Въ то время, когда настоящее изданіе находилось уже въ печати, мнѣ сообщили, что мои добросовѣстные и возлюбленные братцы, Эдинбургскіе обозрѣватели, приготовляютъ жесточайшую критику на мою бѣдную, скромную и безобидную музу, которую они уже такъ дьявольски обидѣли своимъ безбожнымъ сквернословіемъ.
Tantaene animis coelestibus irae?
Я думаю, что мнѣ можно сказать о Джеффри словами сэра Андрью Эгчика: "Если-бъ я зналъ, что онъ такой бойкій и мастеръ драться, такъ чортъ бы его взялъ прежде чѣмъ я его вызвалъ" {"Двѣнадцатая Ночь", д. III, сц. 5 ("Библ. вел. пис.", Шекспиръ, II, 540).}. Какъ жаль, что я буду уже за Босфоромъ прежде, чѣмъ ближайшій номеръ "Обозрѣнія" переѣдетъ черезъ Твидъ! Но я еще надѣюсь закурить имъ свою трубку въ Персіи {Статья эта не появилась въ печати, и Байронъ, въ стихотвореніи "На тему изъ Горація", насмѣшливо отозвался о молчаніи Джеффри, видя въ немъ доказательство, что критикъ уступилъ поле сраженія.}.
Мои сѣверные друзья обвинили меня -- и справедливо -- въ личныхъ нападкахъ на ихъ великаго литературнаго людоѣда Джеффри; но что же мнѣ было дѣлать съ нимъ и съ его грязной сворой, которая кормится ложью и сплетнями и утоляетъ свою жажду злоязычіемъ? Я приводилъ факты и безъ того всѣмъ хорошо извѣстные, а о характерѣ Джеффри свободно высказалъ свое мнѣніе, на которое онъ до сихъ поръ не обижался: развѣ мусорщика можно запачкать грязью, которую въ него бросаютъ? Пустъ говорятъ, что я покидаю Англію потому, что оскорбилъ "лицъ, пользующихся въ городѣ уваженіемъ за свои умственныя качества"; я еще вернусь, и думаю, что ихъ мщеніе не остынетъ до моего возвращенія. Тѣ, кто меня знаетъ, могутъ засвидѣтельствовать, что причины моего отъѣзда изъ Англіи но имѣютъ ничего общаго съ опасеніями -- литературными или личными; а тѣ, кто меня не знаетъ, когда-нибудь въ этомъ убѣдятся. Со времени изданія настоящаго сочиненія мое имя не было тайной; я большею частью находился въ Лондонѣ, готовый отвѣчать за свою дерзость, и ежедневно ожидалъ различныхъ вызововъ; но -- увы!-- "вѣкъ рыцарства умчался", или, выражаясь по-просту, въ ваше время у людей не хватаетъ духу.
Есть одинъ молодой человѣкъ, именуемый Гьюсономъ Кларкомъ (подразумѣвай: "эсквайръ"), призрѣваемый въ Эммануэль-колледжѣ и, какъ кажется, уроженецъ Бервика на Твидѣ. Я вывелъ его на этихъ страницахъ въ гораздо лучшей компаніи, нежели та, въ которой онъ обыкновенно вращается; не взирая на это, онъ оказался очень злой собачонкой, и безъ всякой явной для меня причины, если не считать личной его ссоры съ медвѣдемъ, котораго я взялъ съ собой въ Кэмбриджъ въ товарищи и успѣхамъ котораго помѣшала зависть его ровесниковъ изъ Триняти-колледжа. Въ теченіе цѣлаго года и нѣсколькихъ мѣсяцовъ сей юноша не переставалъ нападать на меня и, что гораздо хуже, -- на упомянутую выше безобидную невинность, въ журналѣ "Сатиристъ". Я ровно ничѣмъ его на это не вызвалъ; я даже не слыхалъ его имени раньше, чѣмъ оно появилось въ "Сатиристѣ", стало быть, у него нѣтъ причины жаловаться на меня, и я имѣю право сказать, что онъ скорѣе долженъ бы былъ быть доволенъ мною. Я помянулъ теперь всѣхъ тѣхъ, кто сдѣлалъ мнѣ честь упоминаніемъ обо мнѣ и о моихъ близкихъ, т. е. о моемъ медвѣдѣ и о моей книгѣ, -- за исключеніемъ только редактора "Сатириста", который, повидимому, джентльмэнъ, а впрочемъ, -- Богъ его знаетъ! Мнѣ хотѣлось бы, чтобы онъ удѣлилъ частичку своего джентльмэнства подчиненнымъ ему писакамъ, Я слышалъ, что г. Джернингэмъ намѣренъ вступиться за своего мецената, лорда Карлейля. Я надѣюсь, однако, что этого не случится: онъ былъ однимъ изъ тѣхъ немногихъ людей, которые въ теченіе моего весьма краткаго съ ними знакомства, въ дни моего отрочества, относились ко мнѣ ласково; поэтому что бы онъ ни сдѣлалъ и что бы ни сказалъ, я не перенесу молча. Болѣе я ничего не имѣю прибавить, кромѣ общаго засвидѣтельствованія моей признательности читателямъ, издателямъ и книгопродавцамъ. Говоря словами Вальтера Скотта, я желаю
"Всѣмъ добрымъ людямъ доброй ночи:
Пусть сладкій совъ смежитъ имъ очи".