Нижеслѣдующія стихотворенія были сочинены по просьбѣ моего друга, Дугласа Киннэрда, чтобы служить текстомъ для собранія еврейскихъ мелодій2, и изданы вмѣстѣ съ музыкой, аранжированной гг. Браганомъ и Натаномъ.
Байронъ.
Январь 1815.
I.
ОНА ИДЕТЪ.3
Она идетъ, блистая красотою,
Цвѣтущая земли роскошной дочь,
Одѣтая сіяніемъ и тьмою,
Какъ дивная полуденная ночь;
Исполнены плѣнительныя очи
Небеснаго и тихаго огня,
Какого нѣтъ у самой ясной ночи,
И самаго блистательнаго дня.
Однимъ лучомъ, одною тѣнью болѣ --
И безыменной нѣтъ.уже красы,
Что сладостно покоилось дотолѣ
Въ волнахъ ея изнѣженной косы,
И на челѣ возвышенномъ сіяла,
Гдѣ кроткая и тихая мечта
Таинственно для смертныхъ начертала,
Что свѣтлая скрижаль ея чиста.
Она идетъ воздушною стопою
Не по землѣ, а, мнится, въ небесахъ;
Она идетъ, блистая красотою,
Съ улыбкою привѣта на устахъ.
Все чудно въ ней, торжественно и стройно,
И хоть лицо горитъ у ней огнемъ,
Но дѣвственное сердце въ ней спокойно
И самая любовь -- невинность въ немъ.
Н. Бергъ.
II.
РАЗОРВАНЫ СТРУНЫ.4
Разорваны струны на арфѣ забвенной
Цари-пѣснопѣвца, владыки народовъ, любимца небесъ!
Нѣтъ болѣе арфы давно освященной
Сыновъ іудейскихъ потоками слезъ!
О, сладостны струнъ ея были перуны!
Рыдайте, рыдайте! на арфѣ Давида разорваны струны!
Гармоніей сладкой она проницала
Желѣзныя души, мѣдяныя груди суровыхъ людей;
Ни слуха, ни сердца она не встрѣчала,
Чтобъ ихъ не восхитить до звѣздныхъ полей
Чудеснымъ могуществомъ струннаго звона:
Священная арфа Давида сильнѣе была его трона.
Въ слухъ міру царя она славу гремѣла,
Величила въ пѣсняхъ могущаго Бога, его чудеса,
Веселіемъ полнила грады и села,
И двигала горы и кедровъ лѣса;
Всѣ пѣсни ея къ небесамъ возвышались --
И тамъ, возлетѣвши, подъ скиніей Бога навѣки остались.5
Съ тѣхъ поръ на землѣ ихъ не слышно небесныхъ;
Но кроткая вѣра еще восхищаетъ слухъ кроткихъ сыновъ
Мелодіей сладкой тѣхъ звуковъ чудесныхъ:
Они, какъ отъ звѣздныхъ слетая круговъ,
Лелѣютъ ихъ души небесными снами,
Которыхъ не можетъ и солнце разрушить златыми лучами.6
Н. Гнѣдичь.
IV.
ГАЗЕЛЬ.
Газель въ горахъ страны святой
Живетъ въ блаженной долѣ,
И пьетъ струи воды живой
Счастлива и на волѣ;
Красы и легкости полна,
Среди тѣхъ горъ живетъ она.
Но обитательницъ другихъ
Тѣ горы прежде знали,
Стройнѣе станъ былъ дивный ихъ,
Глаза свѣтлѣй сіяли.
Тамъ кедръ ростетъ -- но юныхъ дѣвъ
Ужь не послышится напѣвъ.
И пальмы въ чудной той странѣ
Цвѣтутъ въ уединеньи;
Сто разъ блаженнѣе онѣ
Еврейскихъ поколѣній:
Нельзя имъ бросить край родной,
Нельзя имъ цвѣсть въ странѣ чужой!
А мы скитаться вѣкъ должны,
Несчастны и унылы,
И гдѣ отцы погребены
Неляжемъ мы въ могилы:
Погибъ нашъ храмъ, погибъ Сіонъ --
И съ ними палъ Солима тронъ.
П. Козловъ.
V.
О, ПЛАЧЬТЕ!
1.
О, плачьте надъ судьбой отверженныхъ племенъ,
Блуждающихъ въ пустыняхъ Вавилона!
Ихъ храмъ лежитъ въ пыли, ихъ край порабощенъ,
Унижено величіе Сіона:
Гдѣ Богъ присутствовалъ, тамъ идолъ вознесенъ!
И гдѣ теперь Израиль злополучный
Омоетъ потъ съ лица и кровь съ усталыхъ ногъ?
Чѣмъ усладитъ часы неволи скучной?
Въ какой странѣ его опять допуститъ Богъ
Утѣшитъ слухъ Сіона пѣснью звучной?
Народъ затерянный, разбросанный судьбой,
Гдѣ ты найдешь надежное жилище?
У птицы есть гнѣздо, у звѣря -- лѣсъ густой;
Тебѣ жь одно осталося кладбище
Прибѣжищемъ отъ бурь и горести земной!
С. Дуровъ.
2.
Ахъ! плачьте, какъ плакали мы на рѣкахъ вавилонскихъ!
Отчизна въ плѣну, запустѣніе въ храмахъ сіонскихъ...
Ахъ! плачьте! о камень разбиты Іудины лиры;
Въ обители Бога возносятся гордо кумиры...
Гдѣ нынѣ омоемъ свои истомленныя ноги?
Сіонскія пѣсни смирятъ ли на сердцѣ тревоги?
По прежнему ль лира Іуды нашъ слухъ очаруетъ?
По прежнему ль сердце отъ звуковъ ея возликуетъ?
Въ чужбинѣ скитаться на вѣкъ осужденное племя,
Гдѣ сбросишь на отдыхъ съ раменъ своихъ тяжкое бремя?
Есть гнѣзда у горлицъ, нора у лукавой лисицы;
Тебѣ же, Израиль, остались однѣ лишь гробницы!
Д. Минъ.
VI.
НА БЕРЕГАХЪ ІОРДАНА.
Этотъ берегъ святой, гдѣ священный течетъ Іорданъ,
Попираетъ теперь аравійскихъ сыновъ караванъ;
На Синаѣ Твоемъ ужь Ваалу служенье творятъ --
Боже! громы Твои нечестивыхъ почто не разятъ?
Въ этомъ мѣстѣ святомъ -- Боже правый, великій, внемли! --
Позабыли Тебя нечестивыя чада земли;
И не явишься Ты разгромить ихъ, разсѣять, какъ дымъ,
Тамъ, гдѣ образъ Твой древлѣ сіялъ предъ народомъ Твоимъ.
Блещетъ молніей взоръ Твой, и гласъ Твой рокочетъ, какъ громъ...
Скоро ли радость придетъ въ опустѣлый Израиля домъ?
И тираны земли долго ль будутъ ругаться надъ нимъ,
Надъ закономъ Твоимъ, надъ оставленнымъ храмомъ Твоимъ?
Ѳ. Бергъ.
VII.
ДОЧЬ ІЕФВАЯ.7
О! если народъ и Творецъ
Хотятъ моей смерти, отецъ;
Когда намъ дана за нее
Побѣда -- вотъ сердце моей,
Рази! -- я не стану рыдать...
Вамъ, горы, меня не видать!...
Сраженной любимой рукой
Нестрашенъ ударъ роковой.....
Отецъ мой! чиста моя кровь,
Какъ матери къ дѣтямъ любовь...
Пусть духъ твой меня осѣнитъ:
Послѣдній мой часъ усладитъ!
Пусть слезы катятся рѣкой,
Будь мужемъ и твердымъ судьёй!
Побѣду тебѣ я дала --
Тебя и отчизну спасла...
Когда я погибну, когда
Мой голосъ замретъ навсегда,
Ты помни, что я умерла
Съ улыбкой -- ясна и смѣла...
Н. Гербель.
VIII.
УГАСНЕШЬ ТЫ.
Угаснешь ты весной своихъ цвѣтущихъ дней;
Росистый дернъ безвременной могилы
Покроютъ купы розъ, и кипарисъ надъ ней
Раскинетъ вѣтви зелени унылой...
И блѣдная печаль на холмъ могильный твой
Придетъ къ водамъ лазурнаго залива;
Въ раздумьи горестномъ поникнувъ головой,
Дни прошлые припомнитъ молчаливо
И тихо прочь пойдетъ отъ урны гробовой...
Къ чему?... Напрасно все, и слезы, и печаль;
Мы знаемъ: смерть не слушаетъ роптанья;
Но схоронить, забыть любовь кому не жаль?...
И хочешь ты улыбкой скрыть страданье,
Но ты блѣдна, въ слезахъ очей твоихъ эмаль.
И. Крешевъ.
IX.
ДУША МОЯ МРАЧНА.
Душѣ моей грустно. Спой пѣсню, пѣвецъ!
Любезенъ гласъ арфы душѣ и унылой...
Мой слухъ очаруй ты волшебствомъ сердецъ,
Гармоніи сладкой всемощною силой.
Коль искра надежды есть въ сердцѣ моемъ,
Ее вдохновенная арфа пробудитъ;
Когда хоть слеза сохранилася въ немъ --
Прольётся -- и сердца сжигать мнѣ не будетъ.
Но пѣсни печали, пѣвецъ, мнѣ воспой:
Для радости сердце мое ужь не бьется;
Заставь меня плакать -- иль, долгой тоской
Гнетомое, сердце мое разорвется.
Довольно страдалъ я, довольно терпѣлъ --
Усталъ я... Пусть сердце или сокрушится
И кончитъ земной мой несносный удѣлъ,
Иль съ жизнію арфой златой примирится.
Н. Гнѣдичъ.
XI.
ТЫ КОНЧИЛЪ ТРУДНЫЙ ПУТЬ.
Ты кончилъ трудный путь земной
И началъ путь теперь иной,
О, сынъ отчизны, сынъ избранный!
Ты мечъ и жизнь ей посвящалъ,
Ты ей свободу даровалъ:
Она поетъ твой подвигъ славный.
Ты умеръ; но доколѣ есть
У насъ свобода, слава, честь,
Дотоль душа твоя пребудетъ
Душой всѣхъ насъ -- и кровь, тобой
Пролитая, въ землѣ родной
Струей живительною будетъ.
Когда жь мы на врага пойдемъ --
Твое мы имя воззовемъ;
Про твой конецъ благословенный
Всѣ наши дѣвы будутъ пѣть,
И злобный врагъ не будетъ смѣть
Попрать твой край стопой надменной.
С. Славутинскій.
XII.
ПѢСНЬ САУЛА ПРЕДЪ ПОСЛѢДНИМЪ БОЕМЪ.
Когда, пораженный мечомъ иль стрѣлой,
Паду я, ведя рать господнюю въ бой,
Мой трупъ да не будетъ препоною вамъ!
Вожди и герой, смерть нашимъ врагамъ!
Ты, ратникъ, что носишь за мною мой щитъ,
Когда моя рать отъ врага побѣжитъ --
Убей меня! Пусть совершится судьба,
Съ которой врагу не по силамъ борьба.
Прощайте! -- но я не прощаюсь съ тобой,
Мой сынъ и наслѣдникъ! возлюбленный мой!
Иль власть безъ границы и царскій вѣнецъ,
Иль въ битвѣ грядущей геройскій конецъ!
Н. Гербель.
XIII.
САУЛЪ.9
Вызываешь мертвыхъ ты --
Призови пророка мнѣ.
"Самуилъ, возстань, приди!
Царь, вотъ призракъ весь въ огнѣ!"
Земля разверзлась; въ облакѣ предсталъ
Пророка призракъ: онъ въ огнѣ сіялъ.
Застыла смерть во взорѣ недвижимомъ
Въ величіи своемъ непостижимомъ;
Изсохли жилы; руки такъ блѣдны,
И кости ногъ совсѣмъ обнажены.
Глухіе звуки раздаваться стали --
И мертвыя уста залепетали:
Какъ-будто вѣтръ подземный потянулъ,
Иль раздался далекой бури гулъ.
И палъ Саулъ простершись: дубъ могучій
Такъ падаетъ предъ молніей летучей.
"Кто сонъ мой вѣчный прерываетъ"?
Кто онъ -- что мертвыхъ вызываетъ?
Не ты ли, царь? Гляди, гляди!
Гнѣздится смерть въ моей груди
И члены смерть оледенила:
И прежде чѣмъ блеснетъ закатъ
Померкнетъ твой надменный взглядъ,
Умретъ твоя надежда, сила --
Умретъ твой сынъ. Одинъ лишь день --
И будешь ты лишь персть и тѣнь...
Мой прахъ съ твоимъ смѣшаютъ прахомъ.
Погибнешь ты средь вражьихъ тѣлъ
Отъ филистимскихъ мѣткихъ стрѣлъ;
Гонимъ отчаяньемъ и страхомъ,
Ты поразишь себя мечомъ;
Падутъ къ ступенямъ шаткимъ трона
Саула сынъ, Саула домъ,
Глава Саула и корона!"
Ѳ. Бергъ.
XIV.
"ВСЕ СУЕТА, СКАЗАЛЪ УЧИТЕЛЬ".
Со славой и мудростью взялъ я въ удѣлъ
Здоровье и силу и младость?
Виномъ драгоцѣннымъ мой кубокъ блестѣлъ,
Въ любви упоенье и радость
Мнѣ щедро дарились: старался искать
Я въ женщинахъ нѣги и счастья;
Во всемъ мнѣ блаженство дарилось вкушать,
Во всемъ находилъ я участье.
Но тщетно стараюсь вернуть я тѣ дни,
Тѣ сладкія сердцу мгновенья,
Когда я былъ счастливъ: умчались они --
И счастія нѣтъ въ наслажденьи.
Увы! уже прежняго счастья вкусить
Не дастся мнѣ снова судьбою!
Страданье не кончитъ мнѣ душу томить
И сердце не кончитъ съ тоскою!
У змѣй смертоносныхъ весь ядъ загдушать
Способно волхва заклинанье;
Но муки души охлажденной смирять
Не въ силахъ ничье волхвованье.
Уму человѣка та власть не дана,
Ни музыки сладостнымъ звукамъ...
Больная душа, словно полночь, мрачна --
И нѣту конца ея мукамъ.
П. Козловъ.
XV.
КОГДА НАШЪ ТЕМНЫЙ ТРУПЪ...
Когда нашъ теплый трупъ по смерти остываетъ,
Какой безвѣстный путь душа должна избрать?
Оставивъ пыльный слѣдъ, отъ взоровъ исчезаетъ,
Но какъ, куда, зачѣмъ -- кто можетъ въ мірѣ знать?
И что съ душой тогда?-- свободна и безпечна,
Нейдетъ ли по путямъ невѣдомыхъ планетъ?
Не расплывается ли окомъ безконечнымъ
Вездѣ и вдругъ, и ей преграды нѣтъ?
Безъ формы, безъ конца и вѣчно-юна въ силѣ,
Невидима сама въ надъ облачной тиши,
Все то, что небеса съ землей въ себѣ вмѣстили,
Представится очамъ и памяти души;
Прошедшее само, съ загадочнымъ нарядомъ,
Исполненное тайнъ, смѣсь свѣта и тѣней,
Раскроется тогда передъ могучимъ взглядомъ,
Раздвинется сполна картиною предъ ней.
Духовный взоръ ея взлетитъ до дней печальныхъ,
Въ хаосъ довременный, гдѣ Богъ творить взялся,
Онъ за рубежъ небесъ проникнетъ самыхъ дальнихъ
И въ ихъ теченіи изучитъ небеса.
Иль вызоветъ душа грядущее къ свиданью,
И вскроется оно понятно, ясно ей,
И, видя какъ падутъ системы мірозданья,
Недвижно въ вѣчности останется своей.
Поверхъ тревожныхъ чувствъ она установится,
Блаженна и чиста, въ ней страсть не задрожитъ,
И передъ нею вѣкъ, какъ годъ земной, промчится,
А годъ земной, какъ мигъ волшебный, пробѣжитъ.
Всегда свободная въ поступкѣ и желаньи,
Безъ крыльевъ, безъ труда -- куда и какъ летѣть?
Таинственный жилецъ безъ формы, безъ названья,
Забывшій даже то, что значитъ умереть.
К. Случевскій.
XVI.
ВИДѢНІЕ ВАЛТАСАРА.
Пируетъ царь. Вокругъ владыки
Сатрапы пьяные сидятъ --
И длится пиръ, и льются клики
При свѣтѣ тысячи лампадъ.
Сосуды золота литова,
Въ Солимѣ чтимые святомъ,
Кипятъ безбожника виномъ --
Твои сосуды, о Егова!
Тогда средь праздничнаго зала
Рука явилась предъ царёмъ:
Она сіяла и писала,
Какъ на пескѣ береговомъ;
Она сіяла и водила
По буквамъ огненнымъ перстомъ,
И, словно огненнымъ жезломъ,
Тѣ знаки дивные чертила.
И видя грозное явленье,
Владыка выронилъ бокалъ,
Лицо померкло на мгновенье
И громкій голосъ задрожалъ:
"Созвать волхвовъ со всей вселенной,
"Первѣйшихъ въ мірѣ мудрецовъ --
"Пусть объяснятъ значенье словъ,
"Прервавшихъ пиръ нашъ вожделѣнный!"
Умны халдейскіе пророки:
Имъ тайны вѣдомы земли;
Но объяснить святыя строки
Жрёцы Ваала не могли.
Учоны старцы Вавилона,
Пытливъ ихъ умъ и зорокъ глазъ,
Но и они на этотъ разъ
Не послужили имъ у трона.
Тогда явился отрокъ плѣнный
И письмена тѣ прочиталъ,
И тотчасъ смыслъ ихъ сокровенный
Уразумѣлъ и разгадалъ.
Огнями храмина сіяла...
Предъ нимъ божественный глаголъ...
Онъ въ ту же ночь его прочолъ --
Заря пророка оправдала:
"Зіяетъ царская могила...
"Владыка взвѣшенъ на вѣсахъ...
"Но гдѣ же власть его и сила,
"Когда онъ лёгокъ, словно прахъ?
"Порфиру смѣнитъ саванъ бренный,
"Могила -- царственный намётъ...
"Уже мидіецъ у воротъ,
"Ужь персъ на тронѣ полвселенной!..."
Н. Гербель.
XVII.
О СОЛНЦЕ ГЛАЗЪ БЕЗСОННЫХЪ!
1.
О Солнце глазъ безсонныхъ! Звѣздный лучъ,
Какъ слезно ты дрожишь межь дальнихъ тучъ...
Сопутникъ мглы, блестящій стражъ ночной,
Какъ по быломъ тоска сходна съ тобой...
Такъ свѣтитъ намъ блаженство давнихъ лѣтъ,
Горитъ, а все не грѣетъ этотъ свѣтъ;
Подруга думъ воздушная видна,
Но далеко -- ясна, но холодна.
А. Фетъ.
2.
Безсонное солнце, въ туманѣ луна!
Горишь ты далёко, грустна и блѣдна.
При тускломъ мерцаньи мракъ ночи страшнѣй,
Какъ въ памяти радость утраченныхъ дней.
Минувшее блещетъ межъ горестныхъ тучъ;
Но сердца не грѣетъ томительный, лучъ,
И радость былая, какъ ночью луна,
Видна, но далёко, ярка, но хладна.
И. Козловъ.
XVIII.
БУДЬ Я ТАМЪ ПОРОЧЕНЪ, КАКЪ ТЫ ГОВОРИШЬ.
Будь я такъ пороченъ, какъ ты говоришь съ укоризной,
Я здѣсь не блуждалъ бы, на вѣкъ разлучонный съ отчизной;
Мнѣ стоило бъ только отречься отъ вѣры отцовъ,
Чтобъ смыть поношенье, удѣлъ Іудеи сыновъ.
Когда не гнетётъ тебя злоба -- ты небу угоденъ,
Когда въ тебѣ рабъ провинится -- ты чистъ и свободенъ!
Когда суждено намъ Всевышнимъ отчизны не зрѣть --
Живи въ своей вѣрѣ: хочу я въ своей умереть!
Я отдалъ всѣ блага за вѣру -- и Богъ это знаетъ,
Что терпитъ тебя, ликовать на землѣ попускаетъ;
Въ рукѣ Его -- сердце, святая надежда моя --
И жизнью и родиной жертвую радостно я.
Н. Гербель.
XIX.
ПЛАЧЪ ИРОДА ПО МАРІАМНѢ.10
О Маріамна! другъ! то сердце, что рѣшилось
Пролить родную кровь, само теперь разбилось;
Вопль мщенья заглушонъ сердечною тоской;
Свирѣпый взглядъ горитъ раскаяньи слезой.
Гдѣ ты, моя любовь? Когда бъ мое моленье
Могла услышать ты -- я бъ вымолилъ прощенье,
Хотя бъ самъ Егова, Творецъ вселенной самъ
Остался глухъ къ моимъ рыданьямъ и мольбамъ.
Да умерла ль она? Уже ль мои велѣнья
Исполнены -- порывъ слѣпого изступленья?
Мой гнѣвъ свой приговоръ исполнилъ надо мной...
Кровавый мечъ виситъ надъ этой головой...
Но безотвѣтна ты -- и тщетно сердце таетъ
По той, что въ вышинѣ надъ тучами витаетъ
И о душѣ моей, погрязнувшей въ грѣхахъ,
Не хочетъ пожалѣть въ заоблачныхъ странахъ.
Нѣтъ той, что мой вѣнецъ и власть со мной дѣлила;
Все счастіе мое взяла ея могила.
Я самъ цвѣтокъ полей, что пышно расцвѣталъ
Для одного меня, безжалостно сорвалъ.
Геена ждетъ меня; удѣлъ мой -- преступленья,
А съ ними вѣчный стыдъ и вѣчныя мученья.
Страданія свои я заслужилъ вполнѣ:
Не будетъ имъ конца, какъ и моей винѣ.
Н. Гербель.
XXI.
У РѢКЪ ВАВИЛОНСКИХЪ.
У рѣкъ вавилонскихъ мы, сидя съ тоской,
Въ слезахъ вспоминали тотъ день роковой,
Какъ рать Вавилонянъ, отмщеньемъ томима,
Во прахъ сокрушила твердыни Солима,
И дѣвы слона, съ слезами въ очахъ,
Себя увидали въ далёкихъ земляхъ.
Въ то время, какъ, мыслей нерадостныхъ полны,
Мы съ грустью слѣдили бѣжавшія волны,
Враги заставляли насъ пѣть и играть:
Напрасно! -- имъ пѣсенъ святыхъ не слыхать!
Пусть прежде отсохнетъ рука надъ струнами,
Чѣмъ радостный звукъ извлечетъ предъ врагами!
Сіонъ, твои арфы висятъ на вѣтвяхъ!
Свободная пѣсня въ свободныхъ струнахъ --
Намъ стала завѣтомъ годины кровавой,
Видавшей конецъ твой, увѣнчанный славой...
Нѣтъ, звуковъ твоихъ мы вовѣкъ не сольёмъ
Съ безумною пѣсней, сложонной врагомъ!
Н. Гербель.
XXII.
ПОРАЖЕНІЕ СЕННАХЕРИНА.
1.
Какъ волки на стадо, враги набѣжали....
Ихъ орды багрянцемъ и златомъ сіяли;
Какъ на морѣ звѣзды, горѣли мечи,
Когда ихъ волна отражаетъ въ ноч и.
Какъ листья дубравы весной, на закатѣ
Виднѣлисъ знамена безчисленной рати-,
Какъ листья дубравы осенней порой,
Валялись ихъ трупы съ наставшей зарёй.
Занѣ восшумѣло крыло Азраила:
Въ лицо нечестивымъ онъ смертью дохнулъ --
И сонъ непробудный имъ очи сомкнулъ, *
И, дрогнувъ, въ нихъ сердце на вѣки застыло.
Здѣсь конь безобразною грудой лежитъ:
Дыханье раздутыхъ ноздрей не живитъ,
И пѣна, застывши съ послѣднимъ храпѣньемъ,
Бѣлѣетъ, какъ брызги прибоя къ каменьямъ.
Здѣсь всадникъ безгласный лежитъ въ сторонѣ:
Роса на челѣ его, ржа на бронѣ;
И въ ставкахъ не слышно ни шума, ни звона;
Труба безглагольна; недвижны знамёна.
И вдовы Ассура взываютъ въ слезахъ...
Кумиры Ваала, повержены въ прахъ...
И рать ихъ безъ битвы, неся намъ оковы,
Растаяла снѣгомъ отъ взора Еговы.
Н. Гербель.
ПРИМѢЧАНІЯ КЪ ЕВРЕЙСКИМЪ МЕЛОДІЯМЪ.
1) Лордъ Байронъ никогда не относился особенно снисходительно къ этимъ Мелодіямъ. Когда, однажды, Муръ посмѣялся въ его присутствіи надъ тѣмъ, какъ нѣкоторыя изъ нихъ были положены на музыку, Байронъ вскричалъ; "Что вы все надоѣдаете мнѣ съ этими еврейскими плаксивыми причитаньями? Сколько разъ уже я говорилъ вамъ, что все это -- дѣло Киннэрда и излишней легкости моего характера".
2) "Ни у древнихъ, ни у новыхъ Евреевъ", говоритъ докторъ Бёрней, "музыка не имѣла особаго, опредѣленнаго характера; мелодіи, употреблявшіяся въ ихъ религіозныхъ церемоніяхъ, всегда переходили по преданію и предоставлялись на произволъ пѣвцовъ". Каллкбреннеръ, въ своей "Histoire de la Musique" (т. I, стр. 34) говоритъ: "Испанскіе евреи читаютъ и поютъ свои псалмы совсѣмъ не такъ, какъ евреи голландскіе; евреи римскіе -- не такъ какъ прусскіе и гессенскіе, и всѣ они думаютъ, что поютъ такъ, какъ пѣли въ іерусалимскомъ храмѣ!"
3) Эти стансы были написаны Байрономъ по возвращеніи съ бала, на которомъ онъ встрѣтилъ г-жу Вильмотъ-Гортонъ, жену своего родственника, впослѣдствіи губернатора Цейлона. По этому случаю г-жа Гортонъ надѣла на слѣдующее утро платье, усыпанное золотыми блестками.
4) "Въ царствованіе Давида музыка пользовалась у евреевъ величайшимъ уваженіемъ. Музыкальныя способности этого царя и его ревностныя занятія этимъ искусствомъ, а также и большое число музыкантовъ, которыхъ онъ держалъ для приданія большаго величія религіознымъ обрядамъ и церемоніямъ, не могли не оказать вліянія на распространеніе и усовершенствованіе этого искусства; именно въ этотъ періодъ еврейской исторіи музыканты удостоились чести быть допущенными къ совершенію жертвоприношеній и служенію у кивота завѣта". Берней.
5) "Когда лордъ Байронъ отдалъ мнѣ это стихотвореніе, оно оканчивалась этимъ стихомъ. Но такъ какъ строфа оказывалась такимъ образомъ недоконченною, то я попросилъ его о продолженіи ея для того, чтобы ее легче было положить на музыку. "Помилуйте", возразилъ онъ: "я оставилъ васъ въ этомъ стихѣ на небѣ..." Въ это время со мной заговорилъ кто-то другой, но лордъ черезъ нѣсколько минутъ подошелъ ко мнѣ и, сказавъ; "вотъ, Натанъ, я уладилъ ваше дѣло", отдалъ мнѣ удивительные стихи, заканчивающіе строфу". Натанъ.
6) "Гимны Давида отличаются "только же возвышенностью и изяществомъ слова, сколько глубиною и чистотою религіознаго чувства. Въ сравненіи съ ними, священныя пѣсни всѣхъ другихъ народовъ оказываются посредственными. Они до такой степени воплотили въ себѣ всемірный языкъ религіознаго чувства, что (за исключеніемъ немногихъ пламенныхъ и гнѣвныхъ мѣстъ, естественныхъ въ воинственной поэзіи болѣе суроваго времени) вошли въ христіанское богослуженіе и получили въ немъ право безспорнаго господства. Пѣсни, которыми еврейскій народъ оглашалъ пустынныя пещеры свои или которыя вылетали изъ устъ его въ то время, какъ онъ странствовалъ по равнинамъ и холмамъ Іудеи, всегда повторялись и повторяются во всѣхъ странахъ обитаемаго міра: на отдаленнѣйшихъ островахъ океана, въ лѣсахъ Америки, въ песчаныхъ степяхъ Африки. Сколько человѣческихъ сердецъ было успокоено, очищено, облагорожено этими пѣснями! сколькимъ несчастнымъ послужили онѣ тайнымъ утѣшеніемъ! на сколько общинъ онѣ низвѣли благословеніе божественнаго Провидѣнія тѣмъ, что гармонически соединили въ себѣ нѣжную любовь съ глубокимъ религіознымъ чувствомъ!" Мильманъ.
7) "Іефѳай, незаконнорожденный сынъ Гилеада, будучи выгнанъ отцомъ изъ дома, ушелъ въ дикую страну и сдѣлался знаменитымъ атаманомъ разбойниковъ. Его соотечественники, мучившіеся подъ чужеземнымъ игомъ, обратили вниманіе на этого доблестнаго, хотя не признававшаго никакихъ законовъ, человѣка, ремесло котораго, по ихъ понятіямъ, не было безчестнѣе ремесла пирата въ славнѣйшіе дни Греціи. Они послали за нимъ и сдѣлали его начальникомъ своего города. Передъ выступленіемъ въ походъ противъ аммонитовъ, онъ далъ извѣстный обѣтъ -- въ случаѣ одержанія побѣды принести въ жертву Богу первую личность, которую онъ встрѣтитъ при обратномъ въѣздѣ въ родной городъ. Онъ одержалъ блистательную побѣду. Узнавъ объ этомъ, единственная дочь его пришла въ восторгъ и, танцуя, въ сопровожденіи музыкантовъ, отправилась за городъ -- привѣтствовать освободителя націи. Несчастный отецъ въ отчаяніи разодралъ свои одежды; но благородная дѣвушка не хотѣла и слышать о нарушеніи обѣта. Она только попросила позволенія уйдти на нѣкоторое время въ горы, чтобы тамъ, подобно Антигонѣ Софокла, оплакать свою судьбу, судившую ей умереть безъ надежды сдѣлаться женою и матерью, -- и потомъ покорилась свой участи". Мильманъ,
8) Всѣмъ было извѣстно, что у лорда Байрона являлись иногда странности, довольно близкія къ помѣшательству; и дѣйствительно одно время утверждали, что онъ на самомъ дѣлѣ сошелъ съ ума. Байрона очень забавляли эти слухи. Разъ онъ объявилъ, что хочетъ посмотрѣть, какъ сумасшедшій человѣкъ можетъ писать; схвативъ перо съ видомъ помѣшаннаго, онъ дико и величественно устремилъ глаза вдаль и, въ порывѣ вдохновенія, разомъ написалъ эти стихи, не сдѣлавъ ни одной помарки". Натанъ.
9) "Томимый ненасытнымъ желаніемъ проникнуть въ тайны будущаго -- желаніемъ, вѣчно-томящимъ необразованнаго человѣка -- Саулъ не зналъ къ кому обратиться за разрѣшеніемъ своихъ сомнѣній. Жрецы, оскорбленные его жестокостью, оставили его; пророки держали себя въ отдаленіи отъ него; онъ преслѣдовалъ даже неоффиціальныхъ волхвовъ. Наконецъ онъ услышалъ объ одной женщинѣ -- предсказательницѣ, жившей.въ Эндорѣ, и, переодѣвшись въ чужое платье, явился къ ней въ пещеру. Онъ велѣлъ ей вызвать духъ Самуила. Услыхавъ это требованіе, женщина тотчасъ же узнала, или сказала, что узнала, своего царственнаго посѣтителя. "Кого ты видишь?" спросилъ царь.-- "Могущественнаго человѣка, выходящаго изъ земли".-- "Каковъ онъ собой?" -- "Это старикъ, укутанный въ плащъ". Саулъ въ ужасѣ склонился головой въ землѣ и, не смѣя поднять глазъ, выслушалъ, казалось, отъ привидѣнія, торжественное объявленіе о своемъ близкомъ пораженіи и смерти..." Мильманъ.
10) "Маріамна, жена Ирода Великаго, будучи заподозрѣна въ измѣнѣ мужу, была умерщвлена по его приказанію. Она была женщина необыкновенной красоты и высокаго ума, во по несчастію сдѣлалась предметомъ страстной, почти бѣшеной, любви человѣка, который болѣе или менѣе способствовалъ убіенію ея дѣда, отца, брата и дяди и два раза приговаривалъ ее къ смерти. Послѣ казни, Ирода не переставалъ мучить образъ убитой Маріамны; наконецъ нравственное разстройство повлекло за собою разстройство тѣла, а соединеніе того и другого сдѣлалось причиною временнаго помѣшательства". Мильманъ.
11) "Еврейскія Мелодіи, очевидно уступающія въ достоинствѣ другимъ сочиненіямъ лорда Байрона, отличаются однако такимъ искуснымъ стихосложеніемъ и такимъ мастерскимъ изображеніемъ, какія доставили бы второклассному поэту громкую извѣстность". Жеффрей.