(Elegy on Newstead Abbey).
Это голосъ тѣхъ лѣтъ, что прошли; они стремятся
предо мной со всѣми своими дѣяніями.
Оссіанъ.
Полуупавшій, прежде пышный храмъ!
Алтарь святой! монарха покаянье!
Гробница рыцарей, монаховъ, дамъ,
Чьи тѣни бродятъ здѣсь въ ночномъ сіяньѣ.
Твои зубцы привѣтствую, Нюстедъ!
Прекраснѣй ты, чѣмъ зданья жизни новой,
И своды залъ твоихъ на ярость лѣтъ
Глядятъ съ презрѣньемъ, гордо и сурово.
Вѣрны вождямъ, съ крестами на плечахъ,
Здѣсь не толпятся латники рядами,
Не шумятъ безпечно на пирахъ,--
Безсмертный сонмъ!-- за круглыми столами!
Волшебный взоръ мечты, въ дали вѣковъ,
Увидѣлъ бы движенье ихъ дружины,
Въ которой каждый -- умереть готовъ
И, какъ паломникъ, жаждетъ Палестины.
Но нѣтъ! не здѣсь отчизна тѣхъ вождей,
Не здѣсь лежатъ ихъ земли родовыя:
Въ тебѣ скрывались отъ дневныхъ лучей,
Ища спокойствія, сердца больныя.
Отвергнувъ міръ, молился здѣсь монахъ
Въ угрюмой кельи, подъ покровомъ тѣни,
Кровавый грѣхъ здѣсь пряталъ тайный страхъ,
Невинность шла сюда отъ притѣсненій.
Король тебя воздвигъ въ краю глухомъ.
Гдѣ шервудцы блуждали, словно звѣри,
И вотъ въ тебѣ, подъ чернымъ клобукомъ,
Нашли спасенье жертвы суевѣрій.
Гдѣ, влажный плащъ надъ перстью неживой,
Теперь трава струитъ росу въ печали,
Тамъ иноки, свершая подвигъ свой,
Лишь для молитвы голосъ возвышали.
Гдѣ свой невѣрный летъ нетопыри
Теперь стремятъ сквозь сумраки ночные,
Вечерню хоръ гласилъ въ часы зари,
Иль утренній канонъ святой Маріи!
Года смѣняли годы, вѣкъ -- вѣка,
Аббатъ -- аббата; мирно жило братство.
Его хранила вѣры сѣнь, пока
Король не посягнулъ на святотатство.
Былъ храмъ воздвигнутъ Генрихомъ святымъ,
Чтобъ жили тамъ отшельники въ покоѣ.
Но даръ былъ отнятъ Генрихомъ другимъ,
И смолкло вѣры пѣніе святое.
Напрасны просьбы и слова угрозъ,
Онъ гонитъ ихъ отъ стараго порога
Блуждать по міру, средь житейскихъ грозъ,
Безъ друга, безъ пріюта,-- кромѣ Бога!
Чу! своды залъ твоихъ, въ отвѣтъ звуча,
На зовъ военной музыки трепещутъ,
И, вѣстники владычества меча,
Высоко на стѣнахъ знамена плещутъ.
Шагъ часового, смѣны гулъ глухой,
Веселье пира, звонъ кольчуги бранной,
Гудѣнье трубъ и барабановъ бой
Слились въ напѣвъ тревоги безпрестанной.
Аббатство прежде, нынѣ крѣпость ты,
Окружена кольцомъ полковъ невѣрныхъ.
Войны орудья съ грозной высоты
Нависли, гибель сѣя въ ливняхъ сѣрныхъ.
Напрасно все! Пусть врагъ не разъ отбитъ,--
Передъ коварствомъ уступаетъ смѣлый,
Защитниковъ -- мятежный сонмъ тѣснитъ,
Развивъ надъ ними стягъ свой закоптѣлый.
Не безъ борьбы сдается имъ баронъ,
Тѣла враговъ пятнаютъ долъ кровавый;
Непобѣжденный мечъ сжимаетъ онъ.
И есть еще предъ нимъ дни новой славы.
Когда герой уже готовъ снести
Свой новый лавръ въ желанную могилу,--
Слетаетъ добрый геній, чтобъ спасти
Монарху -- друга, упованье, силу!
Влечетъ изъ сѣчъ неравныхъ, чтобъ опять
Въ иныхъ поляхъ отбилъ онъ приступъ злобный,
Чтобъ онъ повелъ къ достойнымъ битвамъ рать,
Въ которой палъ Фалкландъ богоподобный.
Ты, бѣдный замокъ, преданъ грабежамъ!
Какъ реквіемъ звучатъ сраженныхъ стоны,
До неба всходитъ новый ѳиміамъ
И кроютъ груды жертвъ долъ обагренный.
Какъ призраки, чудовищны, блѣдны,
Лежатъ убитые въ травѣ священной.
Гдѣ всадники и кони сплетены,
Грабителей блуждаетъ полкъ презрѣнный.
Истлѣвшій прахъ исторгнутъ изъ гробовъ,
Давно травой, густой и шумной, скрытыхъ:
Не пощадятъ покоя мертвецовъ
Разбойники, ища богатствъ зарытыхъ.
Замолкла арфа, голосъ лиры стихъ,
Вовѣкъ рукой не двинетъ минстрель блѣдный,
Онъ не зажжетъ дрожащихъ струнъ своихъ,
Онъ не споетъ, какъ славенъ лавръ побѣдный.
Шумъ боя смолкъ. Убійцы, наконецъ,
Ушли, добычей -- сыты въ полной мѣрѣ.
Молчанье вновь надѣло свой вѣнецъ,
И черный Ужасъ охраняетъ двери.
Здѣсь Разореніе содержитъ мрачный дворъ,
И что за челядь славитъ власть царицы!
Слетаясь спать въ покинутый соборъ,
Зловѣщій гимнъ кричатъ ночныя птицы.
Но вотъ исчезъ анархіи туманъ
Въ лучахъ зари съ родного небосвода,
И въ адъ, ему родимый, палъ тиранъ,
И смерть злодѣя празднуетъ природа.
Гроза привѣтствуетъ предсмертный стонъ,
Встрѣчаетъ вихрь послѣднее дыханье,
Принявъ постыдный гробъ, что ей врученъ,
Сама земля дрожитъ въ негодованьѣ.
Законный кормчій снова у руля
И челнъ страны ведетъ въ спокойномъ морѣ.
Вражды утихшей раны исцѣля,
Надежда вновь бодритъ улыбкой горе.
Изъ разоренныхъ гнѣздъ, крича, летятъ
Жильцы, занявшіе пустыя кельи.
Опять свой ленъ принявъ, владѣлецъ радъ;
За днями горести -- полнѣй веселье!
Вассаловъ сонмъ въ привѣтливыхъ стѣнахъ
Пируетъ вновь,встрѣчая господина.
Забыли женщины тоску и страхъ,
Посѣвомъ пышно убрана долина.
Разноситъ эхо пѣсни вдоль дорогъ,
Листвой богатой боръ веселый пышенъ.
И чу! въ поляхъ взываетъ звонкій рогъ,
И окликъ ловчаго по вѣтру слышенъ.
Луга подъ топотомъ дрожатъ весь день...
О, сколько страховъ! радостей! заботы!
Спасенья ищетъ въ озерѣ олень...
И славитъ громкій крикъ конецъ охоты!
Счастливый вѣкъ, ты долгимъ быть не могъ,
Когда лишь травля дѣдовъ забавляла!
Они, презрѣвъ блистательный порокъ,
Веселья много знали, горя -- мало!
Отца смѣняетъ сынъ. День ото дня
Всѣмъ Смерть грозитъ неумолимой дланью,
Ужъ новый всадникъ горячитъ коня,
Толпа другая гонится за ланью.
Нюстедъ! какъ грустны нынѣ дни твои!
Какъ видъ твоихъ раскрытыхъ сводовъ страшенъ!
Юнѣйшій и послѣдній изъ семьи
Теперь владѣтель этихъ старыхъ башенъ.
Онъ видитъ ветхость сѣрыхъ стѣнъ твоихъ,
Глядитъ на кельи, гдѣ гуляютъ грозы,
На славныя гробницы дней былыхъ,
Глядитъ на все, глядитъ, чтобъ лились слезы!
Но слезы тѣ не жалость будитъ въ немъ:
Исторгло ихъ изъ сердца уваженье!
Любовь, Надежда, Гордость -- какъ огнемъ,
Сжигаютъ грудь и не даютъ забвенья.
Ты для него дороже всѣхъ дворцовъ
И гротовъ прихотливыхъ. Одиноко
Бродя межъ мшистыхъ плитъ твоихъ гробовъ,
Не хочетъ онъ роптать на волю Рока.
Сквозь тучи можетъ солнце просіять,
Тебя зажечь лучемъ полдневнымъ снова.
Часъ славы можетъ стать твоимъ опять,
Грядущій день -- сравняться съ днемъ былого!
Перевод: Валерій Брюсовъ.