяли бумажки, словно снѣгъ;
Разлитье началось чернильныхъ рѣкъ!
Былъ какъ бумага блѣденъ лобъ героя,
Былъ какъ чернила черенъ онъ душою;
Въ сліяніи эмблемъ чудесныхъ двухъ
Явилъ себя героя смѣлый духъ.
Но Каледоніи любезной фея
Отъ злобы Мура сберегла Джеффрея:
Изъ ихъ стволовъ свинецъ она беретъ,
Его любимцу въ голову кладетъ;
Какъ дождь златой восприняла Даная,
Такъ мозгъ свинецъ воспринялъ, помышляя,
Что онъ теперь богатой жилой сталъ,
Гдѣ драгоцѣнный кроется металлъ.
-- "Забудь про кровь, про дуло пистолета",--
Сказала фея,--,сынъ мой, брось все это!
Возьми перо, надъ музой вознесись,
Въ политикѣ побѣдно воцарись,
Будь гордостью страны своей родимой!
Пока британцы цѣнятъ справедливый
Твой приговоръ, пока шотландскій вкусъ
Законы пишетъ для англійскихъ музъ,--
До той поры ты властвуй безъ стѣсненья,
Встрѣчая всюду страхъ и уваженье.
Поклонниковъ послушныхъ цѣлый рой
Тебя сочтетъ всѣхъ критиковъ главой.
Смотри! проходитъ съ первыми рядами
Самъ Эбердинъ, аѳинянинъ, предъ нами;
Вотъ Гербертъ тяжкимъ Тора молоткомъ
Готовъ взмахнуть, чтобъ поддержалъ потомъ
Ты похвалою стихъ его топорный.
Нарядный Сидней, словно рабъ покорный,
Мечтаетъ пищу дать твоимъ строкамъ
И съ нимъ любитель Греціи Галламъ.
Тебѣ и Скоттъ въ поддержкѣ не откажетъ,
И сплетни про друзей Пиллансъ разскажетъ,
И преданный анаѳемѣ пѣвецъ,
Лэмъ, Таліи прекрасной жалкій жрецъ,
Теперь отмститъ товарищамъ жестоко.
Слухъ о тебѣ пусть прогремитъ далеко!
Пусть безгранично власть твоя растетъ,
И пусть за трудъ пирами воздаетъ
Тебѣ, Голландъ, признательные-жъ бритты
Сбираютъ лавръ для низкой лорда свиты,
Для знанія неистовыхъ враговъ...
Но до того, какъ будетъ въ свѣтъ готовъ
Пуститься томъ стиховъ твоихъ лазурный,
Смотри, чтобъ-Брумъ, невѣжливый и бурный,
Не помѣшалъ продажѣ быстрой ихъ,
Чтобъ не испортилъ кушаній твоихъ,
Изъ мяса хлѣбъ не сдѣлалъ, и цвѣтную
Капусту чтобъ не обратилъ въ простую!" --
Богиня, кончивъ, сына обняла,
И скрыла вновь ее сырая мгла.
Да здравствуетъ Джеффрей! Средь своры дикой
Любимецъ ты Шотландіи великой!
Большой успѣхъ стяжалъ правдивый Скоттъ,
Тебя-же, другъ, двойная слава ждетъ!
Твои труды Эдина украшаетъ,
Вечерними цвѣтами осыпаетъ,
Даетъ страницамъ тонкій ароматъ,
А голубымъ обложкамъ -- ихъ нарядъ.
Вотъ дѣвственная нимфа Итчъ... Пылая
Любовью страстной, землю забывая,
Она къ тебѣ прильнула. До другихъ
Ей дѣла нѣтъ, ей дорогъ твой лишь стихъ.
Милордъ Голландъ! Отдавши дань клевретамъ,
Ужель забыть о немъ самомъ при этомъ
И Генрихѣ Петти, что за спиной
Его торчитъ, о ловчемъ стаи той!
Да здравствуютъ-же пиршества Голланда,
Гдѣ дружно ѣстъ шотландцевъ вѣрныхъ банда,
Гдѣ критики межъ ними вволю пьютъ!
Подъ этой кровлей много, много блюдъ
Съѣдятъ еще Грубъ-Стрита мародеры.
Вы на Галлама обратите взоры:
Онъ, бросивъ вилку и схвативъ перо,
Добромъ платить желаетъ за добро
И творчество милорда критикуетъ,
Его таланта вовсе не бракуетъ,
Но говоритъ, набивши полный ротъ:
"Милордъ намъ далъ прекрасный переводъ!*
Гордись, Дунденъ, своихъ дѣтей стараньемъ!
Они для чрева пишутъ и писаньемъ
Они умѣютъ чреву угодить.
Но чтобъ порой въ печать не пропустить
Внушенной Вакхомъ мысли шаловливой,
Вогнать способной въ краску полъ стыдливый,
Милэди пѣну съ каждаго листа,
Пока не будетъ нравственность чиста,
Умѣетъ снять, ошибки поправляя
И ароматъ души своей вливая.
Теперь чередъ за драмой... Что за видъ!
Здѣсь тьма чудесъ взоръ робкій удивитъ.
И шуточки, и принцъ, сидящій въ бочкѣ,
И глупости Дибдиновой цвѣточки...
Насытитесь новинками вы всласть.
Хотя Рошіомановъ пала власть,
Хоть есть у насъ актеры съ дарованьемъ,--
Къ чему они со всѣмъ своимъ стараньемъ,
Коль критика все терпитъ этотъ вздоръ,
Коль шлетъ Рейнольдсъ ругательствъ дикій хоръ:
Чортъ васъ дери", "Проклятье", "Лѣшій съ вами",
Смыслъ здравый портя общими мѣстами;
Коль Кенни "Міръ",-- гдѣ Кенни умъ живой?--
Едва журчитъ предъ сонною толпой;
Коль "Каратачъ" Бомоновъ похищаютъ
И въ глупый фарсъ безстыдно превращаютъ!
Кто слезъ своихъ надъ сценой не прольетъ?
Ея упадокъ съ каждымъ днемъ растетъ.
Иль геніевъ ужъ нѣтъ подъ небесами,
Или исчезла совѣсть между нами?
Да гдѣ-же ты, таланта яркій свѣтъ?
Увы, средь насъ его давно ужъ нѣтъ!
Проснитесь-же, Джорджъ Кольманъ благородный
И Кумберландъ! Будите духъ народный!
Пусть вашъ набатъ прогонитъ глупость вонъ.
О, Шериданъ, возстанови-же тронъ
Комедіи, и пусть не знаетъ сцена
Германской школы тягостнаго плѣна.
Отдай ты тѣмъ Пизарра переводъ,
Кому Господь таланта не даетъ,
И драмой насъ порадуй на прощанье;
Оставь ее потомкамъ въ завѣщанье
И нашу сцену вновь переустрой.
Доколь, съ поднятой гордо головой,
На тѣхъ подмосткахъ глупость будетъ править,
Гдѣ Гаррикъ нашъ умѣлъ искусство славить,
Гдѣ Сиддонсъ волновала намъ сердца?
Доколь черты презрѣннаго лица
Посмѣетъ фарсъ скрывать подъ маской смѣха?
Когда-же эта кончится потѣха?
Доколь мы будемъ громко хохотать
Надъ тѣмъ, какъ Гукъ пытается сажать
Своихъ героевъ въ бочки? Режиссерамъ
Доколь не надоѣстъ насъ пичкать вздоромъ
То Скеффингтона, Гуза, то Шерри?
А Массинджеръ, Отвэй, Шекспиръ внутри
Своихъ шкаповъ доколь-же позабыты
И плѣсенью отъ времени покрыты?
Объ аргонавтахъ славы взапуски
Межъ тѣмъ кричатъ газетные листки.
Гузъ съ Скеффингтономъ славу раздѣляютъ,..
Ихъ призраки Льюиса не пугаютъ!
Чтожъ, похвалы достоинъ Скеффингтонъ:
Прославился равно повсюду онъ
Костюмами и тощимъ вдохновеньемъ;
И самъ Гринвудъ своимъ воображеньемъ
Ему порой никакъ не угодитъ...
Въ пяти бравурныхъ актахъ онъ гремитъ,
Пока Джонъ Буль слѣдитъ съ нѣмымъ вопросомъ
За тѣмъ, что происходитъ передъ носомъ.
Но покупныхъ апплодисментовъ шумъ
Его выводитъ изъ глубокихъ думъ,
Онъ отъ себя сонливость отгоняетъ,
Со всѣми вмѣстѣ хлопать начинаетъ.
Такъ вотъ, друзья, нашъ вѣкъ теперь каковъ!
Какъ больно вспомнить намъ про жизнь отцовъ.
Убило-ль совѣсть въ бриттахъ вырожденье?
Всегда-ли глупость встрѣтитъ поклоненье?
Я не могу всецѣло нашу знать
За восхищенье Нольди обвинять,
За щедрыя ихъ итальянцамъ дани,
Иль панталонамъ славнымъ Каталани.
Что-жъ дѣлать имъ, когда даютъ у насъ
Для мысли -- смѣхъ, для смѣха -- рядъ гримасъ.
Пусть нравы намъ Авзонія смягчаетъ,
Пускай сердца искусно развращаетъ,
Своими пусть безумствами дивитъ,
Хваля порокъ, приличій не щадитъ.
Пусть нашихъ дамъ блестятъ восторгомъ глазки
При видѣ формъ Дегэ, сулящихъ ласки,
Пусть тѣшитъ видъ Гайтоновскихъ прыжковъ
Мальчишекъ знатныхъ, знатныхъ стариковъ.
Любуются пусть снобы въ упоеньѣ
На формы Прэль, презрѣвшія стѣсненье
Несносной ткани. Пусть,-- о дивный видъ,
Анджіолини бюстъ свой обнажитъ,
И такъ красиво ручки округляетъ,
И граціозно ножки выставляетъ.
Пускай Коллини прелестью руладъ
Влюбленныхъ пѣсенъ разливаетъ ядъ,--
Но вы, пророки грозные, молчите!
Своей косы разящей не точите.
Гонители пороковъ нашихъ всѣхъ,
Для коихъ кружка пива въ праздникъ -- грѣхъ,
Какъ въ воскресенье -- помощь брадобрѣя;
Непочатыхъ бутылокъ батарея,
Небритой бороды густая тѣнь --
Вотъ знакъ, какъ чтите вы субботній день.
Хвала отцу распутниковъ Гревилю
И капищу безумія -- Арджилю!
Отель громадный блещетъ красотой
И переполненъ пестрою толпой.
Вотъ впереди -- Петроній современный,
Тамъ евнухи, тамъ гесперійскій хоръ,
Тамъ нѣжной лютни тихій разговоръ
И сладострастной лиры рокотанье;
Французскихъ танцевъ тамъ очарованье,
Тамъ музыка Италіи, ночей
Безумныхъ вихрь, безумныхъ блескъ очей.
Улыбки дамъ, винъ разныхъ изобилье,
Все собралось туда въ одномъ усильѣ
Чтобъ развлекать фатишекъ, дураковъ,
Распутниковъ, мерзавцевъ, игроковъ --
И нашихъ лордовъ! Каждый выбираетъ
Себѣ тамъ все, что только пожелаетъ:
Иль музыку, иль кости, иль вино,
Или жену сосѣда -- все равно!
Коммерціи сыны о разореньѣ
Намъ плачутся и ищутъ сожалѣнья...
Не сами-ли виной они тому?
О бѣдности ихъ праздному уму
Чужда бываетъ мысль. Подъ солнцемъ счастья
Рожденные не знаютъ о ненастъѣ.
Лишь иногда захочется шуту
И выскочкѣ представить нищету;
Онъ дѣдушкины тряпки одѣваетъ
И средь толпы со смѣхомъ выступаетъ.
Вотъ занавѣсь упала. Настаетъ
Для зрителей безумствовать чередъ!
Тамъ шествуютъ богатыя вдовицы,
Тамъ носятся раздѣтыя юницы,
Отдавшись вальса сладостной волнѣ.
Походкой плавной движутся однѣ,
Гордятся членовъ гибкостью другія.
Однѣ, чтобы ирландцы удалые
Могли попасть скорѣй въ ихъ сладкій плѣнъ,
Косметиками побѣждаютъ тлѣнъ
Ихъ прелестей. Съ любовными сѣтями
Охотятся другія за мужьями
И узнаютъ, гоня стыдливость прочь,
Что узнается въ брачную лишь ночь.
Пріютъ грѣха, убѣжище разврата,
Гдѣ лишь любви искусство только свято!
Гдѣ дѣвушки нечистыми полны
Мечтаньями, а юноши вольны
Уроки брать, какъ властвовать сердцами!
Вотъ тамъ сейчасъ смѣшался съ игроками
Испаніи далекой юный гость ..
Вотъ карты взялъ, вотъ онъ бросаетъ кость
Она гремитъ... "Ну, сколько? Семь! Въ надбавку
Пусть тысяча теперь идетъ на ставку!"
А коль душа потерей сражена
И жизнь тебѣ ужъ больше не нужна;
Ты выбираешь Поуля пистолеты
Иль женихомъ становишься Поджеты.
Вотъ жизни плодъ, въ безумьѣ начатой
И конченной позорной нищетой!
Тебя никто любовью не окружитъ|
Безстрастная рука тебѣ послужитъ,
Наемникъ будетъ раны обмывать,
Послѣднее дыханье принимать.
Въ забвеніи, осмѣянный врагами,
Погубленный безумными пирами,
Какъ Клодіусъ, ты въ свѣтѣ проживешь
И какъ Фалкландъ въ міръ лучшій отойдешь!
О истина! Создай ты намъ поэта
И дай ему ты вырвать язву эту! /
Вѣдь я изъ этой шайки озорной
Едва-ль нс самый членъ ея шальной,
Умѣющій въ душѣ цѣнить благое,
Но въ жизни часто дѣлавшій другое.
Я, помощи не знавшій никогда,
Столь надобной въ незрѣлые года,
Боровшійся съ кипучими страстями,
Знакомый съ тѣми чудными путями,
Что къ наслажденью завлекаютъ насъ,
Дорогу тамъ терявшій каждый разъ --
Ужъ даже я свой голосъ возвышаю
И въ развращеньѣ нравовъ обвиняю
Всѣхъ тѣхъ господъ. Насмѣшливый мой другъ
Съ коварною улыбкой скажетъ вдругъ:
"Да чѣмъ же ты ихъ лучше, съумасшедшій".
Надъ перемѣной, чудно происшедшей
Въ моихъ рѣчахъ, подивятся друзья.
Пусть такъ! Когда поэта встрѣчу я,
Который, какъ Джиффордъ, съ душою рѣдкой
Соединитъ талантъ къ сатирѣ ѣдкой
И станетъ защищать отъ зла добро,
Тогда свое я положу перо.
Я подниму лишь голосъ, чтобъ привѣтомъ
Его почтить, хоть и меня при этомъ,
Какъ всѣхъ другихъ, онъ будетъ бичевать
И со стези порока совлекать.
А что до мелкихъ рыбокъ въ мутномъ илѣ,
Отъ Гафиза до Боульса-простофили,
То пусть онѣ сидятъ всѣ по норамъ,
Пусть знаютъ свой Сентъ-Джильсъ и Тоттенгамъ,
Иль, такъ какъ нынѣ знать большого свѣта
Пустилась взапуски кропать сонеты,
Пускай свой знаютъ Сквэръ иль свой Бондъ-Стритъ.
Кому, сказать по правдѣ, повредитъ,
Коль человѣкъ съ вліяньемъ, съ положеньемъ,
Порой метнетъ въ печать стихотвореньемъ?
Пускай, не внемля критиковъ мольбѣ,
Сэръ Т. читаетъ стансы самъ себѣ,
Пусть Мильсъ Андрюсъ съ куплетами хлопочетъ,
Безсмертія достичь въ прологахъ хочетъ,
Хоть онъ творецъ мертворожденныхъ драмъ!
Зачѣмъ-же въ это вмѣшиваться намъ?
Средь лордовъ также мы порой встрѣчаемъ
Поэта. Что-жъ? Его мы восхваляемъ
За то одно, что можетъ онъ писать.
Ахъ, былъ-бы вкусъ, кто захотѣлъ-бы взять
Ихъ титулы, совмѣстно съ ихъ стихами!
Гдѣ Роскоммонъ, Шефильдъ? Ужъ ихъ вѣнками
Никто себя не смѣетъ украшать!..
Какая-жъ муза можетъ награждать
Карлейлево разслабленное пѣнье?
Коль школьнику прощаютъ увлеченье,
Когда грѣшитъ онъ рифмою порой,
То старику съ сѣдою головой
Нельзя простить стиховъ, что все глупѣютъ,
Пока поэта волосы сѣдѣютъ.
Какихъ-какихъ чиновъ у лорда нѣтъ!
Пэръ, памфлетистъ, франтишка и поэтъ!
Его творенья, глупыя въ началѣ,
Несносныя подъ старость, наводняли
Театръ нашъ бѣдный, здравый вкусъ губя
Пока "довольно съ насъ уже тебя*
Дирекція въ сердцахъ не закричала
И пичкать насъ милордомъ перестала.
Оставимъ-же вельможу хохотать
Надъ судьями, дадимъ переплетать
Тома стиховъ своихъ телячьей кожей,
Съ его талантомъ столь забавно схожей!
Сорвите, сэръ, сафьянный переплетъ:
Телячья кожа больше къ вамъ идетъ.
А вы, друиды съ мѣдной головою,
Пѣвцы для хлѣба! Огорчать войною
Я не желаю вовсе васъ пока!
Вѣдь тяжкая Джиффордова рука
Недавно стаю вашу разогнала.
Вы можете завистливыя жала
Въ талантъ теперь свободно запускать,
Васъ алчный голодъ можетъ оправдать.
Крыломъ своимъ васъ жалость прикрываетъ;
Въ честь Фокса гимнъ пускай васъ услаждаетъ,
Пусть будетъ плащъ Мельвиля -- вашъ покровъ,
Васъ Лета ждетъ, кропатели стиховъ!
Миръ вамъ навѣкъ -- вотъ лучшая награда
За весь вашъ трудъ. Но если-бъ было надо
Безсмертье вамъ,-- для этого годна
Лишь Дунціада славная одна.
Ну, а теперь вы всѣ забыты нами
Съ достойными другими именами.
Бранить я Розу также не хочу,
Надъ прозою ея не хохочу,
И надъ ея поэзіей невнятной,
Едва-ль изъ насъ кому-нибудь понятной.
Хотя изъ школы Круска молодцы
Не наводняютъ болѣе столбцы
Журналовъ нашихъ, старыя ухватки
Кой-гдѣ живутъ, кой-гдѣ бываютъ схватки
Средь инвалидовъ Бэлля: все кричитъ
Матильда наша, все Гафизъ пищитъ,
И, съ подписью О. P. Q. неразлучный,
Метафорой пугаетъ Мерри скучный.
Коль подмастерье броситъ молодой
И мастерскую и прилавокъ свой;
Когда, забывъ про Криспина Святого,
Оставитъ шило для пера тупого,
Чтобы для музъ сандаліи тачать,--
Какъ будутъ всѣ ему рукоплескать!
Писатели въ конецъ его захвалятъ
И дамы также; если-же ужалитъ
Его порой сатирикъ,-- то бѣда:
Завистникомъ зовутъ его тогда!
Вѣдь мнѣнье свѣта выше всякихъ мнѣній,--
Всѣ за него,-- ужели онъ не геній?
Самъ Кэпель Лофтъ въ восторгѣ отъ него!
О, ремесла простого своего
Счастливые сыны! Бросайте, други,
Свои вы пашни, заступы и плуги!
Вѣдь Блумфильдъ, Борнсъ, самъ Джиффордъ, нашъ герой,
Всѣ родились подъ тусклою звѣздой
Въ сословьѣ низкомъ, но, съ своей судьбою
Не помирившись, счастье взяли съ бою...
Вотъ вамъ какой примѣръ прекрасный данъ!
Чѣмъ Блумфильду уступитъ братъ Натанъ?
Иль Фебъ ему откажетъ въ одобреньѣ?
Зажглось въ Натанѣ -- коль не вдохновенье,
То рвеніе къ рифмованнымъ строкамъ.
Священный пылъ больнымъ его мозгамъ
Всецѣло чуждъ, хоть умъ его затмился...
Крестьянина-ль вѣкъ горькій прекратился,
Иль кто-нибудь огородилъ свой лугъ,--
Хвалебной оды тотчасъ слышенъ звукъ!
Ну что-жъ, когда британская натура
Такъ воспріяла яркій свѣтъ культуры,--
Пусть властвуетъ поэзія въ сердцахъ,
И въ мастерскихъ цвѣтетъ, и въ деревняхъ.
Смѣлѣе въ путь, башмачники-поэты!
Тачайте стансы такъ-же, какъ штиблеты!
Вы музою плѣните милыхъ дамъ,
А кстати сбытъ найдете башмакамъ.
Пусть вдохновеньемъ неучъ-ткачъ кичится,
И пусть портной въ стихахъ распространится
Свободнѣе, чѣмъ въ счетахъ. Свѣтскій франтъ
Вознаградитъ живой его талантъ
И за стихи ему заплатитъ сразу,
Лишь за свои расплатится заказы.
Воспѣвъ поэтовъ славныхъ, я готовъ
Парнаса чтить непризнанныхъ сыновъ.
Раскрой, Камбель, свое намъ дарованье!
Къ безсмертію святое притязанье
Кто, коль не ты, осмѣлится имѣть?
А ты, Роджерсъ! Умѣлъ ты раньше пѣть
Такъ сладко намъ... Припомни блескъ былого
И вдохновись воспоминаньемъ снова...
Дай намъ услышать нѣжный голосъ твой
И Феба возведи на тронъ пустой!
Будь славенъ самъ, прославь свою отчизну.
Не вѣчно-жъ муза будетъ править тризну
Передъ могильнымъ Коупера холмомъ,
Переходя въ отчаяньѣ нѣмомъ
Плести вѣнокъ надъ скромною могилой,
Гдѣ Борнсъ лежитъ, ея поклонникъ милый?
Не вѣчно, нѣтъ! Хоть презираетъ Фебъ
Пѣвцовъ, которыхъ манитъ только хлѣбъ,
Которымъ глупость служитъ вдохновеньемъ,
Все-жъ видитъ онъ порою съ утѣшеньемъ,;
Какъ бардъ иной безъ вычурныхъ гримасъ
Безхитростною пѣсней тронетъ насъ.
Въ свидѣтели Джиффорда вызываю,
Съ нимъ Макнэйля и Сотби приглашаю!
"Зачѣмъ Джиффордъ не пишетъ ничего?* --
Мы слышали не разъ. Теперь его
Хотимъ и мы спросить о томъ-же самомъ.
Иль некого покрыть публичнымъ срамомъ?
Иль больше нѣтъ на свѣтѣ дураковъ,
Чьи спины ждутъ живительныхъ рубцовъ
Отъ твоего бича? Сатиры геній
Ужъ не найдетъ достойныхъ преступленій
Для смѣха своего? Или дорогъ
Не наводнилъ ликующій порокъ?
Или всегда удастся нашимъ лордамъ
Распутствовать повсюду съ видомъ гордымъ,
Отъ правосудья вѣчно ускользать
И музъ святого гнѣва избѣгать?
Ужель они не будутъ маяками
Зловѣщими блистать передъ вѣками,
Указывать грѣха опасный путь?
Проснись, Джиффордъ! Въ обѣтахъ честенъ будь,
Исполни долгъ, безумцевъ исправляя,
Иль краску въ нихъ смущенья вызывая.
О, бѣдный Уайтъ! Была твоя весна
Еще благоуханна и ясна
И музы юной только крѣпли силы,
Когда тебя отъ насъ взяла могила!
Замолкнулъ лиры благородной звукъ,
Палъ жертвою науки знанья другъ...
Межъ нами сердца чуткаго не стало;
Тебѣ наука щедро разсыпала
Свои дары -- познанья сѣмена, --
Но жатва ихъ была обречена
Безстрастной смерти. Геній прихотливый
Самъ погасилъ огонь души пытливой
И рану растравилъ въ груди больной.
Такъ падаетъ настигнутый стрѣлой
Степной орелъ и, распростертъ въ долинѣ,
Чтобъ съ тучами ужъ не парить отнынѣ,
Въ перѣ, принесшемъ злое остріе,
Съ отчаяньемъ вдругъ узнаетъ свое!
И тягостнѣй тѣлеснаго страданья
Ему въ то время жгучее сознанье,
Что отдалъ онъ безжалостнымъ врагамъ
Оружіе, что выростилъ онъ самъ!
Давно-ли клалъ въ гнѣздо свое съ любовью
Онъ то перо пропитанное кровью...
Случалось слышать мнѣ, что въ наши дни
Лишь призраки блестящіе одни,
Лишь вымыслы одни воображенья
Влекутъ къ себѣ поэтовъ вдохновенье.
Художники и прозы, и стиха
И впрямь теперь, какъ смертнаго грѣха,
Чураются словца "обыкновенный";
Но иногда свой лучъ проникновенный
Въ пѣвца захочетъ правда заронить,
Очарованье пѣснѣ сообщить...
Пускай, цѣня высоко добродѣтель,
Докажетъ это мой живой свидѣтель,
Мой Краббъ любезный, музы сельской жрецъ,
Природы лучшій, преданный пѣвецъ.
Пусть Ши теперь вниманьемъ овладѣетъ.
Перомъ и кистью онъ творить умѣетъ,
И живопись съ поэзіей-сестрой
Смѣняясь водятъ быстрою рукой.
То онъ блеснетъ прелестными стихами,
То оживитъ вдругъ краски передъ нами.
Вполнѣ достоинъ онъ двойныхъ наградъ,
Соперникъ барду, живописцу братъ!
Какъ безконечно счастливъ бардъ, могущій
Проникнуть въ тѣ таинственныя кущи,
Гдѣ нѣкогда родились музы намъ!
Какъ счастливъ тотъ, чьимъ удалось стопамъ
Попрать ту землю, чьимъ глазамъ случилось
Тѣ страны зрѣть, гдѣ столько народилось
Поэтовъ и героевъ, гдѣ досель
Свою ласкаетъ слава колыбель,
Досель паритъ надъ берегомъ ахеянъ!
Вдвойнѣ тотъ счастливъ, въ чьей душѣ взлелѣянъ
Огонь любви къ классической странѣ,
Кто намъ поетъ о славной старинѣ,
Кто, какъ художникъ, смотритъ на руины,
Кто разорвалъ, какъ дымку паутины,
Вуаль вѣковъ... О, Райтъ! Ты могъ смотрѣть
На тѣ брега, ты ихъ умѣлъ воспѣть!
Героевъ и боговъ страны чудесной
Прославить бы не могъ писатель прѣсный.
А вы, друзья, диковинныхъ камней
Сокрытый блескъ предъ свѣтомъ нашихъ дней
Раскрывшіе! Сотрудники-витіи,
Вплетавшіе въ гирлянды Іоніи
Изъ Аттики цвѣтовъ прелестныхъ рядъ!
Какъ сладокъ ихъ тончайшій ароматъ,
Какъ онъ языкъ родной нашъ украшаетъ!
Вашъ благородный геній пріучаетъ
Къ мелодіямъ эллинскимъ нашъ Парнасъ,--
Но чуждыхъ намъ не надобно прикрасъ!
Ахейскую цѣвницу золотую
Оставьте вы -- и вспомните родную!
Вотъ имъ-то честь должна принадлежать
Поэзіи законъ возстановлять;
Но только бардовъ этихъ пѣснопѣнье
Пусть не напомнитъ пошлыя творенья
Намъ Дарвина, сонливаго пѣвца,
Стиховъ пустыхъ великаго творца.
Вся мишура кимваловъ позлащенныхъ
Не веселитъ очей намъ утомленныхъ,
А пѣнье ихъ нашъ слухъ не веселитъ;
Сначала затмевалъ ихъ гордый видъ
Простыя лиры, но потомъ съ годами
Открылась мѣдь подъ золотомъ мѣстами,
И растворился легкихъ сильфовъ рой
Въ сравненіяхъ, въ болтливости пустой.
Пусть барды той манеры избѣгаютъ,
Пусть съ Дарвиномъ тѣ формы умираютъ:
Фальшивый блескъ сначала тѣшитъ насъ,
Но вслѣдъ за тѣмъ усталый рѣжетъ глазъ.
Пусть не идутъ они стезей вульгарной
Вордсвортовой поэзіи бездарной,
Что кажется намъ лепетомъ дѣтей,
А Лэму съ Ллойдомъ кажется нѣжнѣй
Мелодіи небесной. Но -- молчанье!--
Мои права столь малы на вниманье,
И безъ меня талантъ свой путь найдетъ
И бардовъ пѣснь къ Олимпу вознесетъ,
О, Вальтеръ Скоттъ, пусть твой оставитъ геній
Кровавую поэзію сраженій
Ничтожествамъ! Пусть ожиданье мзды
Ихъ вдохновляетъ жалкіе труды!
Талантъ вѣдь самъ всегда себя питаетъ.
Свои сонеты Соути пусть кропаетъ,
Хотя къ веснѣ и такъ ужъ каждый годъ
Его обильной музы зрѣетъ плодъ.
Вордсвортъ поетъ пусть дѣтскія рулады,
Пускай Кольриджа милыя баллады
Груднымъ младенцамъ навѣваютъ сны;
Льюисовой фантазіи сыны
Въ читателей пускай вселяютъ трепетъ;
Пусть стонетъ Муръ, а Mypa сонный лепетъ
Пускай Странгфордъ безсовѣстно крадетъ
И съ клятвою Камоэнсомъ зоветъ.
Пускай Гейлей плетется хромоногій,
И Монгомери бредъ несетъ убогій,
И Граммъ-ханжа пускай громитъ грѣхи,
И полируетъ Боуль свои стихи,
Въ нихъ до конца и плача и вздыхая;
Карлейль, Матильда, Стоттъ,-- вся банда злая,
Что населяетъ сплошь теперь Грубъ-Стритъ
Или Гросвеноръ-Плэсъ -- пускай строчитъ,
Покуда смерть отъ нихъ насъ не избавитъ
Иль здравый смыслъ молчать ихъ не заставитъ.
Ужель къ тебѣ, нашъ славный Вальтеръ Скоттъ,
Языкъ ничтожныхъ рифмачей идетъ?
Ты слышишь-ли призывъ проникновенный?
Давно ужъ звуковъ лиры ждутъ священной
И девять музъ, и вся твоя страна,--
А лира та тебѣ вѣдь вручена!
Иль Каледоніи твоей преданья
Тебѣ съумѣли дать для воспѣванья
Лишь похожденья клана молодцовъ,
Мошенниковъ презрѣнныхъ и воровъ,
Иль, сказочекъ достойныя Шервуда
И подвиговъ геройскихъ Робинъ Гуда,
Лишь темныя Мармьоновы дѣла?
Шотландія! Хотя твоя хвала
Пѣвца цѣннѣйшимъ лавромъ украшаетъ,
Но все-жъ его безсмертьемъ увѣнчаетъ
Весь міръ, не ты одна. Нашъ Альбіонъ
Разрушится, въ сонъ мертвый погруженъ.
Но не умретъ пѣвецъ нашъ вдохновенный!
О славѣ той страны благословенной,
Объ Англіи потомкамъ онъ споетъ
И передъ міромъ честь ея спасетъ.
Что-жъ заразитъ пѣвца одушевленьемъ,
Чтобъ на борьбу отважиться съ забвеньемъ?
Бёзъ удержу течетъ рѣка временъ
Со смѣною и націй, и племенъ;
Всегда кумиръ возносится толпою
И новому гремитъ хвала герою...
Но смѣнитъ сынъ отца, а дѣда внукъ --
И гдѣ-жъ поэтъ, гдѣ громкой лиры звукъ?
Ото всего, что раньше такъ цѣнилось,
У насъ лишь имя смутно сохранилось!
Когда трубы побѣдной смолкнетъ громъ,
Смолкаетъ все, спитъ эхо крѣпкимъ сномъ.
Какъ фениксъ на ' кострѣ, вдругъ слава вспыхнетъ,
Свой поздній ароматъ отдастъ -- и стихнетъ...
А гдѣ-же Гранты черные сыны,
Любители научной глубины
И каламбуровъ пошлыхъ? Неужели
И эти къ музѣ подойти посмѣли?
Но нѣтъ, смотри: отъ нихъ она бѣжитъ,
Ситоновъ призъ ее не поразитъ,
Хотя теперь печатными станками
Владѣетъ Горъ съ позорными стихами
И жалкій Гойль... (не тотъ, что такъ помогъ
Картежникамъ: для тѣхъ не важенъ слогъ!)
Кого-же слава Гранты соблазняетъ,
Тотъ пусть ея Пегаса осѣдлаетъ;
Клянусь оселъ достопочтенный сей
Вполнѣ достоинъ матери своей.
О, Гранта, вѣрь: твой Геликонъ безводный
Темнѣй, чѣмъ Кэмъ съ его волной холодной.
Вотъ тратитъ Кларкъ свой безполезный трудъ,
Чтобъ нравиться,-- забывъ, что не ведутъ
Его стихи къ ученому диплому!
Въ сатирика играя попустому,
Даетъ намъ шутъ -- что мѣсяцъ,то памфлетъ,
Онъ, поставщикъ скандаловъ для газетъ;
Тамъ пасквиль тиснетъ, слухъ тамъ пуститъ ложный,--
На родъ людской самъ пасквиль онъ ничтожный.
Вандальской расы мрачное жилье,
Науки гордость, горькій срамъ ея!
Ты ужъ давно далекимъ Фебу стало,
Годжсона стихъ тебѣ поможетъ мало,
Гьюсона пѣснь тебѣ не пособитъ!
Но тамъ, гдѣ волны чистыя струитъ
Прозрачная Изида,-- тамъ порою
Играетъ муза съ рѣзвою волною
И въ тишинѣ зеленыхъ береговъ
Вѣнки сплетаетъ изъ лѣсныхъ цвѣтовъ,
Чтобъ увѣнчать пѣвца за посѣщенье
Ея священныхъ рощъ съ зеленой сѣнью.
Вотъ тамъ Ричардсъ огонь свой почерпалъ
И про дѣла намъ предковъ разсказалъ.
Коль я сказалъ, не слыша приглашенья,
Все, что давно извѣстно, безъ сомнѣнья;
Коль объявилъ жестокую войну
Я олухамъ, позорящимъ страну,--
Виной тому любовь моя къ народу,
Любимцу музъ, влюбленному въ свободу...
О, Англія! Когда-бъ пѣвцы твои
Съ тобой равняли доблести свои!
Являешься предъ изумленнымъ міромъ
Аѳинами въ наукахъ, въ славѣ -- Тиромъ,
Въ военной силѣ -- Римомъ ты всегда!
Тебѣ покорны суша и вода..
Но гдѣ-жъ теперь премудрыя Аѳины?
О славѣ Рима помнятъ лишь руины,
Колонны Тира скрылись подъ водой...
Чтобъ не случилось этого съ тобой,
О, Англія,-- чтобъ мощь не расшаталась,
И чтобъ ты въ прахъ съ вѣками не распалась!..
Но я молчу. Зачѣмъ мнѣ продолжать?
Кассандру мнѣ къ чему изображать?
Вѣдь слишкомъ поздно мнѣ, какъ ей, повѣрятъ;
Пусть наши барды съ родиной раздѣлятъ
Ея средь странъ и славу и почетъ --
Лишь къ этому ихъ пѣснь моя зоветъ.
Несчастная Британія! Богата
Мужами ты, что гордость для сената --
Потѣха для толпы. Живутъ они
Тебѣ на славу долгіе пусть дни
Ораторы пусть фразы разсыпаютъ,
О здравомъ смыслѣ пусть заботъ не знаютъ,
Пусть Каннинга пилятъ за умъ, и спитъ
Въ томъ креслѣ Портландъ, гдѣ сидѣлъ нашъ Питтъ!
Теперь прощай, покуда вѣтръ прибрежный
Не натянулъ мой парусъ бѣлоснѣжный.
Брегъ Африки мой встрѣтитъ скоро взоръ,
Кельпэ напротивъ цѣпь откроетъ горъ,
Затѣмъ луна Стамбула засіяетъ.
Но путь туда корабль мой направляетъ,
Гдѣ красоту впервые міръ позналъ,
Гдѣ надъ громадой величавой скалъ
Возноситъ Каффъ корону снѣговую...
Когда-жъ я вновь узрю страну родную,
Ничей станокъ меня не соблазнитъ, --
Что видѣлъ я -- дневникъ мой сохранитъ.
Пусть свѣтскій франтъ свои замѣтки съ жаромъ
Печатаетъ, соперничая съ Карромъ;
За славою пусть гонится Эльджинъ,
Ее въ обломкахъ ищетъ Эбердинъ!
Пусть деньгами сорятъ они безъ счета
На статуи лже-Фидьевой работы
И изъ своихъ пускай они дворцовъ
Устроятъ рынокъ древнихъ образцовъ.
Иные пусть въ бесѣдѣ диллетантской
О башнѣ намъ повѣдаютъ троянской;
Топографомъ пусть будетъ старый Джель,
Хвала ему! Зато моя свирѣль
Не истерзаетъ вкусъ вашъ прихотливый,
По крайней мѣрѣ,-- прозой кропотливой.
Разсказъ спокойно я кончаю свой,
Готовый встрѣтить гнѣвъ задѣтыхъ мной.
Трусливостью позорной не страдая,
Сатиру эту я своей признаю;
Не приписалъ никто ее другимъ.
Мой смѣхъ знакомъ на родинѣ инымъ:
Вѣдь голосъ мой вторично ужъ раздался,
Отъ словъ своихъ ужель я отпирался?
Такъ прочь-же, прочь, таинственный покровъ!
Пусть на меня несется стая псовъ!
Пугать меня -- напрасныя старанья,
Я не боюсь Мельбурнскаго оранья,
Мнѣ ненависть Галлама не страшна,
Какъ Лэма гнѣвъ, Голландова жена,
Невинные Джеффрея пистолеты,
Эдины пылкой дюжіе атлеты,
Ея молніеносная печать!
Не такъ легко со мной имъ совладать!
Тѣ молодцы, въ плащахъ, получатъ то же,
Почувствуютъ, что ихъ живая кожа
Нѣжнѣе, чѣмъ резиновая ткань.
Отдамъ и я, быть можетъ, битвѣ дань,
Но постою, покуда хватитъ силы.
А были дниѵ--ни разу не сходила
Язвительность съ невинныхъ губъ моихъ,--
Вѣдь желчь потомъ ужъ пропитала ихъ!
И не было вокругъ меня творенья,
Что-бъ вызвало во мнѣ одно презрѣнье.
Я зачерствѣлъ... теперь не тотъ ужъ я,
Безслѣдно юность канула моя;
Я научился думать справедливо
И говорить, хоть рѣзко, но правдиво.
Я критика съумѣю осмѣять,
Безжалостно его колесовать
На колесѣ, что мнѣ онъ назначаетъ;
Коль цѣловать мнѣ плетку предлагаетъ
Какой-нибудь трусливый рифмоплетъ,
Отпоръ живой онъ у меня найдетъ.
Пренебрегать привыкъ я похвалами,
Пускай сидятъ съ нахмуренными лбами
Соперники-поэты. Я бы могъ
Теперь свалить изъ нихъ любого съ ногъ!
Во всеоружьѣ, со спокойнымъ взоромъ,
Бросаю я перчатку мародерамъ
Шотландіи и англійскимъ осламъ!
Вотъ что сказать осмѣлился я вамъ.
Безстрастное другіе скажутъ мнѣнье,--
Нанесено-ль здѣсь вѣку оскорбленье;
Пусть въ публикѣ стихи мои найдутъ
Безжалостный, но справедливый судъ!..
Перевод: С. Ильинъ.