Въ обители священной Санта-Кроче
Есть прахъ...
(Строфа IV).
Это имя напоминаетъ не только о тѣхъ, чьи могилы сдѣлали Санта-Кроче центромъ паломничества,-- итальянской Меккой, но также и о той, чье краснорѣчіе изливалось на славный прахъ и чей голосъ теперь такъ же нѣмъ, какъ и голоса тѣхъ, кого она воспѣла. Коринны уже не существуетъ, и вмѣстѣ съ нею должны были бы исчезнуть страхъ, лесть и зависть, которые окружаютъ путь генія облакомъ то слишкомъ яркимъ, то слишкомъ мрачнымъ, мѣшая вѣрному взгляду безкорыстной критики. Передъ нами -- ея изображенія, то прикрашенныя, то обезображенныя, смотря по тому, чертила ли ихъ рука друга или врага: безпристрастнаго ея портрета, мы едва-ли можемъ ожидать отъ современниковъ. Голосъ людей, только что ее пережившихъ, не будетъ, по всей вѣроятности, способствовать правильной оцѣнкѣ ея своеобразнаго дарованія. Любезность, любовь къ чудесному и надежда пріобщиться къ ея славѣ, притуплявшія остроту критики, теперь уже не должны имѣть мѣста. Мертвецъ не имѣетъ пола; онъ не можетъ удивить никакимъ новымъ чудомъ; но можетъ доставить никакого преимущества. Коринна перестала быть женщиной,-- теперь она только писательница, и можно предвидѣть, что многіе захотятъ вознаградить себя за прежнюю любезность тою строгостью, которая, благодаря преувеличенности прежнихъ похвалъ, можетъ пріобрѣсти оттѣнокъ правдивости. Позднѣйшее потомство (такъ какъ она, навѣрное, дойдетъ до самаго поздняго потомства) выскажетъ окончательный приговоръ надъ разнообразными ея произведеніями, и чѣмъ дальше будетъ разстояніе, съ котораго станутъ ихъ разсматривать, тѣмъ внимательнѣе будетъ это разсмотрѣніе и тѣмъ больше увѣренности въ справедливости окончательнаго приговора. Она вступитъ въ ту сферу, въ которой великіе писатели всѣхъ временъ и народовъ составляютъ, такъ сказать, какъ бы свой собственный, особый міръ, откуда они направляютъ и утѣшаютъ человѣчество своимъ вѣчнымъ вліяніемъ. Но по мѣрѣ того, какъ передъ нами будетъ яснѣе и яснѣе раскрываться писатель, личность его станетъ постепенно исчезать изъ нашихъ глазъ, а потому, хотя бы нѣкоторые изъ всѣхъ тѣхъ, кого привлекалъ дружескій кругъ посѣтителей Коппе непринужденнымъ остроуміемъ и радушнымъ гостепріимствомъ его хозяйки, должны бы позаботиться о томъ. чтобы спасти отъ забвенія тѣ ея качества, которыя чаще заглушаются, нежели возбуждаются домашними заботами частной жизни. Кто-нибудь долженъ изобразить ту непритворную любезность, какая проявлялась въ ея родственныхъ отношеніяхъ, въ исполненіи тѣхъ обязанностей, которыя обыкновенно составляютъ интимную сторону семейной жизни и рѣдко соединяются съ внѣшними ея проявленіями, и изображеніе которыхъ передъ глазами равнодушнаго зрителя требуетъ особой деликатной нѣжности. Найдется кто-нибудь, кто не станетъ прославлять, а просто опишетъ любезную хозяйку открытаго дома, бывшаго центромъ общества всегда разнообразнаго и всегда пріятнаго, среди котораго она, далекая отъ всякаго честолюбія, блистала только для того, чтобы распространять вокругъ себя живое одушевленіе. Нѣжно любившая и нѣжно любимая мать, безгранично великодушный и уважаемый другъ, благодѣтельная покровительница всѣхъ несчастныхъ не можетъ быть забыта тѣми, кого она любила и поддерживала. Ея утрата всего печальнѣе отзовется тамъ, гдѣ ее всего больше знали; пусть же къ скорби многихъ ея друзей и еще большаго числа лицъ, такъ или иначе ей обязанныхъ, присоединится и безкорыстное сожалѣніе иностранца, который среди величественной природы, окружающей Женевское озеро, лучшимъ своимъ удовольствіемъ считалъ -- любоваться привлекательными достоинствами несравненной Коринны.
XVI.